Яркость

Будь проклят тот день, когда дипломатический совет предложил провести парад в честь королевы Голфри. И ещё тот, другой, когда Мира на это согласилась. Огромный длинный стол — сердце дрезенского штаба, к вечеру был покрыт отчётами и донесениями, перьями, брошенными в чернильницах, и чернильными пятнами. Стопки столичных писем возле командорского кресла превратились в башни из бумаги и пергамента. Под вечным замковым сквозняком оплывали свечи, поднимая в холодный воздух копоть и гарь. Слезились глаза. Командор слишком устала за этот “мирный” день, в котором самым тяжёлым, что ей пришлось поднять, была форменная печать, а самый дальний путь был проделан между трапезной и клозетом. Она вышла на балкон, накинув на плечи походный плащ. Разумеется, статус и обстановка предполагали кутаться в кружевную шаль или хотя бы пальто, презентованное послами Мендева, однако кто ж запретит? Да и лёгкие чары, вплетенные в ткань, ощущались уже как нечто привычное и уютное. — Не родился ещё тот человек, который заставит меня это снять! — Мира вжала голову в воротник, походя на летучую мышь. Стоящий рядом Дейран картинно изогнул брови: — А если он не будет заставлять, но раболепно попросит оказать милость? Яркие, словно впаянное в человечью плоть солнце, глаза аазимара взирали с любопытством, но без тепла. Изучающие, пронзительные. По-своему прекрасные. Отголоски божественного наследия резонировали со всяким, кто имел неосторожность заглядывать в них слишком долго. Мира же давно усвоила: если что-то является столь притягательным, на то есть свои причины. И они, скорее всего, тебе не понравятся. — Пожалуйста, Дейран, — вздохнула она, — давай без этого. Я очень устала и мне больше не к кому обратиться. Разве я мало свободы даю тебе, чтобы просто поделиться мнением? — Ты приходишь ко мне и просишь совета, но ты просишь без уважения. Ты даже не называешь меня “дорогой граф”. Кроме того, — он посерьёзнел под её унылым взглядом, — разве не ты посадила меня под замок, вынуждая променять захватывающие приключения на скучные письма и кислое дрезенское пойло? Мои рекомендации по вопросам гардероба уже в который раз были отклонены, привычка поднимать себе настроение бокалом красного — получила яростное осуждение, а единственное, что я имею возможность наблюдать из своего заточения, это безвкусный крепостной парк, огороженный со всех сторон каменными стенами. Мира, моя дражайшая подруга, назови хоть одну причину, по которой я не должен превратить Дрезен в горящий цирк, едва ты покинешь его в очередной раз? — Потому что королева Голфри окажется права на твой счёт? — Слабо, Мира, очень слабо. Попробуй ещё. — А вот не буду, — огрызнулась она. Чуть спокойней продолжила: — Слушай, у тебя есть возможность заниматься тем, в чём ты действительно хорош, разве не этого ты хотел? Устраивай приёмы по своему вкусу, заказывай занавески, выкручивай яйца господам дипломатам, или что ты там с ними предпочитаешь делать... — Как грубо! — на миг показалось, возмущению графа нет предела. — Пожалуйста, продолжай. — Эм. Пей коньяк до полудня? — Ну что ты. Коньяк это после обеда, с утра — только вино. — Ладно, — командор примирительно подняла руки, в последний момент подхватывая соскользнувший плащ. — Так что там с парадом и вот этим всем? Аазимар словно засиял: — А-ах, вот оно что! — его ладони сошлись в театральном хлопке. — А я-то уже сломал голову, о чём пойдёт речь! Дай угадаю: отважный командор боится публичных выступлений и ищет не менее отважного героя, которому можно делегировать эту самоубийственную миссию. Всё верно? — Не совсем. Точнее говоря, совсем не. Сказать пару слов перед людьми — это я могу, тут много ума не надо. Хочу уточнить насчёт сценария. — А что с ним не так? — Ну… он существует? Мира наверняка заимела вид растерянный и нелепый, доходящий до той совершенной формы, когда пытаться это скрывать уже не имеет смысла. Ну и поделом ей. — Разумеется, есть, — с нарочитой готовностью согласился граф. — В типовом варианте это выглядит примерно так: ровно в шесть утра бьёт колокол и происходит подъём… Нет, так совершенно не годится. — А можно сразу с того места, где уже был подъём, утренний туалет, завтрак и начинается это самое? — О, мои поздравления, командор. — И с чем же? — Ты выучила новое слово, “туалет”. Знаешь, а ведь там и до пеньюара рукой подать. — Дейран, смотри на меня! Просто обрисуй в двух словах, и будешь свободен. Мы и так засиделись дотемна. — А если серьёзно, — казалось, Арендей вот-вот перестанет паясничать, — то это выглядит следующим образом. В полвосьмого ты стоишь вот здесь — да-да, на этот самом балконе — с лицом в равной степени торжественным и безмятежным. Не спрашивай как, просто потренируйся. Полчаса войска, построенные не тобой, маршируют от ворот к площади и выстраиваются заново, по плану, придуманному не тобой. Играет “музыка”, между войсками идут жрецы. Ты спускаешься на парадные ступени, толкаешь речь, сочащуюся пафосом, как эклер заварным кремом, войска уходят через те же ворота, что и вошли. Затем какой-нибудь королевский прихлебатель в окружении тебя и местного “двора” чинно проводит шествие в трапезный зал. Снова случается речь, но уже другая, ну а потом начинается еда-выпивка-веселье — можешь набраться чего покрепче и забыть это прекрасное утро как страшный сон. — На лице Дейрана проступило лениво скрываемое пренебрежение: — Прихлебателем будет леди Кономи, советую обсудить детали именно с ней. Однако это вовсе не обязательно. — Это ещё почему? — Да потому что всё пройдёт как по маслу, даже если ты будешь трупом, усаженным на тележку. Просто поверь мне, всё уже придумано до нас. И даже прецедент с мертвецом на должности, вроде твоей, наверняка когда-нибудь имел место быть. Пускай наслаждение от её растерянности и было очевидным, слова советника звучали убедительно, и тревога понемногу притупилась. До парада оставалась целая неделя — огромный на самом деле срок, за время которого Мира могла бы семь раз умереть, столько же воскреснуть, а сам Дрезен — провалиться в Ад. — Поверю твоему опыту, господин советник. — Дорогой граф. — Дорогой граф, ага. — Мира перегнулась через бордюр, наблюдая за сменой караула. Маленькие люди далеко внизу бежали по своим делам. — Вроде бы мне всё понятно, — подытожила она, — тогда последний вопрос: а танцы будут? — Ну разумеется! Какой же банкет без… а погоди-ка! Вот эта печать, не побоюсь этого слова, ужаса на твоём челе — неужто свидетельство того, что командор Пятого крестового похода не умеет танцевать? Соглашаться прямым текстом не очень-то и хотелось. — Допустим. И что тогда? — Значит, у кого-то впереди весьма напряжённая неделя. Ни больше, ни меньше. — Улыбка сползла с лица Арендея и превратилась в нехарактерную для него задумчивость. — Да не смотри ты на меня так. Нет ничего невозможного с правильными учителями. В крайнем случае тебе же никто не запрещает публично опозориться, верно? Надо ли говорить, что позор, тем более привселюдный, в планы Миры не входил? А задорное задирание ног под звуки флейты, вероятно, было не в ходу на подобных мероприятиях.