Лебединая песня острова

Головоломки бывают уникальны. Они прекрасны и по отдельности, и вместе, в единой большой картине. Всё, что я нашел в Архиве, — это ещё несколько разрозненных фрагментов. Вдоль стен выстроились металлические картотечные шкафы, каждый из которых был тщательно промаркирован, и хранился в условиях, сводящих к минимуму сырость, гниль и ржавчину. Если бы я не открыл двери, комнаты, скорее всего, оставались бы надёжно запечатанными и безупречно чистыми ещё на протяжении многих десятилетий. Ни одна из комнат не была заперта. Здесь не было ничего, что имело бы внутреннюю ценность. Только архивные документы и файлы, большинство из которых уже не нужны, учитывая плачевное состояние Содора. Я проследил связь кабинета министров с железной дорогой и экономикой острова, принимая во внимание, что почти всё, что я до сих пор слышал, указывало на экономическую катастрофу. Найдя этот раздел на верхнем этаже, я стал искать файлы, датированные более поздними годами истории железной дороги, когда «Железнодорожную серию» ещё писали и публиковали. Но любопытство повело меня за собой ещё дальше. Мое внимание привлекла папка под названием «Итоги Бичинга». Знаменитые сокращения Бичинга никогда не упоминались в двух книгах по истории Содора, которые я нашел на материке, — редких жемчужинах, вышедших в свет только одним тиражом. Документы были довольно подробными, но содержали ответ на важный вопрос об истории железной дороги: что помешало топору доктора Бичинга обрушиться сюда? В итоге, Чарльз Топхэм Хэтт-II заручившись поддержкой имения Ульфстед и разных представителей общественности, привел успешные доводы против сокращений, предложенных Бичингом в, как его тогда называли, Северо-Западном Регионе Британских Железных Дорог. «Никто на Содоре не любит, когда его называют Северо-Западным регионом Британских Железных Дорог, для железнодорожников это звучит унизительно», — заявил Чарльз Хэтт на одном из заседаний, как и записано в протоколе. Учитывая, что после национализации в 1948 году Содор сохранил значительную долю независимости и прибыльности, судрийские «повстанцы» успешно убедили Бичинга в том, что закрыть любую из линий острова невозможно. Таким образом, промышленность, экспорт и местная экономика будут навсегда «нарушены непоправимым образом». Навлечь такие беды на остров было бы пренебрежением к независимости и доверию к железнодорожной системе, которая до сих пор не пошатнулась.» Бичинг уступил, сохранив такие линии, как Брендам, Норрамби и Арлсдейл. Заинтересовавшись, я сложил эти бумаги и выбрал папку ближе к началу тиража с надписью «1985—1995». Просматривая какие-то газеты внутри, я обратил внимание на новостную статью 1987 года, мои зрачки зацепились за имя, которое я уже слышал сегодня. Далби Младший. Заголовок прозвучал, как победный боевой клич.

«СОДОР ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ ПРЕДЛОЖЕНИЙ МЕХАНИЧЕСКОГО ИНДИВИДУАЛИСТА».

Это подтвердило все, что сказала Кэролайн. Далби Младший действительно предложил сэру Топхэму Хэтту план по внедрению новых достижений в области материаловедения на железной дороге. Он был ошарашен реакцией разгневанных энтузиастов, тем более, что очарование острова начало расти с появлением телешоу, а затем с выходом его третьего сезона. В летние месяцы начал набирать обороты туризм, когда посетители приезжали по железной дороге и на кораблях с материка. «Ставить под угрозу экономический рост с помощью материалов, не прошедших испытания в паровозостроении — это не наше представление о достойных инвестициях, — заявил анонимный машинист. — Туристы хотят подлинности». Листая дальше, я нашёл ещё один документ, подтверждающий создание частного предприятия «Северо-западная железнодорожная компания». Я отложил папку и взял ту, которая была намного ближе к периоду, за которым, как я знал, все пошло не так: «2005 — 2015». Ещё один проклятый заголовок 2008 года ударил меня по сетчатке:

«СЕВЕРО-ЗАПАДНАЯ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ КОМПАНИЯ ПОДВЕРГЛАСЬ КРИТИКЕ ЗА ПРЕУМЕНЬШЕНИЕ КЛИМАТИЧЕСКОЙ УГРОЗЫ»

Содержимое обдало меня таким холодом, что комната показалась мне морозильной камерой. То, о чём предупреждали, произошло. Уровень моря поднялся, как я и видел возле Кирк Ронана. Статья содержала подробный отчёт, в котором говорилось о зависимости Содора от угля и дизельного топлива, а также, о плохих перспективах альтернативных видов топлива. Учёные предложили полностью электрифицированную железную дорогу с большими инвестициями в возобновляемые источники энергии. Ветряки на холмах, устройства для получения энергии волн у побережья… Но в ответ раздались возмущенные возгласы. «Ветряки разрушат спокойные туристические места вдоль Скарлоуи… Доходы от телевизионных лицензий и товаров Северо-Западной железной дороги остаются высокими. Мы бы убили нашу стаю золотых гусей… Это не что иное, как терраформирование нашего замечательного острова» Я выглянул наружу. Если бы только они могли увидеть, во что превратился остров… Оторвавшись от того, что могло бы затянуть в воронку депрессии, я положил папку на место. Это было слишком просто, все изложено, читай — не хочу. Мой желудок урчал с яростью, которую, как я думал, можно было бы оценить по шкале Рихтера, а мое зрение стало терять чёткость. В погоне за ответами я пренебрёг собственным благополучием. Я вернул папку на её законное место в шкафу. Если бы я нашёл в Саддери еду, я смог бы продержаться несколько дней и как следует покопаться в архиве. Я выполз туда, где день уже клонился к вечеру, и побрёл по Саддери, заглядывая в дома, выстроившиеся вдоль улиц. Я проверил всё, еды нигде не было. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что я следовал неправильному ходу мысли. Заросли ежевики опутавшие каменную стену, дали мне пищу для размышлений. Щедрый сладкий урожай только и ждал, чтобы его собрали. На Содоре были естественные источники пищи. Покинув тропинку, я продирался сквозь заросли и подлесок, пока не нашел за какими-то домами участок с отчетливыми гребнями на поверхности почвы. Более тщательный осмотр листьев, в которых я признал сорняки, подтвердил мои подозрения. Заброшенный огород. Рухнув на колени, я стал выдёргивать пучки смутно знакомых мне листьев и кустов. Рывком, потребовавшим бо́льших усилий, чем я ожидал, из земли выскочил зверь, похожий на морковку. Дальнейшее копание в грязи выявило ещё больше овощных изысков. Картофель, репа и пастернак. Вполне хватит пару раз перекусить. Сложив продукты в сумку, я вернулся к живой изгороди, где росла земляника и дикая черника. Несколько яблонь стояли рядком на краю того, что, как я понял, было большим участком земли. Остальная часть Содора, вероятно, тоже была усеяна заброшенными огородами и садами. Я переоценил всю тяжесть своего положения. С сумкой, полной свежих даров, много лет не видевших пестицидов, я покатился вниз по зелёным склонам к берегам Мауры. Встав коленями на банки, я выгрузил свои трофеи, вымыл, почистил их, как мог, и положил чистые овощи в кастрюлю. Сегодня вечером будет полностью органическое овощное рагу. Положив последнюю морковку в переполненную кастрюлю, я высыпал все обратно в сумку и достал фляги, чтобы наполнить их и вскипятить позже вечером. Только поднявшись на ноги и отвлекшись от еды, я заметил, насколько велика была Маура. Ниже по течению я мог видеть мост, который недавно проезжал. Вода оставила зазор высотой менее полфута между её поверхностью и центральным замковым камнем. Приняв к сведению это откровение, я пожалел, что в пути назвал мост «устойчивым». Раскатистый грохот расколол небеса над головой. Густые сумерки на самом деле оказались клубящимися грозовыми тучами. Если я что-то знал о Содоре, так это то, что о его штормах ходили легенды. Поднявшись с вещами на холм, я оглядел город в поисках безопасного места, где можно было бы укрыться, пока не утихнет буря. Больше всего мне приглянулось здание церкви на вершине холма, чей шпиль вонзался в тёмное небо. Я предположил, что там есть комнаты, построенные исключительно из камня, которые были бы более устойчивы к колёсам времени и гневу непогоды, чем деревянные лестницы и половицы домов. Войдя с чёрного хода, я миновал центральный холл и оказался в небольшой комнате. Она была совершенно голой, но со всех сторон обложена камнем и имела одно заколоченное окно с закрытыми ржавыми ставнями. Снаружи раздался очередной раскат грома, и я стал устраиваться на ночлег. Наблюдать силу бури Содора в телешоу было легко, но это не готовило вас к нервической жути, которую вы испытываете, находясь в самом эпицентре реального шторма. Ветер выл, как Банши в истерическом припадке, бился в двери и грохотал предметами, о существовании которых я даже не подозревал. Насколько я помню, ночь была бессонной, но я, всё-таки, проснулся, так что, должно быть, в какой-то момент мне удалось отрубиться. Я встал, перекусил фруктами, прежде, чем бросить вызов хаосу, оставленному штормом. Ещё один день в помещении, за изучением архивов — это звучало идеально, учитывая физическую нагрузку, которой я себя подверг. Я вышел из церкви тем же путём, которым вошёл, раскисшая земля хлюпала под ногами. Ветки, мусор, разные обломки человеческой жизни укрывали запруженные улицы. Низко над головой висел пасмурный серый холст. Я направился обратно в Архив, но, когда я пришёл, невидимый вертел пронзил моё сердце. Величественный дуб, росший позади здания, рухнул. Его влажная древесина своей тяжестью пробила крышу и несколько верхних этажей. Вопреки здравому смыслу, я всё-таки вошёл, желая увидеть, какие части здания все ещё доступны. Вернувшись в комнату, где я сидел накануне, я замер в дверях. Проржавевшие от времени водопроводные трубы, разбитые деревянным злоумышленником, излились прямо в комнату. Стены были испещрены водяным орнаментом. Ковер хлюпал под ногами, как уличная мокрая трава. Шкафы опрокинулось, рассыпав папки и их содержимое на мокрый пол. Бумаги истекали чернилами, их строчки размывались, текст терялся во времени. Сырость под ногами не помешала мне упасть на колени. Моё сердце, казалось сейчас выскочит из горла. Я был, БЫЛ ТАК БЛИЗОК к тому, чтобы собрать воедино последние дни Содора, но все записи об этом были у меня украдены. Мое предположение, что у меня будет несколько дней, чтобы все просмотреть, оказалось далеко не верным. Не могу вспомнить, плакал ли я из-за потери. Это была цель, которую я лелеял годами. И которую у меня безжалостно отняли. В какой-то момент я взял себя в руки, оставив испорченные записи растворяться в мульче. Как будто, Содор не хотел, чтобы его секреты были раскрыты. Из здания архива меня выдернула ещё одна спонтанная тревожная мысль. Кэролайн. Я помчался в серую мглу, возвращаясь по улицам туда, где её оставил. Её там не было. Поднялась штормовая волна. Вода бурлила вокруг моста, заливая дома и дорогу. Вода залила улицу передо мной, и я понял, почему город опустел. Слава богу, я решил остаться в церкви. Но Кэролайн исчезла. Прилив, от момента своего ночного пика, вероятно, спал, но я опасался худшего. Неужели он унес её в море? Несмотря на то, что я поел, мой желудок разболелся сильнее, чем когда-либо, раздираемый чувством вины, настолько сильным, что эмоции казались кислыми. Кэролайн могла умереть из-за меня (могут ли умереть персонажи Содора?). Если бы не мой эгоизм, если бы не моё желание выгодно прокатиться и сократить расстояние, если бы не моё безрассудство в планировании и ресурсах, она все еще была бы в безопасности, в своем гараже. Я сел на бордюр, пытаясь переварить свои чувства, прежде, чем они сожрут меня без остатка. Одинокая мышь сновала в поисках вымытых лакомств. Содор был для неё просто местом, не более того. Для меня же он был настолько живым, насколько я даже представить себе не мог. И теперь Содор громко кричал: — Убирайся! Эпоха людей закончилась! С трудом поднявшись, я вернулся в церковь за вещами. Видимо, пришло время искать дорогу домой. Я должен был оставить остров в покое.