Медальон 2: Тайна кошмаров

      Гоббс задумчиво стучал пальцами по столу. После недавней сцены, разыгравшейся в библиотеке, на душе было гадко. Кому как не магу знать, что слово — самое сильное оружие. Словом можно спасти, словом можно убить. Вспоминая то, с каким надрывом Маджере звал помощника, парень понимал: если он и не убил учителя, то ранил так, что оправится тот нескоро.       «Он заслужил!» — сказал сам себе Гоббс и тряхнул головой, отгоняя все лишние мысли. Парень уткнулся в книгу, но не успел прочесть и пары страниц, как в библиотеке снова закружился знакомый серебристый вихрь.       «Неужели нельзя нормально перемещаться?! Туманом, например, или еще чем-нибудь не столь разрушительным?!» — подумал Гоббс, одной рукой заслоняя лицо, а другой старательно придерживая страницу норовившей захлопнуться книги.       Когда все стихло, перед юным магом стояла Крисания под руку с Даламаром.       — Ник? — Жрица вытянула ладонь перед собой, пытаясь найти сына. Забыв про книгу, Ник вскочил с места, подошел к матери и приобнял ее за плечи, осторожно ведя к столу. Сам факт, что Крисания, свободно передвигающаяся по замку, пришла в библиотеку с провожатым, говорил о том, что здесь ей ориентироваться трудно. — Сынок, нам надо поговорить, — ласково сказала женщина, осторожно касаясь кончиками пальцев его гладкой щеки.       Обычно за этой невинной фразой неминуемо следовал такой разнос, что впору было прятаться и затыкать уши. Однако тихая, нежная жрица вовсе не была похожа на ту, кто впивается в мозг нравоучениями и криками, поэтому маг только улыбнулся. Он помог матери сесть за стол и, видя что она пытается найти его, наколдовал второй стул и устроился рядом.       — Ник, ты многого не знаешь, — осторожно начала Крисания. Гоббс выразительно покосился на Даламара.       — Я только хотел узнать, не нужно ли чего молодому господину, — подобострастно пролепетал тот под недовольным взглядом зеленых глаз.       — Нет. Можешь идти, — парень поморщился и взмахом руки открыл дверь.       Даламар согнулся в глубоком поклоне и, мелко пятясь, выскользнул из библиотеки.       «Не нравится мне этот тип», — в сотый раз сказал себе юный маг, провожая слугу взглядом. Убедившись, что они, наконец, одни, парень повернулся к Крисании.       — Так о чем ты хотела поговорить, мам? — ласково спросил он.       Вместо ответа женщина кончиками пальцев начала гладить сына по лицу. Ник закрыл глаза и расслабился. За те месяцы, что он был знаком с Крисанией, подобное стало для него привычным. Но в этот раз что-то было не так. Нику вдруг почудилось, что эти тонкие пальцы гладят его более бережно и нежно, чем обычно. Крисания словно жалела сына или извинялась перед ним неведомо за что. Теплая ладонь светлой жрицы меж тем коснулась лба сына и замерла.       — Мама? Что происходит?! — Ник нахмурился, но скидывать руку матери не спешил.       — Воля не моя, но Твоя, Отец Небесный! — зашептала Крисания. — Воля не моя, но Твоя! Не моя, но Твоя!       Гоббс вздрогнул, ощутив, как нагрелась половинка его медальона.       — Мама, что… — он вдруг осекся, подчиняясь странному теплу в груди и сбивчивому шепоту матери. А в следующий миг мир перед глазами мага померк.

***

      Темнота. Лишь запах роз и тлена щекочет ноздри, давая понять, что Крисания здесь не одна.       — Рейстлин?!       Маг откликается на зов, опускается перед любимой на колени и берет ее ладони в свои. «Я здесь, с тобой! Я не оставлю тебя!» — читается в этом нежном касании. Она не видит его лица, но знает, что эти руки не лгут. Рейстлин любит ее. Внезапно чародей выпускает ее ладонь и идет вперед. К цели, к трону, к власти. Холодно. Как холодно и страшно быть одной. Секунды тянутся вечностью, но Крисания не зовет. Лишь потерянно водит руками, надеясь найти опору. Шаги. Громкие, торопливые. Рейстлин подбегает к любимой, снова опускается рядом и прижимает ее к себе.       — Влюбленный дурак! — не сдерживая слез, шепчет Маджере. Он отчаянно тянется к свету, к любви, к теплу, которого не знал прежде. Крисания осторожно касается груди своего мага в том месте, где быстро, нервно бьется сердце.       — Поэты говорят, что мир спасется любовью, но чистую любовь наш мир не видел века! — в голосе чародея звучит страшная мýка, словно каждое слово дается ему с огромным трудом.       Любовь — это смерть. Любовь — это боль. Любовь — это слабость. Слабость, на которую он не имеет права.       — Рейстлин!       — Мне придется вырвать тебя из сердца! — в истерике выкрикивает маг и грубо отталкивает жрицу.       — Рейстлин, не оставляй меня!       — Ты мне больше не нужна. Прощай! — Но в голосе звенит такое отчаяние, будто собственные слова убивают его.

***

      Поток воспоминаний прекратился. Ник поморщился и попытался убрать руку матери со своего лба, но не вышло.       — Прости, сынок, но так нужно, — сказала жрица, чувствуя, что на его лбу выступила испарина.       Ник судорожно сглотнул, ощущая как все внутри переворачивается от боли. Шквал чужих воспоминаний и эмоций сметал все на своем пути, пробуждая в юном маге острую, щемящую жалость не только к матери, но и к отцу. К этому мятущемуся, слабому человеку, который попросту испугался любви и поплатился за это. Отвести бы руку матери и покончить со всем разом, но нельзя, да и она не позволит.       Ник зажмурился крепче, услышав уже знакомое мягкое: — Воля не моя, но Твоя… Не моя, но Твоя…

***

      Темнота. Холод окутывает тело, проникает под кожу и жгучей болью разливается по душе. Беспомощная, измученная, преданная любимым Крисания сворачивается клубочком у края бездны.       — Кому столкнуть — найдется, — шепчет она.       — Рейст, стой! Ты сам не понимаешь, что творишь! — сильный мужской голос эхом разносится по бездне.       — Оставь меня, Карамон! Ты и сюда добрался! — раздраженно отмахивается маг.       — Опомнись, братишка! Наш мир стал адом! Он гибнет из-за своего нового бога!       — Что?! — кажется, Рейстлин ошарашен. На несколько секунд воцаряется мертвая тишина, а после звучит тихое, исполненное ужаса: — Нет! Я не хочу быть один среди пепла выжженных земель! Ужасен мир без людей, где меркнет свет и лопаются звезды! Я видел это в твоих глазах.       — Пойдем, Рейст! Еще не поздно уйти!       — Поздно! — в отчаянии кричит чародей. — Если я уйду, Такхизис вырвется из бездны в мир, и тогда ад всем нам покажется раем! Бери Крисанию и уходите! Я запру врата.       — Но Рейст!       — Не стоит поучать почти что Бога! Бегите!       Раздается топот, и Крисания чувствует, как ее легко подхватывают сильные, загрубевшие в боях руки.       — Карамон, куда мы?! Он ведь…       — Идем, Крисания, идем, он сделал свой выбор, — почти неслышно шепчет воин, прижимая жрицу к своей груди.       — Рейстлин! Я хочу остаться с ним! Пусти! Пусти меня! — девушка бьется в руках воина, словно птичка в клетке, но вдруг затихает, услышав печальный шепот: — Помни обо мне днем и ночью…

***

      Гоббс резко открыл глаза, судорожно хватая ртом воздух. Сердце частило так, словно вот-вот выпрыгнет из груди.       — Он всегда любил тебя. Но слишком поздно это понял, — прохрипел юный маг, сгибаясь пополам. Грудь саднило странной, незнакомой прежде болью. Чужой, но нестерпимой. Болью утраты и разлуки.       — Твой отец пожертвовал собой, чтобы мы с тобой жили, чтобы жили все люди этого мира, — ласково сказала Крисания, — но до сих пор ему снится та выжженная пустыня и бездна, ставшая его тюрьмой на двадцать лет. Разве этого мало? Разве всех прежних страданий недостаточно, чтобы искупить вину?       Слова тугим комом застряли у Ника в горле. С трудом разогнувшись, он поднял на маму полные слез глаза и порывисто обнял ее.       — Поговори с отцом, — ласково прошептала жрица, гладя сына по спине. — Ты нужен ему сейчас.       Ник тщетно пытался совладать с собой и унять дрожь во всем теле. Он не мог произнести ни звука и только тяжело, хрипло дышал, спрятав лицо у матери на плече. Мысли метались в голове, как угорелые зайцы. «Нужно успеть помочь маме, поговорить с отцом, найти в себе силы попросить прощения и сказать… Да что, собственно, говорить? Просто попросить помощи с зельем. Ведь для отца так важно чувствовать себя нужным и любимым. Как и для любого человека»       — Шалафи! — истошный крик на два голоса, донесшийся аж до библиотеки, заставил Гоббса отстраниться от мамы.       — Это Милли, — бледнея, прошептал маг.       — И Даламар, — дрожащим голосом откликнулась жрица, вскакивая с места. — они оба сейчас с Рейстом.       Гоббс тихо выругался, решительно взял мать под руку и открыл портал.