Пути, что мы не выбираем

Рауль Ам почти всю жизнь считал себя самым невезучим блонди. Даже не так — самым невезучим элитником. Узнай об этом кто — только пальцем бы у виска покрутили: головокружительная карьера, к которой изначально, казалось, не было никаких предпосылок, великолепная внешность, гениальный даже для блонди, ум и объём власти, по некоторым параметрам превышающий консульский. А вот поди ж ты. Действительно, сначала его жизненный путь не предполагал хоть сколько-нибудь серьёзных поворотов. Как и у любого элитника, у тогда ещё не Советника была вполне определённая специализация, в рамках которой ему теоретически и суждено было трудиться всю его бесконечную жизнь. Специализация эта — биотехнолог и нейрохирург — его более чем устраивала, и ни о какой другой он и не мечтал. Она предоставляла ему возможность по полной реализовать все свои таланты и давала выход творческой энергии, но ещё и позволяла держаться максимально далеко от политических дрязг и экономических проблем планеты, в которых он ничего не понимал и понимать не хотел. Даже на советах Синдиката он появлялся от силы раз в полгода, да и то, как иной раз шутил Ясон, чтобы не забыли, как он выглядит, а не в результате необходимости. Надо признать, что в то время забыть Рауля было довольно легко. Непонятно, в силу каких причин, Юпитер, наделившая остальных своих детей блистательной внешностью, на Рауле, видимо, решила отдохнуть. Может, фантазия кончилась, может, вдохновение (если, конечно, верить, что фантазия и вдохновение могут наличествовать у компьютера), а может, решила, что специалисту подобного профиля шикарная внешность не нужна — сойдёт и стандартная. В самом деле, зачем она ему? Перед пробирками красоваться? Пациенты всё равно если и видят своего врача — то в маске, а фото под научными монографиями разглядывают или извращенцы, или любители ребусов в стиле «Угадай, там вообще человек или так, клякса от грязного принтера?» Вот так и получилось, что Рауль Ам оказался самым невзрачным из всех тринадцати членов Совета. Невысокого для блонди роста — даже до двух метров не дотягивал, с тёмно-русыми прямыми волосами, длинными, конечно, знак статуса же, совершенно обычными серыми глазами и чертами лица, скорее правильными, чем красивыми. Внешность манекена — только, в отличие от манекена, эта оболочка была предназначена не для демонстрации одежды, а являлась вместилищем действительно уникальных мозгов. Однако это господина Ама никогда не огорчало. Он был максимально практичным блонди, а в его работе внешность действительно не играла никакой роли. Если бы для более продуктивного труда ему нужны были хобот, рога и щупальца — он бы, несомненно, потребовал себе именно такую оболочку, и плевать, нравится кому-то на это смотреть или нет. Он был полностью доволен своей судьбой, работой и миром, в котором существовал. Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Даже, как ни странно, у блонди. У Рауля «хорошее» начало заканчиваться, когда он разменял седьмой десяток лет. Всё началось с вызова Юпитер на аудиенцию. Одно это уже могло заставить насторожиться любого из Совета, потому как регулярно она вызывала лишь Аишу и пореже — Ясона. Рауль — тот вообще видел её от силы пару раз в жизни, да и то не тет-а-тет, а на общем приёме. Но так как никаких грехов, промахов и косяков за ним не числилось, то и тревоги он не испытал. Только любопытство. А зря. Понимание, что всё куда более серьёзно, чем он мог предполагать, пришло, лишь когда он увидел Юпитер в приёмном зале. Обычно компьютер перед своими детьми представал в виде женщины и лишь в крайне важных и исключительных случаях выбирал внешность и модель поведения мужчины. Как в этот раз. Не успел Рауль, склонив голову, преклонить колено, как Юпитер, не утруждая себя приветственными словами и вводными типа расспросов о делах и рассуждений о погоде, начал с места и в карьер: — Сын мой. В последнее время мои дети совсем распустились. Пьянки. Беспорядочные половые связи. Конфликты с применением физической силы — причём если бы только между собой, но ведь ещё и с гражданами и инопланетниками. Я создавал их сверхлюдьми, а они ведут себя как… как… — Как люди? — рискнул подать голос Рауль, уже просёкший, что дело не просто плохо, а ещё хуже. — Именно! И с этим надо что-то делать! Ну… делать, наверное, точно надо было, но при чём тут он, господин Ам понять не мог при всём своем высоком IQ. Однако Юпитер явно от него чего-то ждал, а обманывать ожидания, в данном случае, отца было делом на большого любителя. — Это как-то сказывается на результативности их работы? — как мы помним, практичность была одной из основных черт господина Ама. — Уже сказывается. Неделю назад Гидеон подрался с послом Логоса, когда тот застал его в постели с собственной женой. Чуть больше свидетелей — и межпланетного скандала было бы не избежать. Рауль кивнул. Посла он помнил — лично оперировал. Перелом основания черепа и позвоночника в нескольких местах, разрыв селезёнки, пробитое одним из сломанных рёбер лёгкое, про челюсть лучше вообще не вспоминать — да, Гидеон явно не сдерживался. Конечно, посол сам дурак — кто же лезет в драку с блонди, пусть даже застав его на своей неблаговерной; но всё равно, как ни крути, история получилась очень некрасивая. А ведь кроме операции, Раулю пришлось срочно перекраивать воспоминания послу и его жене, а сотрудникам отдела Жильбера — организовывать имитацию автомобильной аварии: надо же было как-то объяснить травмы посла, залечить такие повреждения в одну ночь невозможно даже на Амои. — Надо что-то делать, — повторил Юпитер. — Утилизировать этих и создать новых, — предложил Рауль сам собой напрашивавшийся выход. Юпитер слегка подвис. Или задумался — кто его знает. — Нет, — наконец выдал он, — слишком дорого. Менять придётся три четверти элиты. И никто не гарантирует, что впоследствии они не пойдут по той же дорожке. А я хочу, чтобы все мои дети были как ты — спокойные, увлечённые только работой и не ввязывающиеся в сомнительные истории. Слышать это, конечно, было лестно, кто спорит, но Рауль всё же решился возразить. — Видишь ли, отец, — осторожно начал он, тщательно подбирая слова, — боюсь, что подобное было бы нецелесообразно. Недостатки моих собратьев — теневая сторона их достоинств. Излишняя… ээээ… любвеобильность Гидеона, например — результат его повышенной коммуникативности. Лиши его этого — и эффективность его работы как главы Мидаса упадёт в разы, а то и вовсе сойдёт на нет. Я уверен, что и с остальными то же самое. — Дельно, — согласился Юпитер, — тогда надо их перевоспитать. Чтобы не давали воли своей теневой стороне. «А я-то тут при чём?», — едва не вырвалось у Рауля. В самом деле, он что — воспитатель в детском саду? Да и какой детский сад — большая часть элиты были его ровесниками. Как-то уже поздно в таком возрасте грозить пальчиком, ставить в угол и шлёпать ремнём по заднице. — Система наказаний? — всё-таки предположил он. — Штрафы, тюрьмы и что там ещё бывает? — Как показывает человеческая практика — малопродуктивно. И времени проверять, насколько это сработает с элитой, у меня нет. Но результат действий Гидеона подал мне идею. Ты ведь занимаешься коррекцией человеческого мозга. А можно ли сделать то же самое с мозгом элиты? Теперь задумался Рауль. Мозг элиты был человеческим, только модифицированным, стало быть, вполне возможно, что соответствующие процедуры подействуют и на него. — Теоретически — да, — наконец кивнул он. — Но потребуются исследования, скорее всего — модификация имеющихся процедур… Да и вообще — не могу же я один откорректировать несколько тысяч элитников, если я правильно тебя понял. Ни времени, ни сил не хватит, и что же станет с моей основной работой? — Я всё понимаю. И не тороплю тебя. Для начала — создай специальный департамент, который будет этим заниматься. И разработкой процедуры для элиты, и проведением нейрокоррекции. В него должно входить подразделение, которое будет регулярно отслеживать состояние элиты — «настройки», скорее всего, со временем всё равно будут сбиваться, и надо будет повторять процедуру. — Я?! — не смог скрыть ужаса Рауль. Он и так не пользовался у собратьев особой популярностью, возможно, из-за своего несколько нелюдимого характера, а может, потому, что не стоило на приёмах рассказывать случаи из медицинской практики, тем более со всеми подробностями. Да ещё и за столом. А если Юпитер назначит его главным мозгоправом, то его ещё и бояться начнут. Не то чтобы Рауль страдал от отсутствия общения, но как-то не хотелось, чтобы от него начали разбегаться в коридорах. Неприятно как-то. — Может быть, кого-то из сильверов? — Нет! — категорично заявил Юпитер. — Именно ты! Ты в этом разбираешься лучше всего, твой департамент науки и медицины — самый лучший и организованный, твои кадры — самые трудолюбивые, результативные и морально устойчивые. Ты умеешь подбирать сотрудников и налаживать процесс работы. И, между прочим, кто только что предложил мне отправить в утиль большую часть элиты? Значит, глупой сентиментальностью не страдаешь. К тому же, как я и сказал, ты просто образец поведения элиты. Твоё поведение — безупречно. Идеальный блонди. Так что будешь Главным нейрокорректором. Блонди займёшься сам, остальных — передашь подчинённым. Ясона, Аишу и Маркуса не трогай, с ними всё в порядке, хорошие мальчики. — А Жильбер? — Регулярные покатушки в Керес с последующими перестрелками с местным населением. Достойное развлечение для главы полицейского департамента, что и говорить. И это вместо того, чтобы ликвидировать огнестрельное оружие в том районе, ведь оно там запрещено. — Хьюбер? — Выражается, как только что откинувшийся с зоны урка. Даже при представителях дипмиссий. — Леон? — Увлечение искусством и антиквариатом — вещь, конечно, хорошая, но не тогда, когда начинаешь покупать ворованные вещи или сам инициируешь кражу, чтобы добыть понравившуюся картину. Может, кому-то и удавалось переспорить Юпитер, но это был явно не Рауль. Пришлось выполнять. Как он и думал — популярности ему это не добавило. Зато заметно добавило власти и могущества. Правда, к ним прилагались весьма нелестные прозвища, пусть произносимые за спиной и шёпотом, но Рауль всё равно о них знал. Хотя… наверное, всё-таки лучше быть «инквизитором», чем «ботаником», как однажды прямолинейно сказал ему кто-то из подчинённых, оказавшийся в кругу своих друзей и знакомых в точно таком же положении и заявивший, что ему куда больше нравится, когда его боятся, чем когда посмеиваются за спиной. Шло время, и Рауль худо-бедно сжился со своей новой ролью. Юпитер был прав — господин Ам подходил для неё лучше всех; ну, а что он сам при этом чувствует — так его же не для чувств создавали, а для работы. Тем более что с момента «глобальной чистки» повторять её не пришлось. Так, единичные случаи в которые блонди не попадали — достаточно было одного замечания или даже намёка Рауля, чтобы представители Совета осознавали свои ошибки и немедленно если не исправлялись, то, по крайней мере, начинали лучше мимикрировать. Казалось, жизнь снова наладилась, но это лишь казалось. Времени, по меркам элиты, прошло не так уж и много — что-то около сорока лет, и Юпитер вновь вызвал к себе своего ответственного и «идеального» сына. То есть за это время он его вызывал не раз, специфика новой работы обязывала Рауля общаться с создателем чаще, но тот уже представал в виде матери, а не отца. А тут… дежавю. — Сын мой, — начал Юпитер, в этот раз торжественно. «Что ещё?», — мысленно простонал «сын мой». — Я бесконечно доволен твоей работой. Благодаря твоим стараниям медицина и генетика на Амои опередили в развитии соответствующие отрасли Федерации на десятки лет. Результаты твоих разработок стали одной из основных статей доходов планеты, наравне с туризмом. «Наркотиками и проституцией», — расшифровал про себя Рауль. — В связи с этим я желаю, чтобы ты занял пост Советника Консула. Советника по науке, конечно, но не только. Ясон прекрасно справляется с ролью Консула, но он несколько… авантюристичен. Не настолько, чтобы отправлять его к тебе, но я всё-таки хочу, чтобы рядом с ним находился кто-то, кто мог бы время от времени придерживать поводья. Не могу же я всё время этим заниматься. Рауль поднял на создателя взгляд, в котором было непонятно, чего больше — шока или изумления. — У нас же нет такой должности, — только и смог выдавить он, уже догадываясь, к чему клонит Юпитер. — С сегодняшнего дня — есть! — торжествующе ответил отец. — И я желаю, чтобы её занял ты. — Нет! — вырвалось у господина Ама. — То есть я хочу сказать, что я недостоин! И… и я не разбираюсь в политике. И в экономике. — Научишься. Ты самый умный из моих детей, а эти науки не сложнее генетики. — Но… но я не умею общаться с людьми. — А тебе с ними особо общаться и не придётся. В основном с Ясоном, ну и с другими твоими братьями — по необходимости. Но куда чаще, чем сейчас. Не успел Рауль открыть рот, чтобы выдать ещё одну порцию отмазок, не убедительных для Юпитера, как тот вдруг сменил внешность и, соответственно, пол, подлетел к Раулю и коснулся его макушки ладонью. — Не спорь, — подпустив ласковых интонаций в голос, сказала уже мать. — Я тебя и твои возможности знаю лучше тебя самого. Всё у тебя получится. — А если нет? — А когда-то так бывало, чтобы «нет»? И не поспоришь… — И ещё я хочу, чтобы ты изменил свой внешний вид. Хватит ходить серой мышью, тот, кто делает самых красивых гуманоидов и негуманоидов в галактике, должен соответствовать. Рауль заморгал. Изменить внешний вид? Косички заплести, что ли? Или как Гидеон — ободок надеть? — Ты сменишь эту оболочку, — всё также ласково, но безапелляционно заявила тем временем Юпитер. — Что?! — вырвалось у Рауля. — Сменишь это тело, — терпеливо пояснила создательница. — Я хочу, чтобы ты был не только самым умным, но и самым красивым блонди. Вот, смотри. И перед потерявшим дар речи Раулем возникло голографическое изображение и впрямь восхитительного мужчины. Восхитительного мужчины, которым Рауль становиться категорически не хотел. — Юпитер, — простонал он. — Нравится? — довольно спросила мать. — Нет. То есть да… то есть… Что это? Кудри? Как у Орфея? А глаза? Почему они такие… странные? Такого ярко-зелёного цвета у людей не бывает! Это неестественно! — У людей не бывает, а у моего любимого сына будут! — довольно отозвалась Юпитер. — А рост? Рост какой? — Два пятнадцать. — Почти как у Ясона? С ума сойти! Я не привык к таким габаритам! — Привыкнешь. — Это же новый гардероб! В чём я буду ходить? — Новый гардероб уже готов. Или ты думаешь, что я могла упустить это из виду? — Но… но… я не могу! Я привык к этому телу! Оно мне нравится! — А мне — нет. — Нет, это слишком! Он… оно слишком вызывающее. На меня же шеи сворачивать будут! — А я и хочу, чтобы на тебя шеи сворачивали. Всё, Рауль! — в голосе Юпитер звякнул металл. — Вопрос не обсуждается. Перестань капризничать. Как ребёнок, ей-ей! Ты мне ещё спасибо скажешь, вот увидишь. «В предсмертной записке. “Спасибо, мама, за новую внешность, но те дырки, что во мне протёрли взглядами, с жизнью несовместимы”», — захотелось ответить несчастной жертве материнской любви. — Ты освободил остаток дня, как я приказывала? — Да, — мрачно отозвался учёный. — Прекрасно. Значит, от меня езжай в свои лаборатории. Там уже всё готово. — Сегодня?! — нет, нельзя же так с людьми, даже если они блонди. — Нет, ну… меня же потом никто не узнает. Что мне — табличку носить на груди, что я — это я, и документы всем предъявлять? — Рауль сделал последнюю попытку защитить такую привычную и уютную, хорошо обжитую за более чем сто лет оболочку. — Узнают. Я уже разослала соответствующую информацию всей связанной с тобой элите. — Но я… — Хватит ныть! Пересадка займёт от силы час. Ты тут дольше мне на микросхемы капаешь. Ступай, и уже завтра заступишь на новую должность с новой внешностью. — А время на адаптацию? — в последний раз трепыхнулся Рауль. — Адаптацию?.. Ладно, послезавтра, — смилостивилась мать. — Но тогда завтра вечером — ко мне! Хочу посмотреть! Трудно описать, сколько неприятностей — в основном моральных, потому что к новой физике он привык относительно быстро, буквально через несколько разбитых ваз и снесённых на пути кресел, столиков и тумбочек, — доставил Раулю этот каприз Юпитер. На него действительно сворачивали шеи. Все, даже элита. Показывать смущение было нельзя, и он отрастил маску надменности и едва ли не презрения. В него влюблялись. Граждане, пэты, фурнитуры (причём не только его, но и его собратьев) и даже некоторые элитники. Ему пачками слали письма не только амойцы, но и инопланетники. И не только письма, но и подарки. Заваливали цветами. Разумеется, всё это дальше секретаря не шло, но то, что пришлось брать отдельного секретаря, который занимался бы только этими глупостями — отдельный неприятный момент. Стоило ему покинуть пределы Танагуры или, не приведи Юпитер, планеты, как вокруг вырастала стена журналистов и фотографов, не давая ему прохода. И, если на Амои еще как-то помогала маскировка и страх перед его высоким статусом, то в других мирах подобной защиты от назойливых репортеров не было. Был повод или нет, но теперь недели не проходило, чтобы издания - от крупных и уважаемых, до мелких "желтых" журнальчиков и газетенок, не тискали статьи с упоминанием его имени и, конечно же, публикацией его фотографий. Не отставали и новостные программы и разнообразные развлекательные передачи. На межпланетных конференциях коллеги его не узнавали, и приходилось врать про несчастный случай в лабораториях, и что новую внешность ему выбирали в соответствии с современными амойскими стандартами красоты. А уж сколько народу набивалось в зал, когда господин Ам выступал со своими докладами, которые ранее вызывали интерес лишь у узкопрофильных специалистов! И это были, в массе своей, не столько представители прессы и массмедиа, хотя и их, разумеется, хватало, сколько обычные люди, не имевшие к науке вообще никакого отношения, но непонятно какими путями исхитрявшиеся проникать даже на закрытые выступления и круглые столы. Рауль надеялся, что всё это пройдёт через месяц… два… полгода… ну, ещё полгода… однако выражение восхищения окружающих вошло в его жизнь навсегда, изрядно её отравляя. Новая должность тоже не радовала. Правда, его почти перестали честить инквизитором, поменяв это прозвище на «серый кардинал», но это, пожалуй, были и все плюсы. Приёмы, официальные и неофициальные, встречи, обязательное присутствие на каждом из заседаний Совета, необходимость вникать в политические и экономические вопросы, как внутриамойские, так и межпланетные. И Ясон, который был отдельной головной болью. Держать его в узде и впрямь было непросто, пришлось подружиться с Консулом, потому что на все формальные авторитеты, обусловленные должностями и чинами, он плевать хотел с эосской башни. Рауль, который отродясь ни с кем не дружил и не хотел, думал, что поседеет при выполнении этого квеста. Зато теперь он был вторым лицом в государстве. Или третьим — если принимать Юпитер во внимание. Огромное счастье для гиперответственного существа, которое никогда в жизни не хотело заниматься ничем, кроме науки. Вот потому-то господин Советник и считал себя крайне невезучим элитником. А в данный момент он предчувствовал, что скоро станет ещё более невезучим, потому как после его вчерашнего сообщения, что операции Ясона и Рики (ну да, куда уж без этого геморроя всего Синдиката) прошли успешно, мать вызвала его к себе. И что-то подсказывало Раулю, что ждать его там будет отнюдь не мать. Однако он ошибся. Впрочем, особо обрадоваться не успел, потому как с порога прозвучало знакомое: — Сын мой! — на этот раз тон Юпитер был печальным. «Блядь, опять?» — за долгие годы не такой уж и лёгкой жизни Советник выучил достаточно обсценных слов, правда, использовал их только мысленно. Пока что. — Я выражаю тебе мою глубокую благодарность за спасение жизни Ясона и его любимого мальчика. Многолетняя работа на политическом поприще, требующая максимального владения собой, не дала Раулю возможности поперхнуться от последних слов. — Я очень люблю всех своих сыновей, но его потерять мне было бы особенно тяжело. Однако я считаю, что в произошедшем виноваты все мы. «Да, надо было оторвать Рики голову и член ещё в первый день его появления в Эос», — мысленно согласился Рауль. — Все вы не одобряли их чувств и отношений, всячески противостояли им. И даже я не поддержала его, хоть и не противилась этому союзу. — Ну, знаешь ли, мама, — Рауль поднялся с колен, решительно глянув голограмме в лицо, — прости, но это уже ни в какие ворота! Около ста сорока лет назад ты… я с твоей подачи основал департамент нейрокоррекции, а потом все эти годы тщательно выкорчёвывал всё, что могло бы хоть отдалённо привести к отношениям, похожим на отношения этих двоих. Правда, с Ясоном промахнулся, каюсь, но с другой стороны, ты же сама всегда приказывала быть к нему помягче, так как он у тебя идёт по отдельной статье. Большинство даже думать в эту сторону боится! И после этого всего мы же еще и виноваты?! — Я погорячилась, — быстро ответила Юпитер. — В смысле? — В смысле сто сорок лет назад. Приказала тебе действовать слишком радикально. Я поняла это, глядя на Ясона — ведь у него всё было так хорошо, он был так счастлив! Но я забыла, что остальные мои дети лишены возможности быть такими же счастливыми. У них нет эмпатии, которая позволила бы им сопереживать Ясону вместо того, чтобы пытаться лишить его этого счастья. Насчёт «счастья» Рауль мог бы сказать многое, но не стал. Да и в конце концов, каждый вкладывает в это понятие своё содержание. И если у кого-то оно садомазохистское — что ж, главное, чтобы работе не мешало. А теперь, может быть, если Юпитер передумала… — Ты хочешь отдать приказ о ликвидации департамента нейрокоррекции? — не веря своему счастью, спросил Рауль. — Нет, — на корню порушила мать его надежды. — Просто сделать критерии показаний для проведения процедуры мягче. Я не потерплю примитивного разврата у своих детей, но любовь — это совсем другое дело. — Ммммм… и ты хочешь, чтобы я донёс эту информацию до остальной элиты? — Я хочу, чтобы ты подал пример остальной элите. И тем самым поддержал Ясона. Чтобы все это видели и знали. Раулю показалось, что у него пол уходит из-под ног. Нет… не может быть… наверное, он неправильно понял… — А… а как мне это сделать? — едва смог произнести он, потому что во рту почему-то пересохло. — Заведи любовника. Как Ясон. И желательно тоже монгрела. Тогда все точно всё поймут! Но только умного и красивого! Под стать себе. Рауль даже не помнил, как закончилась эта аудиенция. Он, кажется, что-то говорил, пытался возражать, убеждать, просить, уговаривать, заявлял, что умный монгрел — это катахреза, что под стать своей теперешней внешности он себе и среди элиты никого не найдёт, не то что среди людей, но всё было, конечно же, без толку. Крайне жалея, что операции по спасению жизней Консула и его пэта прошли успешно, Рауль отправился в клинику — надо было провести очередной осмотр пациентов. Хотя хотелось не осматривать, а удавить. Убедившись, что всё в порядке: через неделю Минк вновь будет в состоянии трепать нервы окружающим, а где-то через месяц его в этом поддержит Рики, — Рауль засобирался было домой, но тут вспомнил про поручение Юпитер. Настроение, и так паршивое, упало до абсолютного нуля. Нет, нет — он не станет об этом думать. Не сейчас. Иначе в результате попросит у Жильбера пистолет и застрелится. Лучше… а что лучше? Наверное, сходить куда-то, отвлечься. А куда — на ночь глядя? Все приемы и суаре отменены, а никаких других мест для развлечений он не знал. Может, поехать домой и напиться? Он в жизни никогда не напивался, но попробовать можно. Судя по тому, что писалось об этом в книгах и что он видел на примере Рики, дело вроде несложное. А есть ли у него дома что-то подходящее? Он понятия не имел. Рауль размышлял, стоя как раз возле дверей лифта и, пока он обкатывал не самую разумную для высокоразвитого существа идею, они раскрылись, и навстречу ему шагнул человек. Именно человек — вещь, почти невозможная для этого места. Хотя именно этот человек был ярким примером и, можно сказать, олицетворением невозможного. — Господин Советник, — поклонился он. — Катце? Ты что здесь делаешь? К Ясону и Рики ещё нельзя, — когда-то Рауль относился к бывшему фурнитуру безо всякой приязни, впрочем, как и к любому другому проявлению нестандартного мышления Ясона, но теперь даже симпатизировал ему. Парадоксально, но этот человек оставался единственным трезвомыслящим существом во всём том дурдоме, в который Ясон превратил жизнь окружающих за последние пять лет. И пострадавшим от выходок Консула иначе, но не меньше, чем Рауль, Аиша или Орфей. Катце, кажется, даже был не в претензии за весьма неприятный разговор после взрыва в Дана Бан. Единственный островок адекватности в мире, где, кажется, сама Юпитер уже начала сходить с ума. — Нет, я просто хотел узнать — как они? — Всё хорошо. А скоро будут совсем в порядке и, увы, без последствий. — Ну… я надеюсь, хоть какой-то урок из произошедшего господин Консул извлечёт, — слегка улыбнулся Катце. — Свежо предание… Катце, — внезапно сообразил Рауль, — а ты не знаешь какого-нибудь ресторана… или бара? Только чтобы тихий и немноголюдный? — Тихий и немноголюдный… могу я узнать, для каких целей? — Выпить хочу, — мрачно ответил Рауль. — Много. Очень. И без посторонних глаз. Если Катце и удивился, то виду не подал. — Вы так уже делали? — Нет. Но всё бывает в первый раз. — А как домой будете добираться, вы подумали? — Автопилот. — Если «очень много», вы можете забыть, как он включается. Вам это точно надо, вы уверены? — Никогда в жизни не был ни в чём так уверен, — с отчаянием человека, которому уже нечего терять, заверил Рауль. Катце задумался. — Тогда у меня встречное предложение. Несколько экстравагантное, но мне кажется, так будет лучше. Приглашаю вас к себе. Домой. Там вас уж точно никто, кроме меня не увидит. А потом доставлю в Эос без приключений, или заночуете у меня. Никто ничего не узнает. Предложение и впрямь было экзотическим. Но и желание Рауля тоже для него обычным не являлось. Он некоторое время поразмышлял и пришёл к выводу, что приглашение стоит принять. Хуже того, что есть — точно не будет; а случись что, правда, непонятно, что именно, но мало ли — на подхвате будет надёжный человек, умеющий держать язык за зубами. Он согласно кивнул и, следуя за Катце, твёрдо решил, что куда бы ни привёл очередной наметившийся поворот на его жизненном пути, по крайней мере в эту ночь он не будет об этом тревожиться, а просто остановится, сойдёт с дороги в придорожную траву, сядет и банально передохнёт. А дальше… дальше видно будет.