В темряві лячно

день первый

      Едва успев остановиться на красный светофор, Леша бросил беглый взгляд на заднее сиденье. Букет её любимых цветов, который совсем юная девочка заботливо собирала в цветочном магазине ещё минут десять назад, лежал рядом с открыткой, изрисованой неоновыми фломастерами его сына. Андрей старательно выводил красным «Тина, мы тебя любим» и рисовал сердечки в гримёрке отца, пока группа Mozgi разрывала очередную сцену. Потапенко взял сына с собой в тур, пока бывшая жена записывала альбом и снимала клипы для «ВремяИСтекло». Они оба были всегда заняты, но старались уделять ребенку должное внимание и отдавать ему любовь при каждой возможности, в перерывах между бесконечными съемками, интервью, проектами и концертами. В свои девять Андрей в этом как никогда нуждался, но Леша знал — совсем скоро наступит время, когда малой повзрослеет. Ему не будет так интересно проводить время с родителями, он начнет забывать про дни рождения близких и перестанет Начнет бегать за девочками своего возраста и перестанет восхищаться мамой, старшей сестрой и его Кароль.       Леша улыбнулся, прокручивая в голове момент: Андрей вручает ему эту несчастную картонку — наверняка из упаковки капроновых колготок кого-то из подтанцовки — всю измалеванную своими каракулями. Аккуратностью почерка весь в отца. — Передай Тинуле, — малый дуется и смотрит на отца из-под лба. — И скажи, что один просто жахливий отец не хочет, чтоб я мешал вам проводить время вместе.       Лёшу рвет изнутри приступ смеха, вызванный такой ещё детской непосредственностью собственного сына. Жахливий. Одно из любимых слов Кароль. Хорошо, что не «обезьяна» или «чудовище» — услышать это от собственного ребенка было бы даже немного обидно. — Мало-ой, я с удовольствием взял бы тебя к Тине... Но мама уезжает к бабушке с дедушкой завтра, и они очень хотят тебя увидеть. А потом, когда вы приедете, мы с Тиной тебя обязательно заберём на выходные. Как раз приедет Венька. Договорились? Не дуйся, тебе же не пять лет. — Ладно. Заметив зелёный глаз светофора, Потапенко вжал педаль газа, постепенно набирая скорость. Он мчался домой, рассекая светом фар ночную трассу. Домой... Туда, где тепло и обязательно ждёт рыжий комочек счастья, который, как всегда, будет визжать, наплевав на всех соседей, и набросится на шею, бесконечно целуя. Целуя до невозможности нежно, искренне и чувственно... Согревая своей улыбкой и огоньками в глазах. Ведь она соскучилась, и он — не менее сильно. Домой. Туда, где пахнет любовью и каждый сантиметр пропитан умиротворением. В их хрупкий мир, аккуратно выстроен из прикосновений, взглядов и чего-то того, что называют химией. На фоне убаюкивающе мурлыкало радио, но Потапенко совсем не слушал. Он задумался. Тина звонила сегодня только раз. С самого утра. Да, конечно, она могла заработаться и забыть, устать или просто банально уснуть, но какое-то шестое чувство подсказывало, что что-то не так. Тем более, Кароль всегда ждала его с туров, как бы не устала. Лёша вспомнил их разговор. Вроде всё обычно, даже в какой-то степени банально, — «Доброе утро», «котик», «люблю-целую». Она позвонила только проснувшись, была слишком сонной и непривычно щедрой на нежности. Она сказала, что будет его ждать, и, если уже сказала, Лёша знал наверняка — будет. Выдохнув, он попытался не думать ни о чём плохом. Но с каждым поворотом, с каждой улицей родного Киева тревога умножалась, прорастая в сознании непонятным чувством волнения. Потапенко чувствовал, как потеют ладони, и не понимал, абсолютно не понимал, почему так. Казалось, ничего плохого не предвещалось. Но, набрав её номер и снова услышав только голос оператора связи, Леша сжал руль крепче.

* * *

Изредка проезжающие мимо машины освещали лицо, бледность которого сейчас была особенно заметна на фоне серого слоя размазанной косметики. Слёзы, которые вроде как закончились минут пять назад, сейчас омывали её щёки пуще прежнего. Ирония судьбы вызывала истерическую улыбку — будто последний штрих в общей картине 'с ума схождения'. Она опустошена. Больна физически и эмоционально. И совсем не знает, как быть дальше. Впервые в жизни руки опускаются окончательно. Слова теряются. И она не знает, как об этом говорить. С кем? И нужно ли вообще? Она расклеилась. Разбилась вдребезги и рассыпалась осколками счастья в собственном небе. Услышав всего три слова, умерла раньше приговорённого срока. Вшив их в подсознание, уже почти сошла с ума от заевшей пластинки. Удушила себя же вопросами.

Почему? И за что?