Вяжут кружево над лесом
В желтой пене облака.
В тихой дреме под навесом
Слышу шепот сосняка.
Светят зелено в сутемы
Под росою тополя.
Я — пастух; мои хоромы —
В мягкой зелени поля.
Убаюканная этим пением Сельма сама не заметила, как тихонько подхватила откуда-то знакомый ей мотив, незнакомые до этого слова стали сами слетать с её губ:Говорят со мной коровы
На кивливом языке.
Духовитые дубровы
Кличут ветками к реке.
Позабыв людское горе,
Сплю на вырублях сучья.
Я молюсь на алы зори,
Причащаюсь у ручья.
Песня угасла, и вновь воцарилось блаженное молчание. Беглянка всё ещё думала над тем, откуда знала мотив и слова этой песни, которую точно раньше нигде не могла слышать. Но беловолосая неосознанно сама ответила ей на этот вопрос: — Удивлена, что ты знаешь эту песню. Бабушка часто её пела, а потом и сестра… Вечер протекал медленно и дарил долгожданное успокоение. На какой-то момент Сельма задумалась о том, как Асцелия может так просто смотреть на огонь в очаге, который обгладывал её кости в конце каждого нового цикла? Вопрос она озвучила немедленно и получила ответ. — В этом мире не всё так, как кажется на первый взгляд, Сельма. Некромант сжалился надо мной, даровав жизнь, расплата за которую — сожжение. Но это лишь имитация. Я испытываю боль только первые мгновения. Не спорю, этого достаточно, чтобы пожалеть обо всём на свете. Но потом Он забирает моё сознание, а тело остаётся бездушным. Зато горожане муки испытывают даже после того, как тела их разорваны на куски. — Сколько раз ты горела за эти века? Асцелия улыбнулась: — Я не назову конкретное число. Много раз. Длительность цикла определяет Некромант. Может быть несколько дней, месяц, а может и года. Кара направлена на меня лишь частично. Его главная цель — горожане и отцы церкви. — Ты расплачиваешься перед ним за то, что не помогла ему, когда его прокляла Альвева? — вспомнила Сельма свой самый первый провал в прошлое и слова Некроманта, что явился на зов Асцелии, загнанной горожанами на кладбище: «Помнишь день, когда твоя бабка наслала на меня проклятие за то, что я хотел связать себя узами с твоей сестрой? Ты могла её остановить, но ты стояла в стороне; я просил тебя о помощи, но ты не помогла. Отдавая дань твоей сестре, моей возлюбленной, чума обошла твой дом стороной, скот твой не тронул падёж. Не достаточная ли это милость с моей стороны? Хотя я должен сам убить тебя. Помешай ты ей в ту ночь, я бы покоился с миром и разделил вечность с Иоханной!». Ответ на вопрос последовал далеко не сразу. Девушка уже подумала, что и вовсе его не дождётся, но Асцелия, погрузившаяся в свои мысли, всё же прервала молчание. — Не только… Бабушка была не просто так зла на него. — Сельма сразу вспомнила, как старая Альвева, не став углубляться в своё ведьминское чутьё, в порыве эмоций сразу обвинила пастуха в насилии над внучкой. — Она была зла на него не просто так. Считай, что мы оклеветали его перед ней. Так захотела сестра, я же никогда бы не выдала её. А когда за Иоханной пришла инквизиция… Осберт, как на зло, оказался рядом с нашим домом, вернувшись с пастбищ. Бабушка была уверена, что он причастен и к этому несчастью. Я знала правду, но говорить что-либо в его защиту было бесполезно. Моё молчание и отказ в помощи кардинально изменили наши судьбы… — А что стало с двойняшками? Асцелия метнула в Сельму пронзительно колкий взгляд, словно пытаясь что-то прочитать в её глазах. Такое же чувство было, когда на шатенку смотрела лесная ведунья. Не зря силы ведьм и ведуний так похожи… Всё же обе стороны — выходцы из одного рода. Но вскоре взгляд стал мягче и снова переместился на очаг. — Это были близнецы. Их спасла жена рыбака. Сам рыбак в то время был не дома, ловил рыбу. Чтобы избежать ярости фанатиков, женщина отнесла одного из малышей на паперть монастыря, а одного оставила в хижине. Мужу она ничего не сказала про второе дитя, чтобы не испытывать его суеверность. — Получается, у меня есть очень далёкие родственники? — Нет. — Тот, что воспитывался при монастыре, не продолжил род? — Как раз наоборот, продолжил. — Тогда… — Нет. Ты никогда не думала, почему столь малому количеству потомков передалась сила моей сестры? Родив близнецов, её сила разорвалась из единого целого на две части. Ведьмам и ведуньям нельзя продолжать род, это часто заканчивается трагично. В потомках близнецов от Иоханны не было практически ничего, лишь жалкие капли. Некромант сразу бы почувствовал кровь моей сестры, если бы в ком-то она заиграла полноценно. Её сила должна была раствориться в поколениях, что почти и произошло, но судьба спустя несколько колен свела эти две ветки. И так родилась твоя прапрабабушка, прабабка. В них уже полноценно играла её кровь, но они были не достаточно крепкими сосудами для такой силы. Ты первая, кто смог вместить в себя прошлое и часть ведьминских сил. На тебе должно всё и закончиться, учитывая, что род ты не продолжила. На какое-то время вновь воцарилось молчание. Обе женщины замерли своими взглядами на маленькой тесной камере очага с запертыми внутри алеющими углями. Асцелия сосредоточилась на своих чувствах, а Сельма на фоне ещё пульсирующей в голове боли думала о своём месте и своей роли в этом мире. — Чего добивается Осберт? — этот вопрос не давал покоя никому, и скорее всего никто не знал ответ, даже главная прислужница Повелителя города. — Не Осберт… Его уже давно нет, есть только Некромант. Ты запуталась в её воспоминаниях… — Асцелия обладала поразительным ведьминским чутьём и знала всё, словно считывала айсберг… Говорила лишь выборочно. — Тогда что нужно Некроманту от меня? — Дай ему то, что не дала моя сестра. Останься подле него, и этот бес наконец-то успокоится. — И что будет? Циклы закончатся, ты перестанешь гореть на костре, и Он оставит этих несчастных в покое? — Да. — А что будет со мной? — Ни одна ведьма тебе этого однозначно не скажет. Некромант непредсказуем для нас. Молчание вновь затянуло свою волынку. — Я не хочу, чтобы ваше проклятие тянуло меня назад. И уж тем более не хочу гнить тут вечность… Пронзительный умный взгляд беловолосой снова задержался на собеседнице. Она могла бы сказать очень многое, но озвучила лишь мизерную часть своих мыслей: — Это твой род и твоя кровь. От этого не убежать, Сельма. И от твоих способностей тоже. Ты уже пыталась. — Память твоей сестры не изменит моё мнение об этом месте. — Изменит. Уже изменила. После этого диалога Сельма поскорее скрылась на втором этаже. Беловолосая ведьма, на теле которой всё ещё красовались чёрные гниющие рубцы от чумных язв, проницательно скосила взгляд в сторону лестницы. Порыв девушки скорее скрыться в своей спальне и заснуть явно был продиктован вовсе не усталостью…***
И это было правдой. Бессознательное в Сельме противоречило сознательному… Как только дверь за ней закрылась, она легла в постель прямо в одежде, мысленно сосредоточилась на чём-то и зажмурила глаза, пытаясь скорее провалиться во тьму. Когда она открыла глаза, то уже лежала на знакомой поляне. Ставшая привычной атмосфера сразу окутала её своей непоколебимостью. Некромант оказался позади, потому как только девушка встала и обернулась, то тут же отскочила назад. — На этот раз ты сама сюда пришла. Впервые за всё это время Сельма не сжалась от ужаса перед Хозяином города. Знание его прошлого давало ей храбрость, избавляло от страха. Глаза скользнули по чёрной рясе. Ни единого кусочка тела не было видно. Уродливые руки были скрыты в широких потрёпанных рукавах. Капюшон, как и прежде, был низко надвинут на лицо, оголяя лишь страшную железную маску, поблескивающую в худом сиянии месяца. — Да, это правда. — Неужели ты хоть что-то перестала отрицать? Он сделал шаг в сторону, что тут же повторила и Сельма, начиная кольцевое кружение жертвы и хищника. Аура Некроманта… Шатенка ощущала, как она могла покрыть весь город, как она ключом пробивалась даже во сне. Казалось, Он занимал собой всё пространство, а ведь сам силуэт физически был выше неё лишь на голову… Глаза вновь скользнули вниз. Под рясой угадывалось плотное телосложение, сложно соотносимое с образом старика. — Как голова? — Твоими молитвами. Прошла очень быстро, даже не заметила. Из-под железной маски раздался смех, от которого всё тело непроизвольно покрылось липкими мурашками. — Значит, в следующий раз я могу избежать излишней опеки. — Опеки?! Это ты называешь опекой?! — А ты хочешь сказать, что я не опекал тебя всё это время? Возмущению Сельмы не было предела. Их диалоги начинали приобретать нотки ярого противостояния с заведомо известной победой. Вот только один из них воспринимал это противостояние как игру, а другой — как личный вызов. — Позволь узнать, когда именно ты опекал меня, исключая конец шабаша? — Постоянно. — Меня чуть не сожрали монстры! Я чуть не сгорела в лесу. А потом ты толкнул меня с утёса в реку! — Но ты ещё жива.— Повсюду лишь со мной!
— Я сама…
— Никогда!
— Всегда!
— С тобою вместе быть так рад я.