Герой бульварного романа

Тревожный свет от неоновых олимпийских колец заливает комнату. Разболтанный шпингалет нервно звякает, когда ветер толкает дверцу форточки. Вздыхает тюль, пожелтевший от времени и дешевого мыла из хозблока. Валентин Сергеич вздрагивает и хмуро косится на окно. Он не любит ночные звуки. И раньше не любил, еще будучи сначала студентом на практике в дежурке “скоряка”, а потом зеленым врачом на ночной смене в районной поликлинике. И сейчас, когда годиков и опыта прибавилось, а волос и карьерных перспектив - очень даже наоборот. Раньше, если уж по-честноку говорить, было лучше. Проще. “Скорую" к какому-нибудь запойному или на сердечный приступ вызовут - подумаешь, дело житейское. Откачают как-нибудь. Сейчас, в пионерском лагере, где, казалось бы, ничего серьезнее расквашенных коленок или соплей от слишком долгого купания в холодной Рейке быть не может, Валентин Сергеич грешным делом под стопарик мечтал, чтобы снова сердечные приступы и запои. С ними все понятно. Вот диагноз, вот зазубренные еще с института инструкции. Берешь и делаешь. Не думаешь. Не боишься. Не чувствуешь. Не лежишь потом на узкой койке, стуча зубами от безысходности и паленой водки. Шпингалет снова звякает. Сквозняк покачивает кракозябру из капельницы, подвешенную на настольной лампе. Валентин Сергеич трет лицо ладонями. Ему бы поспать. В идеале - не на свободной кровати в пустующем лазарете, а в своей комнате, которую ему на время смены отвели в доме администрации. Там кровать пошире, одеяло потолще, вода горячая. Но Валентин Сергеич туда редко уходит. Не потому, что так уж печется за малолетних спиногрызов, которые могут сбежать ночью за территорию лагеря и расшибить себе где-нибудь нос. Расшибут - все равно к нему не пойдут, чтобы доктор Свистухе не сдал. Валентин Сергеич говорит себе, что ночует в медпункте потому, что привычнее. Все свое, родное, спирт медицинский в склянках на нижней полке хромированного шкафчика. А что до бытовых условий и скрипучей панцирной сетки под тощим матрасом, так Валентин Сергеич не привередливый, не переломится. На самом деле, он просто не может запереть на ночь медпункт и пойти к себе, зная, что в медицинском журнале не хватает записей карандашом. В этом году их пока что четыре. А пионерских галстуков днем - шесть. Будут еще семеро. И уж лучше пусть этих семерых приведут к нему, даже если Валя каждый раз после этого бухает как не в себя. Пусть они будут в четырех стенах и на столе для осмотра, чем на опушке леса, в листве и земле. Пусть рядом с ними будет хоть кто-то, пока они хрипят, и исходят жаром, кашлем и пеной изо рта. Валя ничем не может им помочь. Может только привязать к столу, чтобы ничего себе не поломали, а потом навалиться сверху всем весом и пьяно шептать: “Тише, тише, ну тише, ну сейчас уже все”, пока очередное горячее тело бьется под ним умирающей птичкой. Пусть хотя бы так. Валя ведь клятву давал, когда приходил в профессию. Что еще он может сделать для этих умненьких ребятишек, которые приходят к нему умирать? Форточка стучит. И к этому стуку примешивается что-то еще. Как будто в окно кто-то скребется. Валя этого каждую ночь ждет и все равно каждый раз замирает и просит про себя: “Не сейчас. Не сегодня”. - Кого там несет? Шум за окном повторяется. Валя храбрится и встает из-за стола на ватных коленях. - Так, почему ночью не в палате? Из какого отряда, кто вожатый? “Не сейчас. Не сегодня”. Валя отдергивает тюль и тихо матерится. За окном маячит белое лицо. Одно. Знакомое. Не искаженное болью, без лихорадочных пятен болезненного румянца на скулах. Наглое до невозможности, как и всегда. - Игорь, блин. Ты чего здесь шаришься? - У тебя дверь закрыта. - И это тебя ни на какие мысли не натолкнуло? - Открой, Валь. Валя закатывает глаза. - Спирт не дам. - Да я не за этим. Мне спросить. - Корзухин, я двадцать лет в поликлинике работаю, со мной “мне только спросить” не пройдет. Игорь усмехается одними уголками губ и снова постукивает по стеклу. - Доктор, у меня талончик на полпервого! Валя знает, что он все равно не уйдет, пока своего не добьется. Не мытьем, как говорится, так катаньем. Ладно. Хрен с ним. Игорь Корзухин - это еще меньшее из зол, если подумать об альтернативе. - Хрен с тобой. Спрашивай поскорее и проваливай. Чего хотел?