Златые нити норн

      В последнее время удача совсем не баловала Сигюн. Вот и сейчас, перенесясь в Етунхейм на часок, она застряла в там на несколько дней. По непонятным причинам царевны отказались колдовать. Их встреча вышла короткой, сумбурной и нервной. Девушки не объяснили толком мотивы, но выставили ее за дверь и велели ждать знамения — яркую северную звезду. Видимо, намечалась какая-то мистическая церемония, поскольку последний сезонный праздник закончился месяц назад, а до следующего было не меньше двух недель. Сигюн оказалась предоставлена сама себе на неопределенный срок. Возвращаться в Ванахейм не хотелось совершенно: Локи никуда не денется, а она хоть немного отдохнет от него. Меньше недели прошло с тех пор, как ворон срочно вызвал ее из поселения, а столько всего переменилось! Побег, предсказание, дети и неясное будущее, о котором стоило поразмыслить.       Сигюн отправилась в Железный Лес. Он был не так красив, как обычные леса Ётунхейма. Меж деревьев попадались огромные поляны, негодные для земледелия: почва была пропитана излучениями странной магии, вызывавшей уродства в растениях и животных. Наука называла такую магию «радиацией», столичные ётуны давно изучили те химические элементы, что уже много столетий распадались после неведомой катастрофы — невидимые глазу, но уродующие всё живое. Из девяти племен Железного Леса, не то два, не то три, Сигюн точно не помнила, были уничтожены воинами Одина в последней битве. Асгардские воины убивали детей и женщин Ярнвида, считая их невероятными чудовищами, созданными специально для подвигов. Гермафродиты, вампиры, полуптицы-полуящеры — каких только уродств не встречалось в истинных ипостасях местных жителей. А ведь все они были невероятно искусными магами, и магия их, видоизмененная радиацией, принимала причудливые формы. Если бы не численное превосходство, асгардским воинам в жизни не удалось бы вырезать целые кланы, но пожар в лесу выгнал обитателей прямо на копья. Так рассказывали выжившие, сама Сигюн в битве не участвовала. После войны етуны Железного Леса не изменили своему главному правилу — жениться только среди своих. Многочисленные мутации постепенно вырождали оставшиеся кланы, а вместе с ними и уникальную культуру леса. Нигде не была так развита взаимопомощь, как в Ярнвиде — каждый ётун был в чем-то калекой, каждому нужна была помощь ближнего, и ее оказывали бескорыстно. Горе чужаку, брезгливо отвернувшемуся от явного урода. Калека-оборотень в следующее мгновение превращался в кого угодно, хоть в копию гостя, и игрался с ним по своему вкусу.       Сигюн любила Железный лес в юности и решила немного понастальгировать по тем временам, когда была по-настоящему счастлива. Ётуны Трюмхейма, да что там — всего Ётунхейма — долгое время не принимали ее, презренную искусственную полукровку-сироту. И только в Железном Лесу она чувствовала себя своей. У нее тоже был недостаток — истинная суть аса, и к ней относились с глубоким сочувствием и почтением, а не с насмешкой. Пускай давно нет в живых тех, кого она когда-то называла друзьями: кланы хранили память о своих друзьях и никогда их не трогали.       Над Железным Лесом висел густой туман, из которого проступали очертания не тронутых пожаром деревьев. За ними скрывались обитатели леса, пока наблюдавшие со стороны. Сигюн оставляла то тут, то там ванахеймские сласти — местные жители очень любили сладкое. У реки она припрятала пару бутылок сладкого ликёра. Всем своим видом она показывала, что помнит и любит тех, кто живет в лесу, но не желает лишних встреч. И ее поняли, оставили в покое и лишь иногда наблюдали издалека.       Сигюн посещали самые мрачные мысли. Арнульв, Тень, Хагалар — одно и то же или разное? Раньше она считала, что разное. В Тени не было ничего от Арнульва, Хагалар хоть чем-то напоминал его. А она сама? Исгерд, младшая супруга Мейио и Сигюн — одно и то же? Всего лишь девочка, девушка, женщина или совершенно разные личности, скованные единым телом? Она пнула ногой подвернувшийся под ноги прошлогодний желудь: насмешкой судьбы для них обоих стали три имени, словно переход из одного возраста в другой. До совершеннолетия — детские имена, ничего не значащие, выбранные взрослыми. Юность и зрелость прошли под… тоже не своими именами. И вот по асгардским меркам наступила старость (хотя Сигюн категорически отказывалась считать себя три с половиной тысячи лет старостью) — еще одни чужие имена, правда, Хагалар, возможно, сам выбрал себе руну. Их жизни, частично общие, частично разъединенные, делились на три неравные части, и переходы из одной ипостаси в другую свершались примерно в одно время. Даже служа разным господам, они неизменно оказывались рядом в том или ином смысле.       Сигюн уселась под большой дуб и прикрыла глаза. Ненавязчивые звуки леса действовали умиротворяюще, настраивали на нужный для размышлений лад. Настало время вспомнить всё, что привело ее к этому моменту, и определиться, что делать с Тенью. Иначе она потеряет не только жизнь, но и нечто большее…       ***       … Она не помнила точно, как они познакомились. Вроде бы она стала его призом за победу в каком-то детском бою, однако Арнульв утверждал, что спас ее от обидчиков, когда гостил вместе с Гринольвом у Орма. Возможно, имели место оба события в разное время, но все же ей казалось, что первое знакомство состоялось после соревнований.       Детские бои — любимое развлечение «хозяев» хуторов, частично затронувшее и другие миры, где тоже старались решить проблему беспризорников. Война уничтожала целые семьи, вырезала взрослых. Росла преступность, одни оставались дети, подростки — беспомощные, но страстно желающие жить. Неожиданный приказ Одина — собрать сирот на хутора, вырастить и дать образование — был встречен советниками с большим скепсисом. Тратить деньги на сотни сирот, устраивать их быт, обучать, нанимать прислугу… Не говоря о еде, одежде, защите, оружии! Советники сопротивлялись всеми силами, старались перекинуть неудобный приказ друг на друга, но под давлением Одина таки занялись детскими домами — вместе: ни у кого не было ресурсов на прокорм всех брошенных детей, не говоря уже об их обучении. Так появились хутора и существовали вплоть до казни совета. «Хозяева», как их в шутку называли воспитанники, пользовались всеми немногочисленными благами созданных ими маленьких миров, где они царили, подобно богам. Абсолютная власть, как это обычно бывает, способствовала абсолютному произволу. Любимым развлечением стали показательные бои между лучшими воспитанниками. Каждый из советников растил детей не только на благо Асгарда, но и для себя лично: с хуторов выходили прекрасные телохранители, лично преданные «хозяину», обязанные ему жизнью. Исгерд тоже хотела стать телохранителем или попасть на войну. Она бредила красивыми битвами, мечтала походить на валькирий. И хотя Орм, в основном, растил целителей, были у него и воины — те самые будущие телохранители. Исгерд показала себя достаточно способной, а также проявила немало усердия, чтобы заниматься боевыми искусствами, а не медициной, от которой ее воротило, и таким образом попав в мир боев. Орму нравилось показывать ее, «маленькую валькирию» другим советникам и заявлять, что у него одного такая способная девочка, не уступающая мальчишкам.       Однажды зимой советники устроили чисто мужские соревнования, на которых победил еще совсем юный Арнульв, а она стала его призом — их заперли в комнате и предоставили друг другу. Они были не в том возрасте, чтобы использовать уединение по назначению, однако Исгерд влюбилась в него с первого взгляда: совсем по-детски, как влюбляются в героев сказок и саг. Он был красив, статен, силен и дружелюбен — и она решила раз и навсегда, что будет защищать его, чего бы ей это ни стоило. Что про нее подумал Арнульв в первую встречу, она так и не узнала.       Летнюю половину года советники Одина тяжело работали в столице или в иных мирах, в зимнюю же общественная жизнь замирала, и наступала пора отдыха или тяжелого выживания, в зависимости от погоды и запасов. «Хозяева» возвращались к семьям, занимались домашним хозяйством, в том числе и хуторами, которые отнимали кучу серебра, ресурсов и времени. Арнульв быстро стал любимчиком своего господина, хотя сам того вовсе не желал. Гринольв пророчил ему успешную военную карьеру и даже собирался ставить на своё место, несмотря на наличие родного сына, мало годного к военной науке. Но это понимала сейчас Сигюн. Тогда же Исгерд видела невероятный интерес Гринольва к Арнульву, который выражался в бесконечных тренировках, оре, побоях и прочем. Арнульв Гринольва ненавидел, однако вынужденно сопровождал в зимнюю половину года в гости к членам совета и хевдингам.        Орм, в отличие от лучшего друга, никого себе на замену не готовил. Он любил женщин, и любая заневестившаяся девочка привлекала его внимание. Фавориток он менял как перчатки, немногим оказывая длительное покровительство. Исгерд же повезло больше других, что неудивительно: она выгодно отличалась от тощих, слабых медичек великолепным телосложением и совершенно не типичной внешностью: черными волосами, разноцветными глазами, острыми чертами лица. На хуторе ее называли полукровкой и до хрипоты спорили, кого с кем. С течением времени Орм выделил Исгерд среди прочих за силу и ловкость, и она, с одной стороны, радовалась успеху, потому что близость к Орму давала возможности чаще встречаться с Арнульвом, да и, что скрывать, ей льстило, что ее статус среди прочих детей был выше; но, с другой стороны, существовали и очень серьезные минусы — в частности, она вынуждена была терпеть змеиный характер своего «хозяина». Он не стеснялся любых желаний и обожал водить по грани: мог избить до полусмерти и тут же одарить дорогими подарками. Одни и те же проступки вызывали у него то смех, то гнев. Предугадать его реакцию было невозможно, сколько бы Исгерд ни пыталась. В отличие от Гринольва, прямого как палка и понятного как дважды два. Орм благоволил Арнульву и порой оставлял его на зиму, отдавая Гринольву какую-нибудь новую игрушку. В роли такой игрушки Исгерд выступала несколько раз, и каждый раз оставалась более чем довольна таким статусом. Гринольв лично учил ее самообороне и обращению с оружием, скорее всего, по просьбе Орма. У него была своя сложная техника, которая получалась далеко не с первого раза, но насколько же приятнее было заниматься с ним, а не с Ормом и его подчиненными! Да, Гринольв злился из-за неудач, без всякой жалости бил за лень и глупость, но у него были твердые понятия о дозволенном и справедливом, которых он всегда придерживался. Исгерд довольно быстро выработала модель поведения, которая полностью устраивала Гринольва, не приносила ей боли и даже давала относительную свободу. С ним нельзя спорить и перечить, а только соглашаться, подчиняться и выполнять приказы. Тогда он спокойно дозволял вольности, которые у Орма приходилось выпрашивать с помощью кучи уловок. Гринольв же уловки не терпел, зато обычные просьбы чаще всего исполнял. Или отказывал, и тогда, сколько не проси, — всё без толку. Несмотря на жесткий режим, крики и рукоприкладство, Исгерд мечтала остаться при Гринольве: переехать на его хутор, где царила железная дисциплина, столь ненавидимая Арнульвом, и где наставники не смели выходить за рамки установленных правил, ибо боялись Гринольва не меньше, чем воспитанники. У Орма все было совсем по-другому: он то ли не мог, то ли, что более вероятно, не хотел держать подчиненных в железных рукавицах, и летом без него жить становилось совсем тяжко. Однако никакие невзгоды не мешали Арнульву мечтать о переезде к Орму и избавлении от ненавистного Гринольва.       Шло время, суровая зима раз за разом менялась сытым летом, и однажды кем-то, наверное, Ормом, впервые были сказаны новые, доселе неизвестные слова: «жених» и «невеста». Больше ничего не поменялось, но как-то всем стало ясно, что пройдет совсем немного зим, и Исгерд с Арнульвом образуют семью. Потому что так надо, потому что так желают «хозяева», потому что… потому что они и сами давно полюбили друг друга и готовы были броситься друг за другом в огонь и в воду. А еще они мечтали отправиться на войну. Вместе. Рука к руке. И, разумеется, победить врагов, стать героями славных саг и рассказать о подвигах внукам.       — Нас ни за что не отпустят воевать! — сетовал Арнульв, сидя на куче песка. — Гринольв меня никогда от себя не отпустит! А уж о тебе и говорить нечего!       — Сама понимаю, — бурчала в ответ Исгард, рисуя пальцем сердечки. — А давай убежим на войну? Вместе. Хоть сегодня вечером. Или завтра.       — Ну, не знаю, — Арнульв как-то сразу сник. — Надо продумать план, узнать расположение ближайших войск. Да и еще никому с хутора сбежать не удавалось, ты же знаешь…       — Да не убьют же нас, в самом деле, за попытку! — хмыкнула Исгерд. — Скоро, кстати, «хозяева» уедут во дворец, меня вернут домой — и о побеге придется на полгода забыть. А это так долго!       — Ладно, давай попробуем в ближайшие дни, — с тяжелым сердцем согласился Арнульв. — И уговор: если летом кто-то сбежит, то обязательно придет за другим.       — Обещаю! — торжественно поклялась Исгерд. Мысленно она уже вела в бой армию против цвергов и, конечно же, одерживала блистательную победу.       Время показало, что она была полной дурой. Они с Арнульвом пару раз сбегали, но утыкались в магическую защиту вокруг хутора, мешавшую удалиться больше, чем на полмили. Барьер был поставлен на совесть: магией слабых уровней не брался, а сильными дети не владели. Их дилетантские попытки так и остались незамеченными (по крайней мере, им так казалось), но доказали, что побег в Асгарде невозможен. Оставались иные миры, где иногда проходили бои. Туда ездили с наставниками и прислугой, которые не спускали глаз с детей, однако магические барьеры не ставили из уважения к принимающей стороне. Еще несколько побегов сорвалось, не успев начаться, но однажды удача все же улыбнулась неунывающей парочке: Исгерд и Арнульв оказались на улице без присмотра и побежали куда глаза глядят. Они петляли, словно зайцы, спасающиеся от хищников, и быстро нашли себя в незнакомых темных проулках вдали от постоялого двора без друзей, связей, серебра, но с огромными амбициями, которые разбились о тщетность бытия. Начинать новую жизнь с воровства было не лучшей затеей, особенно в мире, где грабителям отрубали руки. В первую же ночь на них напали местные с весьма недружественными намерениями. Несмотря на магию и обучение у Гринольва, вдвоем против целой дюжины детям было не выстоять: пришлось спасаться бегством. Неожиданное нападение было лишь первой из череды неприятностей «ночи свободы».        На рассвете они таки нашли дорогу домой, несмотря на страх перед неизбежной расправой. Из их возвращения «хозяева» устроили целый спектакль, который дети приняли за чистую монету. Лишь повзрослев в полной мере, Сигюн осознала все тонкости игры, которую вели Орм и Гринольв. Тогда же она испугалась по-настоящему и не пыталась анализировать ни свои, ни чужие поступки. Едва беглецы пересекли ворота, как слуги велели явиться в господские покои, на которые предусмотрительно наложили чары звукоизоляции. Дети помедлили у дверей, но рассудили, что деваться некуда, и несмело вошли.       — Птичка моя, как я за тебя волновался! — Орм заключил Исгерд в теплые объятия и покрыл лицо поцелуями. — В каком ты виде? Тебе надо помыться и переодеться. Ты не ранена?       Она стояла не дыша. Чего она точно не ожидала, так это объятий и поцелуев! Ни упреков, ни криков, ни наказания — ничего. Неужели Орм и правда не злился и был рад ее возвращению?       — Исгерд, иди есть, — послышался глухой рык Гринольва. — Для тебя случившееся послужит хорошим уроком на будущее. В следующий раз будешь думать головой, прежде чем соглашаться на безумные авантюры безмозглого идиота.       Исгерд закусила губу. Гринольв смотрел на Арнульва с такой ненавистью, будто пытался прожечь в нем дыру, и, несмотря на отсутствие магических способностей, казалось, что ему это удастся. Орм тоже кидал в сторону бедного ребенка крайне неодобрительные взгляды. Оба взрослых посчитали именно его зачинщиком побега.       — Трус, — поморщился Гринольв. — Мало того, что посмел сбежать, так еще и прикрываешься невестой.       — Да, Арнульв, я не ожидал от тебя такого удара в спину, — сетовал Орм, крепче прижимая Исгерд к себе. — Ты так меня разочаровал. Ты недостоин моей Птички.       Арнульв стоял молча, опустив голову и тяжело дыша. У Исгерд перехватило дыхание, когда Гринольв взял в руки самый настоящий кнут.       — Пойдем, милая, — Орм увлекал ее к двери, мягко держа за плечо. — Представляю, каких ужасов ты натерпелась ночью на улице. Хорошо, что живая вернулась…       Она шла за ним, не глядя по сторонам. Ей ничего не грозит. Ее не тронут, ее пожалеют и покормят. Есть ведь и правда хочется. Целая ночь без сна, полная драк и потрясений. Они оба голодны. И она сейчас будет есть за двоих. Только вот… Это она подговорила Арнульва на очередную попытку побега. Это она все просчитала и осуществила, а он лишь следовал за ней. Так обычно и бывало: Арнульв подкидывал идею, а она отвечала за детальную проработку плана по ее исполнению. Он предложил сбежать на этих боях, она устроила побег. И ведь вышло — они вкусили свободы! Отвечать, по-хорошему, ей, но… Она бросила последний взгляд на кнут в руках Гринольва и отвернулась. Слишком хорошо представляла силу его ударов. К тому же, в такой ярости она Гринольва никогда не видела. Он с нетерпением ждал ее ухода, чтобы обрушиться на Арнульва с гневной тирадой, прерываемой страшными ударами. Исгерд замешкалась в дверях.       — Орм, пожалуйста, останови его! — взмолилась она, хотя и знала, что просить бесполезно. — Он же его убьет!       — Ну, тихо, тихо, маленькая моя, — Орм снова покрыл ее лицо поцелуями, от которых хотелось отвернуться. — Не убьет, конечно. Всё будет только к лучшему. Пойдем, милая.       К лучшему… Да что тут может быть к лучшему? Исгерд вырвалась, на негнущихся ногах вернулась в комнату. Хотела встать между Гринольвом и Арнульвом, стать настоящим героем, спасающим слабых и угнетенных, но только вот героем хорошо быть в воображении или в детской игре, а не в реальности, когда воплощенная ярость поигрывает отнюдь не воображаемым кнутом.       — Пожалуйста, не трогай его!       Просить было глупо, бесполезно и унизительно, но она просила. Стоя за спиной Арнульва.       — Пожалуйста!       — Вон!!!       Одно короткое слово чуть не сдуло ее за дверь. Этому слову хотелось подчиниться, да и еда из соседней комнаты манила аппетитными запахами. Тяжелая аура ненависти давила и лишала разума, оставляя только звериное желание укрыться где-нибудь подальше, забиться в угол, чтобы не трогали. Исгерд на мгновение зажмурилась, собираясь с духом, и тут же услышала свист. Удар. Падение. Арнульв лежал на полу и ловил ртом воздух. Он даже не кричал — жуткий удар выбил воздух из легких. Кнут порвал рубаху. Показалась кровь. Исгерд пришла в еще большее смятение и ужас.       — Не надо! — она таки бросилась к Гринольву, схватив его за руку изо всех сил. — Не надо!       Она повторяла одно и то же, не находя иных слов, пока Гринольв легким, непринужденным движением не оттолкнул ее в сторону. Оттолкнул нарочито мягко: она не упала и не ударилась. Еще один замах. Арнульв даже не пытался сгруппироваться или защититься.       — Оставь его! Это я, я организовала побег!!! — завопила Исгерд прежде, чем успела осознать, на что обрекает себя.       Гринольв опустил руку и картинно медленно повернулся к ней, словно просчитывал секунды поворота.       — Повтори.       И она повторила. Запинаясь, рассказала, как было дело.       — Молчи! — с трудом выдавил Арнульв, но его стон потонул в сумбурном рассказе.       — Птичка моя, как же ты меня разочаровала! — протянул Орм, стоявший у двери и наблюдавший за бесплатным представлением. — А я то думал, что ты жертва случайных обстоятельств!       Он растягивал слова так пошло и ненатурально, что годы спустя Сигюн поверить не могла, что купилась на столь дешевый спектакль, разыгранный по нотам и заранее отрепетированный, но тогда страх затмил разум… Впрочем, сейчас ей казалось, что в детстве с разумом у нее вообще была большая напряженка.       — Тебе, оказывается, палец в рот не клади. Ах, нехорошо, — Орм заламывал руки и едва сдерживал веселый смех, который тогда казался злобной насмешкой.       — Весьма нехорошо, — рыкнул Гринольв. — Одна организует побег, другой, как последний трус, позволяет девчонке защищать себя. Противно марать о них руки.       — Пойди выпей чего-нибудь, я сам разберусь с нашими голубками, — промурлыкал Орм, кривя губы в неприятной ухмылке, предрекающей жуткие муки. Гринольв, вопреки обыкновению, без споров отдал кнут и удалился, громко хлопнув дверью, оставив их наедине с другом, чья извращенная фантазия была способна на любую подлость. Исгерд бросилась к Арнульву: он пробовал сесть, опираясь на дрожащие руки. Удар пришелся по касательной, но кровоподтёк на боку стремительно багровел.       — Дура, зачем подставляешься? — прошипел он сквозь зубы. — Шла бы жрать да миловаться с Ормом!       — Заткнись! — с трудом выговорила оторопевшая Исгерд. На глаза против воли навернулись злые слезы. Она жертвует ради него почти что жизнью, отдает себя на растерзание Орму, а в ответ получает оскорбления?!       — Что ж, голубки, смотрю, вы уже поссориться успели, — Орм цокнул языком, глаза его загорелись в предвкушении пытки. — Нехорошо, нехорошо, всё это безумно скверно. Даже не знаю, что сквернее.       Он поигрывал кнутом, но Исгерд не сомневалась, что им он орудовать не станет: придумает что-нибудь менее кровавое и более занятное.       — Она не виновата! Просто пытается мне помочь! — крикнул Арнульв, почувствовавший себя без Гринольва гораздо увереннее.       — Лжешь, дорогой мой, а лгать своему благодетелю — это ужасно, — Орм еще раз цокнул языком и широко улыбнулся. Он нагнулся, провел рукоятью кнута по лицу Арнульва, очерчивая высокий лоб и острый подбородок. — Я не Гринольв и кнутом бить вас не стану. Да мне и вовсе не хочется царапать вашу нежную кожу. Вы так очаровательно злы друг на друга…       Он положил кнут на пол, в опасной близости от детей, и достал из подпространственного кармана короткое орудие, напоминающее плеть. Несколько мгновений любовался им, словно произведением искусства, а затем резко бросил Арнульву. Тот рефлекторно поймал.       — Ты зол на нее, вот и вымести все свои обиды. Иди сюда, моя Птичка, — приглашающий жест рукой в сочетании с коронной улыбкой выглядел жутко.       — Я не… — Арнульв еще не отошел от шока после удара. — Я не…       — Не станешь ее бить? — закончил за него Орм. — Ты желаешь, чтобы это сделал я или Гринольв? Одно твоё слово, и я позову моего дорогого друга, не зря же он кнут оставил…       Исгерд почувствовала жуткую обиду и злость на себя, на Арнульва, на Орма — на всех. Вопрос был поставлен так, что у друга не оставалось выбора. И он это прекрасно понимал.       — Прости, — тихо прошептал он, с трудом поднимаясь на ноги.       — Почему ты просишь у нее прощения? — притворно удивился Орм. — Ведь это она предложила тебе побег. Это из-за нее ты чуть не погиб этой ночью, и из-за нее тебе сейчас досталось от Гринольва. За что же просить у нее прощения?       Арнульв молчал. Не пытался героически брать вину на себя или разделить ее боль. А Исгерд ждала. Надеялась, что он хотя бы попытается уговорить Орма, ведь в его руках нечто плоское и мягкое, а вовсе не тонкий и жесткий кнут — что ему стоит взять наказание на себя? Он ведь сильный, крепкий, а еще — ее будущий муж, ее защитник! Но он не брал. Ей бы уже тогда уловить тревожные звоночки и не доверять Арнульву столь безропотно, но она предпочла не замечать очевидного.       Экзекуция продолжалось долго. Как ей показалось, не меньше получаса, хотя, скорее всего, она сильно преувеличила. Орм направлял каждый удар, говорил, куда бить и с какой силой. Он вслепую рисовал на ее спине узоры чужими руками. Позже, раздевшись, она обнаружила на себе потрясающе симметричные разводы и синяки в виде цветов и снежинок. Ей хотелось верить, что одежда смягчала боль, хотя каждый удар все равно обжигал и срывал с губ болезненный стон, переходящий в вопль раненого зверя. Скованные руки не давали пошевелиться, а от криков она к концу охрипла.       — Ну, все, хватит, — послышались заветные слова, и боль тут же исчезла. Такой милости Исгерд совсем не ожидала, но даже поблагодарить не могла — голос ей отказывал.       — Что ж, Птичка, теперь возможность отомстить ему есть у тебя, — усмехнулся Орм, поднимая ее и целуя в щеку, по которой текли слезы. — Он принес тебе сильную боль, не смягчал удары…       — Но ты же сам говорил мне, с какой силой бить! — воскликнул обескураженный Арнульв.       — Успокойся, выпей и приступай к мести, — Орм сунул ей под нос чашу с прохладной водой, давая сделать несколько глотков, а после сам умыл лицо, стирая слезы. — И запомни: боль к тебе вернется, когда ты закончишь со своей местью. Приступай.       В следующее мгновение плеть оказалась в ее руках. И нет бы ей бы поиграть в благородство, заявить, что не опустится до избиения того, кого заставили бить ее, что мстить имеет смысл не Арнульву, а Орму — истинному палачу. Или нанести три показательных удара и отбросить орудие в сторону, мол, она далека от мести своему другу и будущему мужу. Она многое могла сделать, однако… не сделала. Арнульв не поблагодарил ее за спасение от Гринольва, а во время экзекуции беспрекословно слушался Орма и даже не подумал о том, чтобы смягчать удары без прямого на то приказа. Так почему она снова должна спасать его? Ценой своей боли. Если она не чувствует ее, пока сама приносит, то так тому и быть. Разве что…       — Сними рубаху, — тихо попросила она.       — Оооо, Птичка, а ты уже вошла во вкус мести! — присвистнул Орм. Арнульв не посмел себе ни единого язвительного высказывания, но тоже воспринял ее просьбу превратно. А ведь она всего лишь не хотела попасть по жуткому кровоподтёку, оставшемуся от кнута! Арнульв раздевался нарочито медленно, стараясь не растеребить рану, нанесенную, будто специально, по боку, а не по спине. Исгерд бы сложить два и два и понять, что весь спектакль продуман заранее, но она не сложила. Взвесила орудие в руке. Она никогда прежде не причиняла боль таким образом и начинать с собственного жениха ей вовсе не хотелось. Еще ведь не поздно отказаться… И самой свалиться от жуткой боли: сколько ударов Арнульв нанес ей: сто, двести? Впоследствии она насчитала на себе сильно меньше полос, но, возможно, многие сошли до того, как она раздобыла зеркала. Она размахнулась, но как-то неуклюже: рука дрожала и не слушалась.       — Нет, нет, так не пойдет, — Орм успел остановить ее прежде, чем она попала хоть по чему-то. — Вот сразу видно, кого из вас к чему готовят. Сейчас самое время учиться. Я помогу.       Он несколько раз направил ее руку. Она вроде и не замахивалась особенно и не вкладывала большой силы, но на коже Арнульва оставались красные полосы, а сам он вздрагивал после каждого удара.       — Давай, дальше сама. Я тебя не тороплю. Месть должна быть продуманной и холодной.       Орм уселся в кресло и приказал принести себе мяса, овощей и сладостей — всего того, чего так недоставало в Асгарде. Приятные запахи, и раньше доносившиеся из соседней комнаты, стали просто одуряющими. Исгерд стеснялась слуг, опускала руку, но Орм неизменно торопил ее:       — Продолжай, Птичка. Это только твоя месть, считай, что ты одна.       Она чувствовала себя совершенно несчастной, нанося удары под пристальным присмотром не только Орма, но еще и прислуги, которая уже завтра, нет, сегодня раструбит о том, какая неожиданная экзекуция случилась в господских покоях. Не избежать расспросов, насмешек и жалости. По лицу текли слезы, руки дрожали, а от ощущения собственной беспомощности хотелось провалиться под землю. Сердце сжималось от каждого крика Арнульва, ведь она слишком хорошо помнила, от какой боли избавил ее Орм — а Арнульву досталось еще и от Гринольва… Исгерд была абсолютно не готова к возвращению чувствительности, но каждый удар, нанесенный по телу ее возлюбленного, отзывался тупой болью в сердце. Но разве она — такая? Жестокая, безразличная, малодушная? Когда она успела стать такой? Когда успела потерять себя, поставить собственное благополучие да притом крайне сомнительное — лишь несколько минут промедления перед неминуемым возвращением боли, выше своей любви, которую она считала настоящей и самой главной в жизни? Да, Арнульв не прекратил, несмотря на ее мольбы. Он слепо подчинялся приказам Орма, продолжая экзекуцию. И она безумно зла на него за это. Это останется на его совести. Но неудачный побег то организовала именно она. Она не просчитала все возможные варианты. И, самое главное, только она несла ответственность за то, чтобы прекратить ненавистную ей пытку, прекратив плясать под дудку настоящего палача. Орм изводил ее в поместье, изводил в поездках, и хоть это и перемежалось дорогими подарками и многими ценными подачками, но менее противным все же не становилось. Меньше всего на свете она хотела стать похожей на него — валькирии из песен и баллад были смелыми и честными, а не подлыми и корыстными. Еще они, очевидно, были более стойкими к боли, но Исгерд и так приложила максимум усилий, чтобы заставить себя прекратить избиение, которое могла бы продолжать. Она с трудом остановилась, на всякий случай тут же отбрасывая орудие мести в сторону и чуть ли не валясь на пол. Произошедшее не укладывалось в голове. Спину тут же прожгла недавняя боль, пусть и не такая сильная, как в первый момент. Она едва удержалась от стона, утыкаясь взглядом в пол.       — Вас надо бы покормить, пташки мои, вы ведь и не ужинали, и не завтракали. Конечно, следовало бы поморить голодом пару дней, чтобы точно неповадно было глупости творить, но ладно уж — ешьте.       Орм сделал приглашающий жест — кресел тут же стало три. Очередное издевательство: так они к нему и подойдут после такой экзекуции! Орм выждал некоторое время, будто и правда ожидал, что дети сядут с ним рядом и начнут беседовать о погоде, после чего взял со стола поднос и принялся кормить мясом с рук. Это было унизительно, как, впрочем, и все происходящее до этого, но Исгерд слишком оголодала, чтобы отказываться от иноземных деликатесов. Орм скормил им полноценный завтрак и закончил его конфектами — невиданная щедрость даже за самые большие заслуги, что уж говорить о постыдной попытке побега. Исгерд слушала сладкие речи Орма, ела с его рук, позволяла целовать себя и жалеть, но думала о Гринольве. Тот бы лично выпорол их обоих, не привлекая слуг, не соблазняя едой, а потом оставил бы одних приходить в себя, не унижал и не мучил бы показной добротой и заботой. Ей бы так было легче. Ей, но не Арнульву: тот охотно принимал подачки Орма, будто ничего не произошло всего несколько минут назад…       Неудавшийся побег, как ни странно, не рассорил их, а сплотил. Они пообещали друг другу, что в следующий раз так всё продумают, что комар носу не подточит. Больше они добровольно не вернутся и не дадут застать себя врасплох. А «хозяева» взяли на заметку получившийся спектакль и впоследствии не раз использовали принцип обоюдного наказания, никогда не повторяясь в деталях — фантазия у Орма была богатая.       Прошло еще несколько столетий, а подходящего случая для продуманного побега так и не представилось. Дети давно могли пожениться, но «хозяева» медлили, будто ждали чего-то, быть может, окончания войны. Одним тоскливым зимним вечером, точный месяц Сигюн не помнила, Гринольв с Арнульвом посетили хутор Орма. Был устроен настоящий пир, стол ломился от заморских яств, а Орм в свойственной ему шутливой манере принялся расписывать безумную идею о создании полукровок. Расписывал долго, со вкусом все преимущества в быту и на войне. Гринольв охотно поддерживал разговор, запивая конину коньяком, а дети, предоставленные сами себе и столу, шептались о своем, пробуя по кусочку каждого блюда. У них были свои планы на эту зиму, о которых «хозяевам» знать не полагалось.       — Нет! — от резкого выкрика Исгерд подавилась салатом и, прокашлявшись, внимательно прислушалась к беседе, которая резко прекратила быть дружеской.       — Нет, — тише повторил Гринольв, — на моих детях ты эксперименты ставить не будешь. Особенно на Арнульве.       — А какой эксперимент? — тут же вступил в разговор любопытный Арнульв, благополучно прослушавший взрослый разговор.       — Тебя не касается, — Гринольв даже не посмотрел в его сторону. Его голосом можно было убивать, но Орм давно выработал иммунитет к бесконечной злости лучшего друга.       — Я же расписал все преимущества да и рисков никаких!       — Я сказал: нет.       — Так что за эксперимент?       — Пошли вон отсюда оба! — рявкнул Гринольв так грозно, что дети поспешили ретироваться, так и не выяснив, что случилось.       Хутор Орма занимал огромную площадь, на которой располагалось множество хозяйственных построек, таивших еще множество укромных уголков для пряток. Гринольв прибыл не меньше, чем на месяц, что означало для детей относительную свободу передвижений и совместные шалости, к которым они решили приступить незамедлительно.       — Интересно, о чем они говорили? — протянул Арнульв.       — О каком-то эксперименте, — пожала плечами Исгерд.       — Это я слышал.       — Что-то про полукровок.       — А что про полукровок?       — Не знаю.       Разговор сам собой сошел на нет, и они отправились в уютный закуток между двумя амбарами. Совсем узкий проход, куда они с трудом протискивались, к концу расширялся, образуя небольшую «комнатку»: если сесть на корточки и направить потоки энергии на промозглую, сырую от бесконечных дождей землю, то получится настоящая тайная феерия только для двоих. Арнульв был огненным магом, Исгерд — водным. Переплетение стихий даже на маленьком пяточке земли превращало быль в сказку. Поднимались из пепла и рушились замки, в небо взвивались разноцветные драконы и пожирали героев с огромными мечами. Забившись в укромный угол, о существовании которого хозяева не догадывались, дети переплетали стихии в самых причудливых комбинациях, забыв обо всем на свете.       — Собирайся. Мы уезжаем.       Юные маги аж подпрыгнули от неожиданности, а очередной дракон обратился струйкой дыма. Гринольв, несмотря на свои габариты, ходил бесшумно и сейчас стоял у узкого прохода. «Протиснуться в него он не сможет при всем желании, но как нашел наше тайное место?» — с возмущением подумала тогда Исгерд. Арнульва же волновал совершенно другой вопрос.       — Уезжаем? Но куда? Зачем?       — Домой.       — Что?! — хором воскликнули дети.       — А вы разве к нам не на месяц приехали? — тихо спросила Исгерд, склонив голову и излучая покорность. Она двинулась к Гринольву первая, чтобы не сердить его еще больше. Арнульв медлил.       — Планы изменились. Мы возвращаемся, — спокойно ответил Гринольв и подал Исгерд руку, помогая выбраться из щели. Чтобы у него поменялись планы, должно было случиться что-то из ряда вон выходящее!       — Но почему? Я не хочу возвращаться. Оставь меня здесь, как раньше оставлял! Никуда я с хутора не денусь, — законючил Арнульв.       — Вот тебя я тут точно не оставлю! — рявкнул Гринольв, так что Исгерд, готовая просить в свойственной ей манере, подавилась словами. Он явно был не в том настроении, когда у него можно было что-то выпросить. Только покориться. Она прекрасно различала все его интонации, в отличие от Арнульва, который должен был бы «читать» своего благодетеля в разы лучше, но в силу то ли природной глупости, то ли врожденного упрямства не желал этого делать.       — Я не понимаю, почему? — он спорил, ничего не замечая и не пытаясь вылезти из укрытия. — Я не хочу уезжать.       «Как будто Гринольва волнуют чьи-то желания, кроме собственных», — подумала Исгерд. Однако сейчас она чувствовала, что приказ — не очередная прихоть и не желание поиздеваться над Арнульвом. Здесь что-то другое, гораздо более глубокое и личное. Тратить время на дальнейшую перепалку Гринольв не стал. Ему удалось просунуть руку в узкую щель и схватить непокорного воспитанника за рукав во многом из-за эффекта неожиданности. Отбиваться и отступать было некуда: Арнульв вынужденно покинул укрытие, продолжая что-то лепетать о собственных желаниях. Вместо ответа Гринольв сгреб его в охапку и, несмотря на отчаянное сопротивление, забросил на спину, словно трофей.       — Будешь брыкаться — привяжу к лошади, — пообещал он сквозь зубы. С Исгерд даже не попрощался.       Внезапный отъезд стал настоящей сенсацией, во многом потому, что ни Орм, ни его слуги не вышли проводить Гринольва. Воспитанники с интересом наблюдали за быстрыми сборами. Гости будто сбегали от чего-то, но от чего? Дети судорожно пытались что-то узнать, расспрашивали гридню* и друг друга, но так ничего и не добились, кроме умопомрачительных слухов и сплетен. Открылись ворота, и Гринольв ускакал в полном молчании, унося с собой ауру вечного недовольства и злость на друга, с которым никогда прежде так жутко не ссорился.       Исгерд недолго гадала, что случилось в тот зимний день, и почему Орм не выходил из своих покоев и даже не призывал к себе ни одну из многочисленных любимец. День на четвертый ей передали, что господин желает говорить с ней. Она переоделась в лучшее платье, заплела волосы в тугую косу и отправилась в господский дом. Ее немного удивило, что Орм прислал только за ней: обычно после крупных неприятностей он звал к себе сразу нескольких девушек для всех видов чувственных наслаждений.       «Хозяина» она нашла за большим столом, заваленным свитками и чертежами. Он велел раздеться, но вовсе не для плотских утех, а для тщательного осмотра, как изнутри, так и снаружи. Над ее телом зависла голограмма внутренних органов тошнотворного вида и какие-то показатели. Орм кивал, записывал, считал в уме и казался безумно довольным.       — Что ж, попробуем, попробуем, раз мы такие гордые и бежим от собственного счастья, — пробормотал он себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я из тебя, ласточка моя, орлицу сделаю.       И сделал. О двух месяцах жуткой боли Исгерд предпочитала не вспоминать. Она понятия не имела, что преображение в полукровку окажется столь долгим и столь болезненным. Как оказалось, Орм таких трудностей тоже не ожидал. Он всеми силами старался облегчить ее участь и большую часть времени держал без сознания, но полностью усыпить на два месяца все же боялся.       — Прости, — виновато говорил он, — пока ты в сознании, я уверен, что ты жива.       — Да лучше бы сдохнуть, — едва слышно отвечала она. — Отпусти меня. Или добей.       — Прости, — Орм пожевал губами, — я не могу прекратить эксперимент — ты сразу умрешь. Но и потерять тебя я тоже не хочу. Ты станешь орлицей, верь мне.       И она стала. Снег растаял, обнажился вечнозеленый мох, появилась первая молодая травка, вернулись перелетные птицы — Исгерд наблюдала сквозь маленькое окошко все признаки начала лета, пока по ее телу разносился жуткий мучительный холод. И вот однажды ей показалось, что боль стихает, о чем она не преминула сообщить Орму.       — Это хорошо, Птичка, — вздохнул он с облегчением. — Твой организм принял чужеродную кровь. Скоро все закончится.       — Или я просто уже ничего не чувствую, потому что умираю?       — Что ты! Не думай о плохом.       Но думать о чем-то хорошем не получалось после нескольких недель непрекращающихся пыток. Исгерд мечтала о покое. Пусть уже все это закончится. Как-нибудь. Неважно как.       Наконец, боль полностью прошла, а ее тело: чужое, с пониженной температурой, — покорно отозвалось на сигналы мозга. Вернулась мелкая моторика, которая пропала в самом начале опыта: она два месяца даже ложку не могла удержать.       — Птичка, ты молодец! — Орм ликовал, а она рассматривала себя в большое мутное зеркало. В етуншу она не превратилась, тело выглядело как раньше, не считая рассосавшихся мышц, которые придется восстанавливать долгими тренировками, но чувствовала она себя так, словно ее переселили в чужое тело, которому предали иллюзорный привычный облик. Омерзительное ощущение. Хуже него только всепоглощающая ненависть к «хозяину», который обрек ее на муки. За все это время от Арнульва не пришло ни одного письма. Гринольв тоже не писал к Орму, а друзья так удивились, встретив ее после преображения, будто столкнулись с покойником.       Наступила летняя половина года. Вопреки обыкновению, Орм не поехал в Гладсхейм, а остался работать на хуторе. Перевез документы, постоянно посылал во дворец почтовых птиц, а все свободное время проводил с любимой игрушкой: приводил в порядок измученное тело, обучал жить в обеих ипостасях. Они оба впервые столкнулись с полукровной сущностью, и, несмотря на подорванное доверие, вынуждены были вместе выяснять открывшиеся возможности. А они были невероятными. Смена ипостаси, новая магия, более выносливое тело. И хотя Исгерд проклинала Орма за длительную боль, ее новые способности не шли ни в какое сравнение с прежними. Она с нетерпением ждала Гринольва, чтобы похвастаться, но раньше зимней половины года он никогда не приезжал. Хотя раньше и Орм летнюю половину года проводил во дворце. Его отсутствие, наверняка, взволновало всех и особенно лучшего друга.       Исгерд оказалась права. Гринольв прислал письмо, уведомляя о скором прибытии. Оно случайно попало в руки к юной полукровке, хоть и предназначалось не ей. Несколько незамысловатых строк были пропитаны таким беспокойством, какого нельзя было ожидать от полководца, распоряжающегося судьбами тысяч солдат. В назначенный день на хутор прибыла пышная процессия. Исгерд обрадовалась Арнульву, а Гринольв — Орму. Ей не терпелось рассказать новости, но она держала язык за зубами, предоставив право «хозяину» обрадовать друга. Во время торжественного ужина они уединились вчетвером в маленькой комнатушке, и Орм, наконец-то, продемонстрировал свой фантастический успех. Исгерд обращалась в етуншу и обратно, выращивала из тела ледяные кристаллы, втыкала в руку нож, и он ломался о невидимую броню. Арнульв от восторга хлопал в ладоши, а в глазах его горела самая настоящая зависть. Зато Гринольв мрачнел на глазах.       — И какова цена всего этого? — спросил он, не удостоив ни единым комплиментом новые силы Исгерд. Она тут же обиделась — будто пережитые ею мучения ничего не стоили!       — Превращение занимает месяц, чуть больше, — весело отозвался Орм. — Ощущения не самые приятные, но результат просто невероятен, сам видишь!       — Не месяц, а два, а «не очень приятные ощущения» — это постоянная боль, разрывающая плоть? — уточнил Гринольв и, встретившись с недоуменным взглядом Орма, продолжил, — твои рабы, слуги, наставники и дети не слепые, и уж точно не глухие.       — Ну, друг, — Орм пожал плечами, — может, я чуть и преуменьшил со сроками. Боль — да, немного больно, но неужели ты хочешь сказать, что Арнульв настолько боится боли…       — Не боюсь!       — Заткнись! — голосом Гринольва можно было убивать. — Ты позвал нас, чтобы снова соблазнять моего ребенка на свои чудовищные экзерсисы?       — Я тебя вообще не звал, — усмехнулся Орм. — Ты сам приехал.       — Ты, своим отсутствием во дворце, сделал все, чтобы я приехал, несмотря на кучу дел. Даже Один беспокоится о твоем здоровье.       — Вот и отлично, — Орм налил браги и пригубил. — Хороша! Гринольв, это фантастический успех. Армия полукровок принесет победу в любой войне. Мне нужны по-настоящему сильные и выносливые подростки. А самых сильных ты всегда забираешь себе. Дай мне кого-нибудь, раз не хочешь Арнульва.       — Но я хочу! — перебил Арнульв. — Я хочу стать таким же сильным. Плевать на боль!       — Если ты сейчас же не заткнешься, я вставлю тебе в рот кляп, — Гринольв многообещающе сверкнул глазами. — Орм, ты мой лучший и единственный друг, поэтому я повторю еще раз. Мои дети в твоих опытах участвовать не будут. Со своими делай что хочешь. Завтра я должен вернуться во дворец. Оставляю Арнульва у тебя. Но если ты проведешь на нем хоть какой-то, любой эксперимент, пусть и с его согласия, я размозжу череп твоей полукровке. Я не шучу и не советую проверять.       Исгерд сглотнула. Гринольв на ее памяти никогда не шутил. Арнульв оторопел от такого поворота событий.       — Да ты издеваешься! — воскликнул он с дрожью в голосе. — Ты не хочешь давать мне силу, а при этом будешь ставить меня против нее, и я буду проигрывать, потому что она полукровка!       — А своим врагам на поле боя ты тоже будешь заявлять, что не станешь с ними сражаться, потому что они тебя в чем-то превосходят? — рявкнул в ответ Гринольв. — Исгерд сейчас — твой полигон. Научишься на ней, справишься с любым противником. Так, Орм, ты меня услышал?       — Услышал, услышал, — Орм, кивая, протянул Гринольву полный рог. — Давай лучше выпьем за мой успех. Я тебя прекрасно понял. Не хочешь, чтобы твои воины получили невероятную силу, я создам своих. Потом еще будешь мне завидовать!       Орм откровенно веселился, Арнульв злился на запрет, а Исгерд возмущалась, что ее жизнь с такой легкостью поставили на карту, и не кто-то, а Гринольв, которому она прежде полностью доверяла.       Гость вскоре уехал, хозяин удалился к себе, а дети остались одни. Арнульв не смел просить об эксперименте, а Орм не предлагал. Он днями и ночами сидел у себя, занимаясь не столько делами государства, сколько рассчетами и подбором новых кандидатов.       — Ненавижу Гринольва, — в сердцах говорил Арнульв. — Просто ненавижу!       — Могу дать бесплатный совет, — отозвалась Исгерд.       — Ну?       — Прекрати с ним спорить, хамить и перечить — целее будешь. Гринольв не так плох, как кажется. И если общаться с ним спокойно, а не орать и перебивать, то своего можно добиться почти всегда.       — Вот и переезжай к нему и сопровождай всю зиму, — огрызнулся Арнульв.       — Я бы с удовольствием, — вздохнула Исгерд.       Только вот ее мечтам не суждено было сбыться.       В летнюю половину года наступило затишье, связанное с большим количеством рабочих вопросов, которые Орму приходилось решать, несмотря ни на что. Зато зимняя ознаменовалась чередой провальных экспериментов. Сильные, здоровые, отобранные подростки гибли один за другим в страшных муках. Раньше по хутору ходили страшные легенде о Кровавом Бьерне, советнике Одина, который не столько заботится о детях на своих хуторах, сколько использует для жутких развлечений. Ныне же страшные рассказы воплотились наяву. Запуганные подростки ходили тише воды ниже травы и старались не попадаться на глаза взбесившемуся «хозяину», который совсем обезумел от постоянных неудач.       В конце концов, Исгерд решилась на то, на что не отважился никто другой — в очередном письме Арнульву попросила Гринольва приехать, даже если Орм запретит. Поскольку эксперименты не нравились не только воспитанникам, но и наставникам, опасавшимся за свою жизнь, гонец отнес письмо. Вернулся без ответа: Гринольв не среагировал ни устно, ни письменно. Все приуныли. Однако через несколько ночей спаситель показался на горизонте. Он прибыл с Арнульвм и свитой, большей, чем обычно.       — Друг мой, не ожидал, не ожидал! — Орм, осунувшийся и болезный, вышел навстречу. — Ты не предупредил о приезде. Что привело тебя ко мне?       — Я обычно заезжаю к тебе в зимнюю половину года. Решил в этот раз не предупреждать, — объяснил Гринольв. Это было в высшей степени подозрительно, но Орм не успел и рта открыть. Заприметив Исгерд среди толпы подростков, Гринольв невзначай бросил Арнульву:       — Развлеки Орма.       И спешился. Арнульва дважды просить не пришлось: он всегда был рад развлечься с любимым господином. Гринольв чересчур поспешно подошел к Исгерд, не скрывая волнения.       — Ты звала меня. Слушаю.       Сказано было таким тоном, что если вдруг окажется, что письмо — лишь глупая шутка, ее голова точно полетит с плеч.       — Следуй за мной.       Она все еще не до конца верила, что страшный и вечно занятой Гринольв приехал из-за сбивчивого письма. Но он приехал. Вышагивает рядом за ней. Она считала себя лишь вещью, о которой Орм заботится в силу обстоятельств, а уж никак не полноценной личностью, ради которой советник Одина бросит свои дела. Значит, Гринольву она и правда небезразлична. Они спустились в холодный погреб, где лежали изуродованные трупы не получившихся полукровок, которые Орм собирался вскрывать и выяснять причину смерти. Искривленные тела, не походящие ни на асов, ни на великанов. Страшное зрелище. По дороге она сбивчиво рассказывала, как Орм одного за другим кладет под нож подростков, скрещивая их с великанами — всё бесполезно — дюжина трупов и ни одной живой полукровки. Гринольв слушал молча, молча же осматривал искорёженные тела, из-за которых Исгерд снились по ночам кошмары.       — Позови Арнульва, — негромко попросил он. Попросил, не приказал.       Исгерд подчинилась. Отцепить Арнульва от Орма оказалось делом нелегким, особенно когда он услышал, что его зовет ненавистный «хозяин». Орм пригласил всех после прогулки пройти к столу и несказанно обрадовался тому, что Исгерд увела Арнульва — тот мог быть очень навязчивым. Гринольв встретил детей внизу, загораживая собой покалеченные трупы.       — Явился, — констатировал он, недовольный задержкой. — Взгляни, — и он не просто пропустил, а толкнул Арнульва вперед, так что тот чуть не врезался в ближайшее тело. Он обескуражено переводил взгляд с одной неудавшейся полукровки на другую. Исгерд застыла в стороне и пыталась просчитать действия Гринольва. Получалось плохо.       — Что я должен в них увидеть? — уточнил Арнульв. Гринольв глубоко вздохнул, и в этом вздохе выражалось разом все, что он думал об умственных способностях своего воспитанника.       — Мне кажется, я учил тебя считать. Может, не так хорошо, как воинскому делу, но считать ты умеешь.       Арнульв несмело кивнул, ожидая подвоха.       — Посчитай, — крикнул Гринольв, заводясь с полуоборота от чужой глупости, — какова вероятность того, что ты бы получил новые силы, если Исгерд выжила, а двенадцать подростков погибло? Посчитай, каковы, мать твою, шансы, что ты бы выжил и обрел могущество!       Гринольв дико орал. Похоже, Арнульв всё лето не переставая конючил обратить его в полукровку и довел господина до белого каления.       — Одна тринадцатая, — негромко откликнулся он, и в голосе его звучало упрямство: даже вид страшных трупов его не пронял. — Но ведь это же не ноль…       Исгерд испугалась, что сейчас Гринольв его лично прибьет, но тот сдержался, только подошел ближе, возвышаясь и подавляя.       — Ты думаешь, я для этого тебя растил? — он ткнул пальцем в первое попавшееся тело. — Я для этого вкладывал в тебя бесконечное количество серебра, сил и времени???       Исгерд умиляла забота в исполнении Гринольва, пусть корявая и с кулаками, но Арнульв не оценил душевного порыва своего наставника. Он не перечил, но его решимость лечь под нож не поколебалась.       — Хоть заикнешься Орму об эксперименте… — угрожающе начал Гринольв.       — Ты меня убьешь. Как обычно, — дерзко закончил Арнульв.       — Не тебя. Для разнообразия, — Гринольв зло покосился на Исгерд, и она отступила на пару шагов. На всякий случай.       Арнульв дернулся было в ее сторону, но смолчал — проявил выдержку.       — Отпусти меня.       — Я не держу.       Арнульв поспешно вышел из помещения, полный решимости стать полукровкой и сместить вероятность с одной тринадцатой на одну седьмую.       — Идиот, — процедил тот сквозь зубы Гринольв. — Безмозглый идиот!       В окружении искареженных трупов он выглядел по-настоящему зловеще.       — Зачем ты меня вызвала? Чтобы показать тела?       Исгерд покачала головой, подошла ближе и на всякий случай медленно опустилась на колени. Хотела начать издалека, с намеков, но испугалась, что Гринольв рассердится, и решила рассказать правду.       — Господин совсем обезумел. Он одержим полукровками и режет нас одного за другим, — она сглотнула. — Я умоляю. Нет, мы умоляем: останови его! Тебя он послушается, ты же его лучший друг! Он пытает и убивает без разбору, а обратиться нам некуда. Прошу тебя! — слова подбирались не те, на глаза предательски наворачивались слезы — надо было по-другому сказать, не так резко, но сказанного не воротишь…       Повисла минутная пауза. Гринольв сжал губы в тонкую полоску.       — Я не могу помочь вам. Ни я, ни кто другой. Я объясню тебе, — и он нагнулся, поднимая ее с колен, держа за плечи, словно равную себе.       — Я не позволю Орму причинить вред моим детям. Я несу за них ответственность. Но его проект полукровок станет новой эрой в военном деле. Ты выжила и тем самым доказала, что успех возможен. Полукровки нужны Асгарду. И чем больше, тем лучше. Цель оправдывает средства. Нельзя научиться делать полукровок без жертв. И этими жертвами будете вы. Потому что больше некому. Для экспериментов нужны самые сильные, выносливые, здоровые — Орм сам знает, какие именно. Ни я, ни Один, никто не откажется от полукровок, раз уж их появление возможно. Погибшие дети — лишь ступени к величию Асгарда. Но ты вряд ли меня понимаешь.       — Понимаю, — прошептала Исгард, глотая слезы. — Понимаю.       Она не лгала. Она действительно понимала. Может, именно в тот момент для нее закончилось детство, и началась взрослая жизнь с настоящими проблемами и тяжелыми, порой неправильными решениями. Она понимала. Ей хотелось ударить Гринольва, завопить, заставить его остановить жестокие пытки, но этим она не добилась бы ничего. Обращаться больше не к кому. Умолять бесполезно — Гринольв ни за что не сменит выстраданного решения.       — Я могу забрать к себе твоих подруг. Если Орм позволит, — неожиданно предложил Гринольв, оценив ее выдержку. — Это единственное, что я могу для тебя сделать.       Она хотела гордо отказаться, проявить характер, заявить что-то вроде «пусть либо все спасаются, либо никто», но лишь искренне поблагодарила за доброту и участие. Только вот кого спасать? У нее не было близких друзей. С тех пор, как эксперименты проваливались один за другим, страх овладел всеми, каждый норовил удрать с хутора или всадить нож в спину Орму, поэтому оружие у детей предусмотрительно изъяли. Она чувствовала себя вершительницей судеб, судьей, которая имеет право вынести приговор о помиловании. Только ей решать, кто достоин. И она отдалась на выбор жребия — судьба приняла решение за нее.       Тот разговор в подвале в окружении трупов навсегда отпечатался в памяти Исгерд. Ас, на которого она надеялась, кого считала гранитный скалой, защищал своих с пеной у рта, но с чистой совестью отдавал на заклание чужих. И она понимала, почему он так поступает.       Полукровная сущность сыграла огромную роль в ее судьбе несколько позже, уже в Етунхейме. Там женщина не имела права жить в одиночестве, поэтому ее официально сделали младшей женой приближенного Лафея, только вот по факту женой она ему так и не стала. Она дружила со старшей женой, помогала растить детей и привязалась к ним, как к своим, но она не делила ложе с формальным супругом. Как только Лафей убедился в ее полукровной сущности, то решил сделать ее матерью новых наследников. Но ничего не получилось. Сыновья Лафея от Уллы, которых Исгерд носила на руках и за чьим ростом и развитием наблюдала столетиями, оказывались рядом с ней, как только переступали порог совершеннолетия. Старший, средний, младший. Безрезультатно. Исгерд не стала женой венценосных особ, не была и любовницей, потому что к любовнице, в ее представлении, испытывали нежные чувства, одаривали подарками и вниманием. Но она не была ни доступной женщиной, ни жертвой насилия — ей не причиняли боли и формально спрашивали согласия. Ночные встречи были странными: холодными, бесчувственными, официальными. Ни радости, ни любви, ни страсти, только цель — беременность, которую так и не достигли. Она столетиями дружила с царевичами, растила их, и несколько ночей, проведенных вместе, были лишь кратким эпизодом ее жизни, о котором все старались побыстрее забыть. Как и о многочисленных попытках искусственного оплодотворения.       Когда идеи Лафея потерпели неудачу, она искренне обрадовалась. Не потому, что не хотела детей, а потому что страшилась гнева Уллы — официальной супруги-асиньи. Они вроде как дружили, но скорее по необходимости, чем по обоюдному желанию: царице не хватало общества асов, а прочие асиньи были рабынями в Етунхейме. Исгерд не воротила носа от рабынь, а Уллу за поганый характер рада была бы избегать, да попробуй скажи слово поперек царице! Они миловались, словно лучшие подруги, но Исгерд прекрасно понимала, что в случае беременности от Лафея ее отравят или зарежут. Другое дело — царевичи. Она станет не соперницей Уллы, а невесткой, и к ней будет совершенно иное отношение. Но к счастью или к горю, она оказалась бесплодной. Целители, лучшие в Девятимирье, обследовали ее и пришли к единогласному выводу: зачатье невозможно. Такова цена преображения в полукровку. Для Исгерд их заключение стало настоящим шоком. Она хотела детей, она видела себя женой и матерью, неважно, чьей именно, хотя больше всего хотелось бы Арнульва… Который ее предал.       После провального побега они уговорились, что новый устроят только после тщательной подготовки. И если одному удастся сбежать со своего хутора, он выручит другого. И вот Арнульву удалось, но он не пришел за ней! Гринольв с Ормом искали его по всему Асгарду. Исгерд с замиранием сердца ждала, что его вот-вот обнаружат и схватят. Гринольв при ней расписывал, как именно убьет неблагодарного мерзавца с особой жестокостью. Орм только поддакивал, не раскрывая своих планов на гаденыша. Исгерд металась от одного «хозяина» к другому с просьбами оставить его в живых.       — Ты же вложил в него столько серебра и сил! — воскликнула она, вспомнив давнишний разговор. — Ты не похоронишь их просто так!       Она говорила серьезно, но ее слова вызвали только дружный смех.       — Какая… мер… меркантильность, — сквозь слезы пробормотал Орм. — Друг, твое серебро уже посчитано!       — Ох, глупые дети! — вторил ему Гринольв.       Исгерд тогда жутко обиделась и замолчала. Все на хуторе с замиранием сердца ожидали скорой развязки и делали ставки, казнят Арнульва или нет. «Если он попадется Орму, то ничего, а вот Гринольв ему точно орла сделает — он в такой ярости!» — шептались по углам взрослые и дети. Однако проходили дни, недели, а следов беглеца так и не нашли. Как и его бездыханное тело. Исгерд ждала, что он придет за ней, особенно когда «хозяева» вынуждено покинули хутор и уехали работать в Гладсхейм. Она считала дни, но так и не дождалась.       Ей было проще посчитать, что он умер: от холода, голода, разбойников или собственной глупости: провалился в ледник или в горячий источник, разбился о камни, сверзившись в глубокое ущелье. Он умер, а не предал. Она убедила себя в этом и, живя в Етунхейме, оплакивала смерть жениха. Прошли годы, прежде чем она узнала в Тени того, кого когда-то любила, и один-единственный вопрос засел в ее голове: «Почему ты предал меня? Почему не пришел за мной?», но задать его так не представилось случая.       Потом появился Хагалар и с ним сумасшедшая любовь, настоящая привязанность, о какой она мечтала всю жизнь. Она знала о нем все, а он понятия не имел, с кем имеет дело, спасибо маскировке.       Теперь на ее жизненном пути неожиданно возник Локи… Сигюн помотала готовой. Не думать о нём. Хоть несколько дней. Пусть лучше с ней побудут образы далекого прошлого, чем кошмарного настоящего. Никакого Локи. Пусть его место хотя бы ненадолго займет Арнульв.       И она снова погрузилась в радости и горести минувших дней. Шелест листвы вокруг убаюкивал ее.              *Дружинники