Together or not at all

Нужно было бы быть идиотом, чтобы думать, будто он может выжить. Мак и Мэй не идиоты. Они видят, что это — конец. Даже если попытаться разобрать завал, вытащить этот железный пласт из почти пополам разрезанного тела… Они не успеют. Не успеют оказать помощь, не донесут до врача. В этом нет никакого смысла. Лишняя суета и только. Они понимают это одновременно. И, не сговариваясь, решают дать ему уйти спокойно. Мак ловит беспокойную, холодеющую ладонь. Он заставляет себя улыбаться, слушая срывающийся с бледных губ бред. Что-то про сломанные ноги. Если бы дело было в ногах, то он бы уже растащил все камни и нес бы Турбо на руках столько, сколько нужно, туда, где его поставят на эти самые ноги. Но, увы, все сложнее. Хуже. Всего минута. Может, две. Он успевает сказать Фитцу, что он — молодец. Что он спас людей, что он не какой-то злодей… Может, так он будет спать спокойно. Спокойно. Он не может успокоиться. Плачет, почти беззвучно, прижимая к губам маленькую, бледную ладонь. Ему трудно дышать: сдавило ребра. На плечо опускается рука Мэй. — Нужно идти, — ее голос звучит хрипло, а ещё непробиваемая Мелинда Мэй шмыгает носом. — Слышишь? Здание нестабильно. — Мы… Мы не можем оставить его… — Конечно, нет. И они таскают тяжёлые плиты, обломки, постепенно освобождая тело Фитца. Кое в чем Турбо был прав: ноги у него и правда сломаны. В конце концов остаётся последнее: тяжёлая, стальная пластина, из-под которой ещё не престала течь кровь. Она выходит из раны с неприятным до дрожи хлюпаньем. Когда Мак поднимает мертвое тело, он может увидеть внутренности Фитца через эту рану. Он не смотрит. Холодеющая кровь пачкает одежду, засыхает бурыми пятнами. Маку кажется, что у него свело руки. Ему не тяжело, нет, тяжесть, которая давит на него вовсе не физическая. Это… Это другое. Просто с каждым шагом все ближе то, что неизбежно. Испуганный взгляд Йо-йо. Крик Дейзи. Перекошенное лицо Колсона… Джемма… Мак не может сказать ни слово всю дорогу до Маяка. Говорит Мэй. Он не может опустить Фитца на носилки и держит его на коленях во время полета. Он просто не может разжать руки, даже тогда, когда начинает чувствовать, как тело в них начинает коченеть. Он почти не может думать, но одна мысль пронзает настолько больно и оглушающе, что мужчина снова начинает плакать, уткнувшись лицом в припорошенную пылью кудрявую макушку. Турбо погиб _за_него_. Он отпускает его только когда они прибывают на базу. Наверное, это чувство вины гонит его к Симмонс. Туда, куда никто не хотел бы пойти. Потому что видеть, как гаснет ее улыбка — это невыносимо. Она все понимает без слов и Мак рад, что не пришлось говорить, потому что за все то время, пока он шел к ней, еле переставляя ноги, он так и не придумал как ей сказать. Какими словами сообщить о смерти ее мужа. Маку кажется, что этот день — это какой-то вязкий кошмар. И он не представляет, как держится Джемма. Он не представляет, как она может отпаивать его чаем… До тех пор, пока не понимает, что она не признает тот факт, что Фитца больше нет. И это, признаться, тоже слишком больно. Надежда — это хорошо, но… Иногда лучше б ее не было. Маку хочется проститься с другом, отпустить его, чтобы его метущаяся душа нашла, наконец, покой… Но, видимо, покой им всем только снится. Даже мертвым.