Грани

      Он — на сцене, я — в фан-зоне.       Он — знаменитый на всю Везувию музыкант.       А я… я просто пришла на его концерт, потому что люблю его музыку. И не только музыку.       Мы с Джулианом снова исследуем грани дозволенного в клубе «Буйный Ворон» на концерте его группы «The Hanged Man». На самом деле, в группе состоит всего один человек, и такое название подходит ему как нельзя лучше.       В последнее время «Повешенный» без конца даёт концерты. Наверное, пытается отбить затраты на новый альбом. Я прихожу на все его концерты в качестве фотографа. Везувия — красивый город с богатой культурной жизнью, но музыкантов, добившихся успеха, здесь пока немного. Поэтому Джулиан и стал сенсацией, которая меня заинтересовала. А он меня запомнил и начал разговаривать со мной. И каким-то образом от простых «привет», «как дела» и «спасибо за концерт» мы пришли к тому, что происходит сейчас: спонтанные объятия, прикосновения, флирт и поцелуи.       В прошлую нашу встречу мы целовались особенно долго и страстно, но Джулиан неуклюже всё прекратил и не объяснил причины. Он ведёт себя так, будто сам не знает, чего хочет, и это разбивает мне сердце. Я не хочу больше это терпеть. Сегодня я здесь, чтобы откровенно поговорить с ним.       Джулиан выступает на разогреве у «Графа и Шута», и зал заполнен уже больше, чем наполовину. Зрители в полном восторге. Мне кажется, что многие, как и я, пришли сюда именно ради разогрева, а не хэдлайнера. Ему дали совсем немного времени, но он смог уместить в сорок минут целое театральное представление. Он — певец, он — музыкант, он — творец, он — единственный и главный актёр своей пьесы. Когда концерт только начинался, он появился в маске чумного доктора и чёрном плаще, вооружённый скальпелем и ножницами. Но теперь красный свет заливает зал, превращая его в фото-комнату, и Джулиан срывает маску с лица. Он отбрасывает её и страстно выкрикивает строчки припева. Обвивает свою шею проводом, тянет его вверх, почти что душит себя и томно дышит в микрофон. Когда он это делает, он смотрит мне прямо в глаза. И я смотрю ему в глаза: сегодня он надел ярко-красные склеральные линзы. Я переключаю внимание на объектив камеры и фотографирую Джулиана.       Я едва достаю головой до края сцены, поэтому рыжий готический принц возвышается надо мной, словно большой памятник на постаменте. Расстояние между нами — сантиметры: я могу легко дотянуться до него, если захочу. Да только у меня заняты руки. Он подходит близко-близко, соблазнительно водя пальцами по стойке микрофона, и резко отпрыгивает назад, словно испуганный кот. Он бросает взгляд на меня, ухмыляется, играет бровями. Я стараюсь запечатлеть каждый миг его улыбки, каждую искру пламени в его глазах.       Взмах плаща — и Джулиан уже в другом конце сцены, далеко от меня.       — Мне ничего не нужно, — поёт он, — забери мою душу… ничего не хочу… за грех свой умру…       Его пальцы блуждают по клавишам, и синтезатор завывает под стать обречённому голосу. Снимок, снимок, ещё один снимок. После концерта мне придётся часами смотреть на тысячи одинаковых фотографий и мучительно выбирать лучшие из них, но эта перспектива не пугает меня. Ведь я буду вспоминать каждую минуту этого выступления и сквозь повторяющиеся кадры погружаться в него вновь и вновь.       Джулиан однажды сказал, что между музыкантом и фанатами не должно быть ничего, кроме вежливых бесед и фотографий. Он часто говорил, что нельзя переходить черту. Что есть некая грань. Но он продолжал нарушать собственный запрет каждую нашу встречу.       Он вновь подходит к самому краю сцены, и я вынуждена либо уткнуться взглядом в его высокие сапоги, либо запрокинуть голову. Я на время убираю фотоаппарат: хочу расслабиться и повеселиться вместе с остальными слушателями. Джулиан поёт и машет рукой залу, приглашает всех присоединиться. Первые ряды кричат, хлопают в ладоши в такт музыке и подпевают:       — Мне ничего не нужно! Забери мою душу!..       И в этот момент Джулиан как-то невзначай сбрасывает с себя плащ; он падает к его ногам прямо передо мной. У меня появляется импульсивное и бессовестное желание схватиться за край плаща и стащить его со сцены, а после концерта прийти к Джулиану замотанной в его же плащ. Но прежде, чем я успеваю сделать что-либо, Джулиан садится на колени и заканчивает песню с раскинутыми в стороны руками и закрытыми глазами. Меня прижимает к сцене волна из фанаток, стремящихся быть ближе к нему. Десятки рук тянутся вверх, хотят прикоснуться. Но он не позволит. Он мило улыбается и игнорирует чужие руки. Я вижу, как вздымается его грудь от глубокого дыхания, я чувствую лёгкий аромат его одеколона. Его близость и уязвимость так меня шокируют, что я едва вспоминаю о фотоаппарате.       Щёлк.       Кажется, я уже знаю, какой кадр самый лучший.       Я осторожно протягиваю руку вперёд. Он видит это. Он медленно поднимается и как будто случайно задевает мою руку кончиками пальцев. Как будто бы…       Музыка плавно угасает, загорается свет, и зал разрывается от аплодисментов. А Джулиан отходит от края сцены, раскланивается и говорит:       — Спасибо, спасибо! Я так рад, что вы пришли на мой концерт!       Затем нас ждёт интересное продолжение.       — Знаете, — говорит он уже в полной тишине, и я понимаю, что сейчас будет история. — Я вырос и почти всю свою жизнь прожил в Невивоне. Невивон — город у моря. Так вот, к чему я это? Моя следующая песня была написана по мотивам одной весёлой шанти! Но я бы не сказал, что сама песня получилась весёлой, потому что я тогда был в депрессии… — он замолкает и нервно прячет руку за шеей. — В общем, это долгая история. Эту песню я написал недавно, она войдёт в мой новый альбом. Что ж, представляю вам «Одинокий корабль».       Зал снова тонет во тьме под аплодисменты и овации. Следующая песня звучит настолько жутко и грустно, что под неё впору ложиться в гроб и закрывать его изнутри. Если это действительно было создано под влиянием «весёлой шанти», то я должна сказать, что у Джулиана очень богатая и мрачная фантазия.       Но после вступления музыка становится бодрее. Появляется электронный бит. Джулиан играет на синтезаторе незамысловатую партию, которая вполне себе похожа на пиратскую песню в очень своеобразном переосмыслении. Только текст не вяжется с морской тематикой.       — Я Бог и я Дьявол, — поёт он, и его голос искажается эффектом реверберации. — Всеми любимый, но всеми гонимый. Я одинок как корабль. Добрый, но нетерпимый…       Это больше похоже на его рисунки из буклета к первому мини-альбому. Взглянув на белое полотно в глубине сцены, я с удивлением обнаруживаю, что проектор показывает слайд-шоу как раз из тех самых рисунков. Наброски, сделанные в полусонном бреду: такие жуткие, беспокойные, запутанные, хаотичные… искренние. На их фоне Джулиан столь же искренне обнажает свою душу.       Зрительницы в первых рядах, затаив дыхание, слушают его. Середина зала танцует, задние ряды — стоят, покачивая головами или топая ногами в такт. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на VIP-балкон, и первым делом вижу там мужчину с длинной косой. Он чинно сидит в кресле, попивая вино из бокала, и недовольно смотрит на Джулиана. Он похож на пресытившегося критика или на человека, которому не очень хотелось сюда идти. А может, он просто заждался своего любимого Люцио. Может, на следующий день он напишет в Твиттере о том, как ему совсем не понравился разогрев.       Я возвращаюсь к своему занятию, но уже не с таким рвением, как раньше. Я устала думать об освещении, ракурсах и композиции. В конце концов, я снова прячу камеру в сумку и позволяю себе насладиться последней песней. Джулиан не покидает синтезатор и демонстрирует свои навыки игры на клавишных. Я даже не знала, что он так умеет. Заворожённо смотрю на его руки, и в мыслях всплывают моменты нашей прошлой встречи. Его горячие губы касаются моей шеи, язык страстно вырисовывает на коже дорожки, а руки, эти прекрасные руки, гладят меня по талии, по спине, по груди…       Я вдруг понимаю, что у меня выступили слёзы на глазах.       Джулиан завершает песню небольшой импровизацией и красивым поклоном, и на этом разогрев заканчивается.

***

      После выступления люди разбредаются по залу. Кто-то идёт в бар, кто-то — покурить. У стола с мерчем тоже собралась очередь. Но первые ряды никуда не уходят, потому что боятся потерять хорошее место. Они прилипли к краю сцены и положили туда свои сумки, бутылки и даже телефоны. Рядом со мной собрались в кружок девушки, и до меня доносятся обрывки их разговора.       — Деворак тот ещё искуситель, — отмечает одна из них, и по её голосу нельзя понять, шутит она или говорит это серьёзно.       — Он такой сладкий пирожочек, я бы так его и съела! — мечтательно вздыхает другая.       Мимо проходит маленькая худая девушка в огромном мешковатом платье. Её зовут Вольта. Мы с ней знакомы по концертам и никогда не общались близко, лишь здоровались и прощались. Её лицо безразлично ко всему, но, как только она слышит слово «пирожочек», она врывается в круг девушек с криком:       — Пирожки? Где?! Где они? Я хочу пирожки!       — А ты вообще кто? — нервно спрашивает девушка.       Вольта смотрит на неё пустым взглядом. Мне кажется, я вижу образ желанных пирожков прямо в её глазах.       — Тут точно нет пирожков? — разочарованно уточняет она.       — Точно, — коротко и мрачно отвечает ей кто-то.       Весь кружок, не сговариваясь, отходит подальше от неё. Вольта вздыхает и понуро бредёт в сторону бара.       — Привет, — бросает она мне по дороге.       — Привет, — отвечаю ей я, и на этом наш диалог заканчивается.       Я ещё немного наблюдаю за Вольтой: она упирается в барную стойку и о чём-то жалобно спрашивает у барменши. Очень скоро меня отвлекает взрыв аплодисментов и приветствий. Мне даже не надо оборачиваться, чтобы понять, что причина этому — Джулиан Деворак. Девушки, которые его обсуждали, тут же бросаются к нему, засыпают его вопросами и комплиментами. Джулиан радостно им отвечает, не обделяя никого вниманием. Он любит внимание публики. Он греется в лучах славы и по-настоящему ценит эти моменты.       Несмотря на волнение, я жду в стороне и не спешу к нему. Мой учитель Азра был прав, когда говорил, что Джулиан, как магнит, притягивает к себе внимание. Причём и хорошее, и плохое.       В какой-то момент он смотрит на меня. Мне тревожно, но я всё равно улыбаюсь: я рада его видеть и рада, что он не игнорирует меня. Он подмигивает мне и продолжает болтать с фанаткой.       Рядом со мной останавливается некто в вычурном готическом платье. Её волосы замотаны в монструозные рога, с которых свисает чёрная прозрачная вуаль. Я не думала, что она подошла именно ко мне, но вдруг слышу вопрос:       — Зловещий концерт, не правда ли?       Я неуверенно поворачиваюсь к ней. Она смотрит на меня с улыбкой, слегка склонив голову. Её присутствие кажется мне более зловещим, чем концерт, но я не подаю виду. Спокойно отвечаю:       — Да, весьма.       Она как-то недобро усмехается.       — А я думаю, что мальчишка хорош в драме, но не умеет нагнетать, — говорит она.       Я пожимаю плечами и отвечаю:       — Что ж, у всех разные вкусы.       — Да? — недоверчиво спрашивает некто. — И какой же у вас вкус? Вы любите настоящие шоу или их жалкие пародии?       Вопросы меня озадачивают; я не знаю, что ответить на это. К счастью, от неловкого разговора меня спасает сам Джулиан. Он появляется за её спиной и весело восклицает:       — Привет-привет! Извините, что прерываю вас! Как дела, Вальдемар? Что нового?       Она хмурится.       — Ах, всё как всегда, — без прежнего энтузиазма отвечает она. — Знаешь, мне надо идти. Много важных тел, которые надо вскрыть.       …я правильно услышала? Может быть, она сказала: «Много важных дел, которые надо раскрыть»?       Но она уже идёт прочь без прощаний и объяснений. Интересно, кто она? Что её так отвратило в появлении Джулиана? И почему она вообще подошла ко мне?       Все эти вопросы уходят в другой конец моего сознания, когда мы с Джулианом остаёмся одни. Почти… вокруг ещё много любопытных глаз и ушей. Хочу спрятаться от них.       Он говорит с ухмылкой:       — Здравствуйте, госпожа волшебница. Я бы хотел оставить жалобу.       Начинает с шуток, как и всегда. И я ему подыгрываю.       — Здравствуйте. Расскажите, пожалуйста, что у вас произошло.       — Эм… так вот… на прошлой неделе вы делали расклад Таро для меня, — начал он. — Ваши карты предсказывали большой успех.       — Я вижу, что на ваш концерт пришло много слушателей.       Джулиан картинно морщит нос и говорит:       — Я думаю, успех получился не большим, а средним!       Я отвечаю самым вежливым и заискивающим голосом на свете:       — Я слышу, что вы недовольны результатом предсказания. Приношу свои искренние извинения. Предлагаю вам скидку на следующее гадание в качестве компенсации…       Мои слова тонут в его хохоте.       — Ох, перестань! — сквозь смех говорит Джулиан. — Мне неловко, когда ты так говоришь.       Я тоже смеюсь. А затем наступает напряжённая тишина. Волнение охватывает меня всё сильнее, сердце бьётся быстрее. Он смотрит на меня так, будто чего-то ждёт. Я должна сказать первой, иначе он никогда не решится.       — Илья… — тихо произношу я.       Он слегка вздрагивает.       — Да?..       — Нам нужно поговорить. Это важно. Мы можем отойти?       — Конечно…       Джулиан подходит ко мне. Я замираю в ожидании. Он даёт мне пропуск.       — Буду ждать тебя в своей гримёрке, — говорит он и проходит мимо.       Я выдыхаю с облегчением. Джулиан зовёт меня к себе — значит, ситуация не безнадёжная. Я немного выжидаю и проскальзываю под портьеру, помахав пропуском перед охранником.

***

      Я давно выучила, где находится гримёрка Джулиана, и быстро нахожу его дверь. Джулиан открывает после первого же стука, ловит меня за руку и тащит внутрь. Когда дверь за нами закрывается, он крепко обнимает меня и долго не отпускает.       Где-то далеко снаружи продолжается концерт, и фанаты группы «Граф и Шут» яростно аплодируют, пока её фронтмэн, Люцио, устраивает пафосное цветастое шоу. А за стенами клуба буйствует ветреная, дождливая, золотистая осень. Но я в своём отдельном мире с приглушенным тёплым светом от настольной лампы, фруктовым ароматом свечей и сердцебиением «Повешенного» под моей ладонью. Я нежусь в объятиях Джулиана. Смыкаю руки за его спиной и прижимаюсь сильнее к его груди. Слышу насмешливый шёпот над ухом:       — Ты под впечатлением от концерта?       — От тебя, — так же насмешливо отвечаю ему.       Он тихо смеётся и целует меня в щёку. Затем в другую щёку. Медленно, робко и, вместе с тем, чувственно он покрывает поцелуями всё моё лицо и шею. Мой мозг искрит от всплеска эндорфина и окситоцина, а ноги и руки приятно подрагивают.       И я, наконец, прижимаюсь к его губам. Вцепляюсь в него, зарываюсь пальцами в рыжие волны, глажу его по щекам и шее. Он отвечает мне тихим стоном.       Я хочу больше. Ещё. Ещё. Ещё.       Джулиан смелее целует меня, обнимает за талию и прижимает к себе крепче. Аромат свечей смешивается с его парфюмом. Страсть и нежность поглощают меня.       …но нам правда надо поговорить.       Поэтому я с неохотой прекращаю поцелуй. Мы стоим в тишине и обнимаемся дальше. Могу ли я считать это подтверждением его чувств? Даже если и так, я всё равно не хочу оставлять место для неопределённости.       — Хочешь присесть? — спрашивает он.       Я киваю ему в плечо. Мы медленно отпускаем друг друга и садимся на потрёпанный диванчик. Он берёт меня за руку и переплетает наши пальцы, но при этом не смотрит на меня. Уверенность, которую он демонстрировал на сцене, куда-то пропала; осталось только смущение. Смущение, которое он тщательно пытается скрыть. Я тоже волнуюсь.       Он пытается разрядить обстановку. Спрашивает:       — Тебя чем-нибудь угостить?       — Да, давай… — задумчиво соглашаюсь я, пусть и совсем не хочу есть.       Пока я собираюсь с мыслями, Джулиан встаёт с дивана и роется в сумке. Кладёт на стол передо мной фрукты, ставит две бутылки с минеральной водой. Я выразительно поднимаю брови.       — Я решил вести здоровый образ жизни, — объясняет Джулиан. — Так что сегодня без пива.       — Я рада, но что случилось?       Он жмёт плечами так спокойно, будто это не он в прошлую нашу встречу плакал, когда в баре закончилось имбирное пиво.       — Пересмотрел свои ценности, — говорит он.       — Прочитал в интернете, что от пива растёт животик, и испугался? — шучу я.       Он широко улыбается.       — А ты не промах, волшебница! Всё так и было.       И падает обратно на диван с вальяжным видом.       — Ну, так о чём ты хотела поговорить? Я весь внимание. Спрашивай, что хочешь.       Его рука словно невзначай касается моего колена. Я накрываю её своей рукой. Мы с Джулианом смотрим друг на друга. Я пытаюсь угадать его мысли. Он, наверное, делает то же самое.       — Я хотела поговорить с тобой о наших с тобой… отношениях, — осторожно начинаю я.       Сейчас слово «отношения» звучит странно, но назвать это по-другому я не могу.       — Правда?! — оживлённо перебивает меня Джулиан. — Отлично! Я ведь тоже хотел поднять эту тему.       Последнее предложение заставляет меня тревожиться, учитывая, как Джулиан повёл себя в прошлую нашу встречу. Но я спокойно продолжаю:       — Что ж, это хорошо. Я думаю, ты понимаешь, что между нами что-то происходит.       Он с энтузиазмом кивает, отчего трясутся его рыжие кудри.       — И после того случая… и после того, как мы только что с тобой целовались… я хочу узнать, что будет с нами дальше.       Эти слова даются мне с трудом, но после них речь идёт плавно и уверенно.       — Илья, ты мне очень нравишься. Мне с тобой хорошо и интересно. Я хочу быть с тобой. Но я не понимаю, взаимно ли это. И это единственный мой вопрос к тебе. Чего хочешь ты?       Я выдыхаю и смотрю ему в глаза. Мои руки бьёт мелкая дрожь. Мне никогда не доводилось первой признаваться кому-то в симпатии, но меня и без этого часто отвергали. Нет никакой гарантии, что не отвергнут и в этот раз.       Джулиан нервно скрещивает пальцы и отвечает как-то слишком быстро:       — Знаешь, я хочу… прекратить вот это всё. Перестать вот так видеться с тобой.       Моё сердце раскалывается напополам. Я задаю вопрос раньше, чем успеваю это осознать:       — То есть, ты хочешь всё закончить?..       — Да! — выпаливает Джулиан, но тут же исправляется: — То есть, нет… то есть…       — Джулиан, — устало и даже строго произношу я. — Ответь мне честно и понятно. «Да» или «нет»?       Глаза Джулиана округляются от тревоги, и он спешит объясниться, размахивая руками:       — Нет-нет, милая, я не это имел в виду! Это всё потому… потому что…       Рука задевает бутылку с водой, и она падает на пол. Джулиан тут же ныряет под стол, рассыпаясь в извинениях, и ставит бутылку обратно. Вернувшись на место, он молчит и робко смотрит на меня. Я же терпеливо жду его ответ без особых надежд. Каков бы ни был исход, всё должно быть предельно ясным.       Наконец, Джулиан выдаёт:       — В общем, хватит с меня этого. Ведь мы можем видеться не только на концертах, в самом деле!       На смену расстройству приходит недоумение.       — Что ты имеешь в виду?       Джулиан, вдруг осмелев, берёт меня за руки и радостно начинает:       — Милая моя, дорогая, солнышко…       Количество ласковых прозвищ меня озадачивает, но следующее его заявление и вовсе шокирует.       — Я приглашаю тебя на свидание! — торжественно объявляет Джулиан.       Я удивлённо моргаю и жду остроумное продолжение. Это же шутка. Шутка ведь? Да?..       После непродолжительной паузы я тихо спрашиваю:       — Правда?..       — Правда! — уверенно говорит он и улыбается до ушей. — Самое настоящее свидание.       У меня нет слов. Пригласить на свидание через фразу «я хочу перестать вот так видеться с тобой»… так только Деворак может! С моих плеч словно бы падает тяжёлый груз, и теперь я могу дышать свободно. Даже хочется смеяться от радости и облегчения. Джулиан же продолжает:       — Ты мне очень нравишься, и я хочу встретиться с тобой. В смысле, встретиться за пределами клуба. Может, прямо сейчас и прогуляемся?       Его щёки покрываются румянцем, и он добавляет уже не так смело:       — Если, конечно, ты тоже хочешь.       — Хочу, — сразу говорю я. — Конечно же я хочу! Но Джулиан… если я не ошибаюсь, ты не хотел серьёзных отношений. А сейчас как?..       Джулиан виновато улыбается и объясняет:       — Ох, прости меня, пожалуйста. Я зря бегал от тебя всё это время. Ты нравишься мне, и по невероятному совпадению я нравлюсь тебе. Почему бы нам не попробовать быть вместе?       И добавляет:       — Кажется, твои слова всё-таки дошли до меня.       — Какие именно слова?       — О том, что мы с тобой не психотерапевт и клиент, чтобы нам нельзя было встречаться.       И тут мой смех прорывается наружу.       — Забавно… что из всех моих слов… ты запомнил именно это, — сквозь хохот говорю я.       Джулиан заливисто смеётся вместе со мной.       — Не осуждай мужчину за избирательную амнезию, — шутит он. — Ну что, куда пойдём?       — Хм…       Я прикладываю руку к подбородку и хмурюсь, изображая тяжёлые раздумья. И предлагаю:       — А пойдём туда, куда нас ноги принесут? Неважно, куда и как. Потом заглянем в любое кафе по дороге. Будет лучше, если мы там никогда не были.       — Умница! — хвалит Джулиан. — Сразу начинаешь с новых впечатлений! Тогда давай собираться.       Он вскакивает с дивана, уже готовый выбежать на улицу, но я останавливаю его словами:       — Конечно. Только хочу сказать кое-что напоследок…       — Да-да? — заинтересованно отзывается Джулиан.       Я встаю следом за ним и подхожу ближе с усмешкой. Обнимаю его за плечи. Привстаю на цыпочки и тянусь к его губам. Мои намерения прозрачнее некуда, поэтому Джулиан всё понимает и подаётся навстречу. Этот поцелуй ощущается так, будто я пришла домой: спокойно, комфортно, тепло и уютно. Когда мы отстраняемся друг от друга, я смотрю ему в глаза и говорю:       — Теперь-то я тебя всего зацелую, и ты никуда от меня не денешься.       Джулиан смущённо улыбается и отводит взгляд.       — Ох, милая… да я ведь совсем не против… — говорит он. — Я люблю, когда ты… м-м-м… проявляешь инициативу.       — Хорошо, — довольно хмыкаю я. — Я это учту…       На вешалке около двери висит тёплое пальто. Я стягиваю его с крючка и набрасываю на плечи Джулиана.       — Ну что, вперёд? — спрашиваю с улыбкой.       Джулиан заползает руками в пальто и бодро отвечает:       — Навстречу приключениям! И любви!       И он чмокает меня в щёку. Я умиленно касаюсь места, где только что были его губы, и повторяю:       — И любви…       Взявшись за руки, мы покидаем гримёрку.       И так мы вновь пересекаем грань дозволенного.