***
Необузданные, до дикости смелые мысли терзали её перегруженное сознание, отгоняя сон далеко и надолго. Даже глаза отказывались закрываться. И она считала себя уставшей. В подобном состоянии любой звук или свет становился главным объектом негодования. Даже крохотная лампочка в другом конце комнаты, и та препятствовала долгожданному сну. Флейм терпела, честно и порядочно. Но её терпению пришёл конец. Мысли так неотступно стучались в её сердце, и она всё-таки им открыла. Позволила тем сокровенным образам и словам вновь воскреснуть из памяти. Пронзительный, до дрожи таинственный взгляд сапфировых глаз, воссозданный кистями сознания, заставил её сердце остановиться на долю секунды. По всему телу, начиная от грудной клетки, расплескалось упоительное тепло. Воздуха вдруг стало не хватать. Она закрыла руками лицо, вслушиваясь в бешеный ритм собственного сердца, которое как будто сошло с ума от одного лёгкого воспоминания. И так происходило постоянно, стоило ей только неловко затронуть мыслями память о нём. Одно прикосновение к обложке этой открытой книги напрочь выбивало её из колеи. Ненавязчиво, но крайне сильно. В бою это не мешало. А вот по ночам отнюдь. И дальше всё, как по сценарию. Она усмехнулась, когда в голове появились образы её самой, её горящих янтарных глаз, притягивающих к себе, словно магнитом. Мягкое тягучее тепло вдруг собралось в один плотный ноющий комок у самого сердца. Это были не её воспоминания и не её чувства, но она ощущала их, как свои собственные. Терпение иссякло окончательно. Или же она приняла решение. Но взглянув на блеклые цифры часов, которые показывали половину четвертого утра, она решительно покинула комнату. С упоением глотал часы спокойного сна не только седьмой корпус, но и вся восточная сторона Depot-X. По пустым коридорам разгуливало звенящее эхо от работающих установок, и редкая лампа тревожно мигала от перепада напряжения. Она, как кошка, тенью брела по лабиринту глухих железных коридоров, пока наконец не остановилась напротив автоматических дверей с эмблемой барса. Скалящийся хищник угрожающе смотрел на неё с щитка, опять напоминая о том, что привело её в этот до боли знакомый пятый корпус. Сколько всего минуло с тех пор, как она впервые вошла в эту дверь? Первородная решимость толкала сделать этот шаг вновь. Флейм постучала. Хотя в коридоре царила тишина, она знала, что там, за дверью, уже давно не спали. Звукоизоляция в штабе хорошая — это факт. Вместо ответа раздался щелчок датчика на двери, красная лампочка сменилась зелёной. Снова отработанное действие в этой пьесе. Сердце притихло, боязливо утонув в глубине. Она толкнула дверь рукой и заглянула внутрь комнаты. Везде горел свет, у стола хлопотал робот, монотонно очищая какую-то деталь с техники. Он совершенно не отреагировал на её появление. Немного дальше, под высокой галогенной лампой разместился другой, на что-то жалующийся своим особенным языком. Его экран постоянно сменял грустное выражение на взволнованное и наоборот, и под тревожное пиканье слышался шорох и звон металлических деталей и инструментов. Флейм переступила порог и бесшумно закрыла за собой дверь. Внутри у неё бушевал ураган, кровь по венам растеклась жгучей смесью, а взгляд так отчаянно искал в этой комнате желанные глаза, в которых хотелось утонуть навечно. — Неужели тебе не спится в такую рань?— отчётливый, загадочно ровный голос осколками вонзился в её сознание. Только он мог говорить настолько тихо и одновременно отчётливо, словно находился в считанных сантиметрах. Этот голос, порой сквозящий хрипотцой, всегда был насквозь пропитан сталью. — Также, как и тебе,— с вызовом бросила она, скрестив руки на груди. Он намеренно её провоцировал, не обращал внимания, оставался под покровительством робота. Но стоило только прозвучать ответу, Норд, как хищник, ухвативший желанный кусок, слегка наклонил голову, сверкнув из-за робота своими сапфировыми радужками. Пронзительный взгляд, не упускающий ни единой детали, прочитал в её медово-карих глазах шквал необузданного пламени. Конечно, от милой Флейм он только этого и ждал. Норд усмехнулся. Её былая серьёзность, с которой она раньше приходила к нему, теперь так откровенно таяла под гнётом эмоций. От этого у неё в глазах играли янтарные огоньки, красноречиво обнажающие чувства и мысли. Норд завис на пару секунд. В этой бешеной перестрелке взглядов он к своему удивлению заметил, что прежняя стена субординации с грохотом рухнула. Флейм сделала последний шаг, окончательно снесла всё, что их разделяло. — Кофе хочешь?— прищурив глаза, спросил он. Очередная ирония. Именно в это утро она была готова выпить кофе не для того, чтобы проснуться, а скорее для традиционного вступления. Как раз такого яркого штриха не хватало, чтобы запустить водоворот всей картины. — Хочу…— краешек губ слегка поднялся вверх, опять откровенно заявив обо всём. У них это уже вошло в привычку. Первым делом кружечка горячего ароматного кофе, а потом — рабочие моменты. Каждый раз она не открывая глаз наблюдала, как ловко Норд обходился с этим напитком, как мастерски насыпал молотые зёрна, точно зная, какое количество, чтобы кофе вышел насыщенным и богатым. Попутно бродила взглядом по его коротко остриженному светлому затылку, жилистым рукам и спине. Порой настолько увлекалась, что даже не замечала его внимательных взглядов в свою сторону. Эта белая футболка и форменные тёмно-серые брюки исключительно вписывались в его образ, словно так было изначально задумано. Вот кофе уже был разлит по двум прозрачным кружкам, воздух наполнялся тягучим насыщенным ароматом, Норд оборачивался и ставил одну из кружек рядом с ней. Она так и не сводила с него загадочного взгляда, от V-образного воротника футболки, обнажающего ровные ключицы, поднималась выше по шее, пока наконец не встречала смелые, совсем не о чем не спрашивающие глаза. Секунды расстворялись в вечности, в немой беседе лицом к лицу. А потом, усмехнувшись, она первая заводила разговор. В этот раз сценарий нисколько не изменился. Только разговор начал он: — Что-то случилось? — Как и всегда,— вздохнув, ответила Флейм,— Опять процессор. Можешь посмотреть?— полностью завуалированные фразы. Он и без лишних слов знал, по какой причине она пришла. А она испытующе и с улыбкой смотрела ему в глаза, зная, что он, конечно, не откажет. Особенно не в этот раз. Норд опять усмехнулся, всмотревшись в медово-карие радужки, поблёскивающие под приопущенными смольными ресницами. — Конечно. Как разденешься, зови,— почти незаметно подмигнув, он скрылся за дверью, ведущей обратно в мастерскую. Она до последнего провожала его взглядом. Лишь когда до чуткого слуха донёсся звук воды, хмыкнув, сняла с себя форменную куртку, под которой оказалась только белая майка без спины на двух тоненьких завязках на шее и талии, и забралась на высокий барный стул. Норд появился на голос почти сразу. С недоверием заглянув за дверь, он дёрнул выразительными бровями, мысленно удивляясь тому, какой подготовленной она пришла в этот раз, и по знакомому сценарию подошёл со спины. Лёгкое касание заставило её вздрогнуть. Он замер на несколько секунд, подняв глаза от мерцающей панели процессора на её затылке, а потом неспеша продолжил убирать прядки пепельных волос. Взгляд невольно цеплялся за свежие ссадины и царапины на её теле, от которых не спасла даже броня, и он рефлекторно щурил глаза, а сердце нервно сжималось. Яркие янтарные огоньки проносились по вживлённой в позвоночник электрической жиле от процессора, игриво привлекая к себе внимание. Точно такие же дорожки светились на руках до самых запястий. У него в лёгких вдруг не стало воздуха, и мысли предательски обратились к сокровенному. Медленно, словно боясь её спугнуть, он положил тёплую ладонь на аккуратный изгиб шеи и нежно провёл по коже большим пальцем. Раньше она бы его остановила. Но в этот раз не последовало совсем никакой реакции, ни дрожи, ни вздоха. Как будто это молчание давало ему разрешение. Сила воли всё ещё стойко держала его за плечи, ограждая от необдуманных действий. Сглотнув подступивший к горлу комок, он прислонил к панели процессора небольшую тонкую пластинку. И пропустив между пальцами припаянную к ней мерцающую ленту, направил её вдоль позвоночника. Скользящие касания продолжили незаконченную тактильную беседу. Эти изящные изгибы шеи, плечей, точёной талии сводили его с ума, намертво приковывали взгляд. И каждый раз ему приходилось закрывать внутренний пожар на тысячи замков из-за банальной субординации. Она ведь не давала явного повода. Даже намёка. Но этот раз пошёл в разрез привычному сценарию. Он уже был готов вновь смиренно надеть на свои чувства тяжёлые цепи, но она сама помогла ему от них избавиться. Манящими движениями, будто рисуя узоры, он провёл по её обнажённой спине, с упоением вслушиваясь в глубокое и частое дыхание. Как истинный гурман, Норд не торопил события, растягивал удовольствие, как сладкую карамель, доводя температуру между ними до безумных значений. А её сердце покорно таяло под этими прикосновениями. Каждая клеточка трепетала, посылая искорки в пьянеющее сознание. Именно за это она его обожала — за эту сложную натуру, влюблённую в долгое послевкусие. Закусив нижнюю губу, она всеми мыслями утопала в его тёплых руках, в бездонных синих глазах, которые теперь вольно бродили взглядом по её обнажённой спине. Свободной рукой Норд запустил планшет. На экране тут же появилась сводка данных с процессора. И цифры на блоке пульса и температуры заставили его удовлетворённо вскинуть бровь. Вроде бы сердце и так всё знало, но разуму не хватало вот таких подсказок. — Убери уже эту настройку. Или тебе настолько нравится лицезреть меня полуголой раз в неделю?— протяжный дерзкий голос пулей ворвался в его сознание. Он не отвечал несколько секунд, затерявшись в пучине мыслей. — Даже не представляешь насколько,— стальной, как лезвие, голос прозвучал в ответ. Открыто и решительно. Словно он только что снял пистолет с предохранителя. А вот поднести палец к курку вызвалась она. Незаметно нажав на рычажок стула, она резко повернулась к нему лицом, сразу впившись откровенным взглядом в его лицо. Медово-карие радужки вдруг вспыхнули золотистыми всполохами. Он не поднял белого флага под этой меткой очередью, твёрдо стоял на своём, выцарапывая из её сердца сокровенную истину. — Ну так давай уже решим этот вопрос… В блеклом свете ламп было видно, как дёрнулись скулы на его напряжённом лице. А она продолжала вопросительно и отчасти требовательно заглядывать в бездонные глубины его лазурных глаз, требуя не слов, а действий. Смелых и решительных. Он насильно оторвал взгляд от пылающих янтарных глаз, обратился к багряным разгорячённым губам, потом по нежной тонкой шее проскользил до обнажённых ключиц и остановился на груди, скрытой за тонкой шелковистой тканью. Белый шёлк вздрагивал от частого дыхания, изящно ложась на округлые формы. Беззащитность и непозволительная открытость стали спусковым крючком. В голове наконец прозвучал этот выстрел. И хмельное сознание отступило, отдав главную роль горячему сердцу. Сантиметры расстояния превратились в ничто. Он решительно и нагло впился в её багряные губы, оставляя на коже следы от прикосновений. Пальцы рисовали узоры на плечах и шее, обжигая своей теплотой. — Что же ты со мной делаешь,— расстворилось в жарком дыхании. Она рассмеялась. Снова коснулась влажных горячих губ, увлекая в новый дерзкий поцелуй. Битва пожара за секунду сожгла сердца. За ним оставался ещё один должок. Он глухо зашипел, когда во рту появился стальной привкус крови, а нижнюю губу пронзили иголочки боли, и, едва отпрянув, строго всмотрелся в её мерцающие глаза. С уголка рта сбежала алая капля. Флейм не дала ей упасть, ловко смахнула пальцем и приложила его к собственным губам. — Ты не учёл одного,— ироничная улыбка озарила её лицо,—У Чейзера по природе двухсторонняя связь. И блокировка, которую ты ставил, слетала уже через два часа. Так что, милый, не только ты всё это время копался в моей голове. Его тонкие губы растянулись в опасной усмешке. Синие радужки засветились предостерегающим огнём, который за одно мгновегние подтвердил и закончил все недосказанности и молчание. В словах уже не было необходимости. Взгляд, хищная ухмылка, нежное касание к шее поставили жирную точку. А дальше главную роль взяли исключительно пылкие чувства и первородные инстинкты. Он по-хозяйски опустил ладони на её бедра, которые уже хитро обхватили талию, подпуская ещё ближе. Коленки требовательно впивались под рёбра, выдавливая из лёгких последний воздух. И жгучее манящее тепло его рук мгновенно впиталось в ткань её форменных брюк, породив звенящую дрожь по всему телу. Он снова мягко прильнул к губам, дразня лишь прикосновением. Горячее дыхание обжигало кожу, проникая к самому сердцу. Секунда. Тонкие бретельки разорвались под утробный вздох, и белая ткань изящно слетела на пол. На сердце кто-то убрал ручник. И каждое касание, её холодные пальчики, дерзко впивающиеся в затылок, вызывающие покусывания горячих губ, тёплая упругая грудь, которая прижималась к его собственной, ища в ней защиту воскрещали в нём неистового собственника. Тормозов ведь не стало, как и пути назад. Вскоре под звон бряшки её графитные брюки отправились на заслуженный отдых вместе с его футболкой. Хрупкая спина, запомнившая пламя последнего боя, встретила холодный пол. Она жалобно шикнула, снова прикусив его губы, словно выражая обиду. А он терпеливо провёл ладонью по ключицам, рассыпая на нежной коже осколки тепла. Затянувшаяся пьеса наконец подошла к изящному завершению, безцеременно уничтожив между ними недосказанность, соединив горячие сердца в пылающий танец чувств и ощущений. В это раннее тихое утро она, желанная Флейм, стала его.***
Хрустальная тишина тихо звенела в ушах. Белый свет ламп нежно обнимал за плечи, заставляя кожу мерцать, как в сказочных этюдах. Она сидела у него на коленях, прижавшись к обнажённой груди. И ровный стук сердца стал для неё особенной мелодией этого утра, которая навсегда останется среди пыльных закромов памяти. Его тёплая ладонь неторопливо поглаживала по спине, порой ненавязчиво играя с пепельными локонами, рассыпанными по плечам. Он прислонил затылок к холодной стене и, закрыв глаза, сознанием утонул в созданном волшебном мире, где были только они вдвоём. За лёгким, как дыхание весеннего ветра, вздохом последовала тихая фраза: — Никогда не думал, что у нас всё так случится. Она усмехнулась и, облизав горячие, всё ещё влажные губы, произнесла с оттенком иронии: — А как? — Вариантов было много, но такого не было,— мягкая улыбка тенью промелькнула на его лице, а голос так по-прежнему сквозил утробным кошачьим рычанием. Воцарилось молчание, минуты вновь расстворились в сердцебиениях, и ровные горячие дыхания зазвучали таинственными мелодиями. Нежно проведя кончиком пальца по его коже, она вдруг спросила: — Когда у тебя следующий рейд? В бархатном голосе расплескалось волнение, пока ещё скрытое за вуалью неги. — Завтра. — Так скоро? Её хрупкая, воздушная, как зефир, надежда растаяла в одно мгновение, ладонь рефлекторно прижалась к его груди, будто в последний раз. А он продолжал отвечать с явной ноткой отваги и твёрдости, хотя сердце болезненно сжималось, завывая от несправедливости. — Да. Принимаем эстафету,— мимолётная грустная усмешка,— На фронте сейчас жарко. Вас же хорошенько потрепали. Она согласно хмыкнула в ответ. Эти последние крохи счастья, какое они оба едва ли нашли в своей суровой жизни, уже должны были иссякнуть. Впереди ждал изнурительный день отчётов перед начальством и подготовки к новому рейду. А завтра она должна была отпустить его, подарив на прощание влюблённый взгляд и не зная, увидятся ли они вновь.