Яркость

Это всё солнце виновато — из-за его проникающего под веки света просыпаться на природе так неприятно. Собственно, за последние пару недель жизнь Миры сжалась в причудливый сгусток из сна, желанного, но быстротечного, и бодрствования, во время которого не случалось ничего хорошего. Демоны, культисты Бафомета, дескариты, воры и убийцы всех мастей — все они так и липли к её отряду, куда бы она ни пошла. Возможно, дело было в Мировой Язве, которая, словно воронка, привлекала к себе всяческую гниль: чем ближе к эпицентру, тем обильней и гаже. Возможно, Мира ходит ладьей, а надо конём? Нелепая мысль вспыхнула, будто откровение, однако её тут же вытеснила другая: почему лагерь уже на ногах, но никто не разговаривает? — Утро добрым не бывает, — прохрипела командор и выпуталась из покрывала. В горле запершило. — Глотнуть бы чайку. На обновлённом костре побулькивал котелок с чем-то съедобным, а над ним самим суетилась Ненио. Пускай кицунэ была сейчас в звериной форме и огненно-рыжий хвост задорно мельтешил по сторонам, командору она махнула весьма сдержанно. Вроде бы поманила к себе, а вроде бы и отмахнулась. Ранней пташки Сиилы нигде не было видно, впрочем, как и её брони: стало быть, она уже “приоделась”. Вольжиф затихарился за котлом, как всегда первый в очереди на пожрать, оставшиеся двое, Регилл и Ланн, расположились чуть поодаль и, по всей видимости, о чём-то спорили. Едва уловимо, почти что шёпотом. Хмурое лицо монгрела, до этого разделённое на подвижную и грубую части, застыло слитной обеспокоенной маской — как только голос командора достиг его ушей. Гном же сидел к ней спиной, совсем как ночью. К счастью, в кусты Мира хотела сильнее, чем выяснять, что произошло. Опять таки, ни на что славное это не походило. А когда вернулась — увидела вблизи своего вчерашнего пациента и задеревенела. — Командор. Серые губы Регилла обрубили приветствие, будто голову домашней птице: с такой же чёткостью — и с той же долей уважения. — Дай я… — начала она и дёрнулась в попытке сесть рядом, но тут же была остановлена его скупым жестом. — Не стоит. Даже на расстоянии в пяток шагов, её обдало жаром и жжением. И ломотой. И жаждой. Последняя, на фоне своей собственной, усилилась стократно, и это чувство сделалось совершенно невыносимым. Наверное, одним богам известно, на кой ляд он это всё терпел. — Держи, сестрёнка! — пролезший между ними Вольжиф всунул ей жестяную кружку. — Немножко подостыл, но иногда остыть бывает полезно, правда? Мира вцепилась в сосуд мёртвой хваткой и неловко повертела в руках, далеко не сразу понимая, что именно с ним нужно делать. Наконец сообразив, полностью его осушила. Жажда, спасибо Вольжифу, отступила, однако она по-прежнему была меньшим из зол. Мира шевельнула пальцами, мысленно очерчивая фигуру гнома. Ощущения, откровенно говоря, были мерзкими. И довольно болезненными — где-то она нехило так налажала. По этой глупой и неконструктивной причине испытать чужую боль показалось чем-то… справедливым. Подобное расточительство личных сил было недопустимым при обширной практике, но в ситуации, когда пациентов мало и они сами неплохо берегут себя — напоминало, скорее, дружескую причастность. Вот только у Регилла Деренге друзей не бывает, стало быть, и ему другом сделаться невозможно. Пока остальные соратники вместе с вернувшейся Сиилой начали разбирать еду, Регилл терпеливо ждал своей, последней, очереди. Он вперился в командора воспалёнными глазами, то ли ожидая каких-то действий, то ли попросту выказывая отношение. Злословить, как и любезничать, параликтор не привык. Его тон почти всегда был ровным — ни одна выразительная эмоция в нём не таилась. Таким же равнодушным было и его лицо. На сером полотне уже немолодой кожи практически не проступало характерных морщин, как если бы его обладатель никогда не жестикулировал. И всё-таки возраст легко угадывался, хоть и контрастировал с этой гладкостью. Глаза — единственный оплот жизни во всём его ненормальном облике — выдавали и года, и эмоции, отринутые остальными частями его противоречивого существа. Мира застыла будто вкопанная. Не понимающая, чего же страшится больше: того, что её втягивали на пустом месте в конфликт, или того, что она не знает, как много из присутствующих — если до того дойдёт — встанут на её защиту. С неподчинением она сталкивалась впервые. Мира была лекарем, а не воином. Воинами всегда были другие. Единственное, что ей удавалось большую часть жизни, внезапно дало осечку и, не ровен час, её вздёрнут за эту первую ошибку. — Регилл, мне нужно ещё раз пролечить тебя. То, что там есть, что лечить, было очевидно. Гном не пошевелился. — Ты уже успела выказать некомпетентность в отведённой тебе роли, — сказал он. — Точнее, не так — в роли, на которую ты сама вызвалась. Руководить крестовым походом тебя назначила королева Голфри, и судить об этих результатах пока ещё рано. Впрочем, иллюзий и на этот счёт я не питаю. А в том, что касается поддержки ключевых союзников, — Регилл моргнул, — сам не верю, что говорю это, но я бы предпочёл тебе даже графа Арендея. — Граф Арендей нужен мне при дворе, — возразила Мира, и это была чистая правда. — К сожалению, его здесь нет, а до Дрезена два дня пути. Но если тебе угодно, устрою вам аудиенцию по прибытию. Этот ответ был неправильным. — Нет нужды. Отыскать сигнифера из Орденов или жреца Саренрэй я в состоянии сам. Решение… решение лежало где-то на поверхности, невозможно доступное и очевидное, если только взять и подумать головой. Обида и растерянность — советники никудышние, хуже них только страх. В конце концов, рыцарь Преисподней сам вызвался сопровождать её как ставленницу Голфри, оказывать посильную помощь и содействовать сообщению крестоносцев с Орденами. Ни он, ни его люди, ни тем более начальство, не ставили в приоритет автономную борьбу. По-хорошему, с этим тоже надо было считаться. Мыслительный процесс, по всей видимости, излишне затянулся. — Полагаю, вопрос исчерпан? — уточнил Регилл. — Я знаю твою слабость, — выдала Мира, решив зайти сразу да с козырей. — Вы там, у себя в Ордене, любите всё делать по правилам, да? Жить не можете без того, чтоб по уставу не проехаться? А что, есть такое правило, по которому пациент не исполняет предписания лекаря, потому что думает, будто ему виднее? Если бы Деренге был способен удивляться, то обязательно бы это сделал. По крайней мере он перестал напоминать говорящую статую и теперь походил на ожившую говорящую статую. — Когда целитель вместо диагностики тратит дефицитные силы на то, чтобы проникнуть к пациенту в разум, — его состоятельность моментально оказывается под сомнением. Тем более если и это бесполезное вмешательство потерпело крах. Так что сомнение достаточно велико, чтобы игнорировать… — Да-да, я что-то недоглядела и допустила ошибку, признаю. — Мира прикрыла лицо рукой. — А в “разум” к тебе никто не лез. Я должна была удостовериться, что нахожусь в безопасности. Что мои мозги не окажутся утром на подушке, как только я приму неугодное тебе решение. Погибнуть от когтей демона неприятно; погибнуть от руки союзника — неприятно вдвойне. Я надеюсь, моя позиция по этому поводу ясна? — Более чем, — внезапно согласился Регилл. — Правда есть замечание о безопасности: её не существует. Однако и на то, чтоб самовольно обезглавить крестоносное войско, понадобились бы очень, очень веские причины. Тяжёлый протяжный выдох вырвался из груди Миры, а на вдох, под пристальным вниманием… всех присутствующих, пришлось потратить уйму душевных сил. В чьих-то руках застучала, размешивая чай, серебряная ложечка. — Позволь мне осмотреть тебя, чтобы всё исправить. ...Этот гном в самом деле утверждал, будто способен не выказывать эмоций, но при этом умудрялся молча дать ответ, даже не дёрнув бровью. Мира приготовилась к работе.