Милая таверна

Сегодня должен был быть обычный день... Немного покачиваясь, Дункан Фарлонг с добродушной улыбкой на лице протирал столы в своём заведении. Посетителей было немного, и в основном они не обращали никакого внимания на трактирщика, сомлевшего у пышущего жаром камина — что его полностью устраивало. Он уже собирался взять у Сэла ещё кружечку доброго мирабарского пойла и пуститься в пространный рассказ о своих былых странствиях, как вдруг дверь таверны распахнулась настежь от удара ноги. Впервые взглянув на женщину, вторгнувшуюся в его дом вместе с прохладными сумерками, криками чаек и перестуком колёс с оживлённой улицы, Дункан довольно усмехнулся, утирая губы. Простая крестьянская рубашка, к тому же надорванная в области ворота, едва ли могла спрятать фигуру, которой женщина была одарена. Если бы не всклокоченные волосы и этот убийственный взгляд на лице... — Кто из вас здесь Дункан Фарлонг? Он постарался не выдать себя никаким резким движением, продолжая спокойно водить тряпкой по столу и оглядываясь вокруг. Посетители также подняли глаза, но большинство из них оценивающе смотрели в сторону женщины, улыбаясь себе в бороды. На взгляд же Бишопа, ехидно зыркающего на него из своего тёмного угла, Фарлонг давно научился не обращать внимания. — Я спрашиваю... кто тут хозяин заведения? Тяжело дыша, женщина прошла вперёд и грохнула на пустой стол свою котомку, вытряхнув всё содержимое. Среди тряпок и немногочисленной, закоптившейся серебряной утвари они раскопала маленький узкий свёрток и подняла его над головой, поворачиваясь кругом себя. — Где этот ..., ... ..., бросивший вот это на моём поле?! — Воу, воу, спокойно, девочка. Нет нужды так горячиться. Дункан сразу вышел к ней, примирительно подняв руки, как только почувствовал угрозу приближающейся драки и очередного разгрома. — Горячиться?!... Ты кто ещё такой? Прежде чем он успел сообразить, как бы успокоить взбешённую женщину, раздался голос Сэла из-за стойки: — Он это и есть. Дункан Фарлонг... во всей красе. Она дёргаными движениями оглянулась вокруг; в глазах отразились друг за другом недоверие, ярость, отчаяние и смертельная слабость. Развернув свёрток, она швырнула содержимое ему в лицо, так что Дункан едва успел подставить руки. — Да, девочка, это я — хозяин сего прекрасного трактира, гостиницы и пивной, в которую ты так оригинально вторглась. А теперь, раз уж ты на моей территории — почему бы тебе не сесть спокойно и не объяснить, что происходит? Женщина под его взглядом покорно опустилась на лавку, словно у неё отказали ноги — он едва успел её придвинуть — и уставилась на строй бочек у стены, медленно моргая. — Объяснить? — вдруг по-прежнему громко заявила она. — Мне никто ничего не объяснял. Просто однажды утром, когда я... а, уже не важно — по моему полю прошёл незнакомец. Я его окликнула, хотела хотя бы узнать, что происходит в деревне — но он даже головы не повернул. Шёл себе прочь, бледный как живой мертвец — и исчез в лесу, прямо в непроходимой чаще. Я прошла за ним: боялась, мало ли, кто это — может, он чем-то заразит землю — и увидела среди следов этот свёрток. А на записке внутри было сказано: «Собственность Дункана Фарлонга. В случае потери вернуть в таверну Утонувшая Фляга, город Невервинтер». — Я собиралась отправить его с оказией, хотя и не надеялась особо... со всем тем, что тогда происходило, — продолжала свой рассказ женщина, запустив обе пятерни в и без того спутанные волосы, пряча за ними лицо. — Вот только и дня не прошло, как... всё пошло прахом? На моей ферме появились одновременно и люди-ящеры, и... что-то похуже. Какие-то ещё чудовища. Но пока они схватились друг с другом, я успела убежать, без оглядки, до самой деревни. А над моей фермой уже поднимался столб дыма... Когда я рискнула вернуться, вместе с друзьями, оценить ущерб — всё уже было кончено. Мой дом... весь мой урожай... всё погибло! Женщина отняла от лица руки и стянула волосы в тугой узел на затылке, смотря на него исподлобья злющими, измождёнными глазами. — Так что теперь я нищая — у меня нет ничего, кроме того, что на мне. Я две недели жила у своих друзей, пока невозможно было покинуть гавань — а у них в то же самое время погибли два маленьких сынишки, волки загрызли... а я ещё и обременила их, влезая в долги, чтобы хватило на дорогу до Невервинтера. Те твари после атаковали ещё раз, убили и покалечили многих в деревне — преследовали меня! Во время плавания ко мне дважды приставали матросы, и ещё три раза — уже здесь, в порту, пытались зажать в тёмном проулке. — И за всё это я требую компенсации, чтоб её! — громыхнула она кулаком по столу так, что только серебро зазвенело. Дункан ещё только переваривал всё рассказанное ею, пытаясь понять, как можно выкрутиться без особой огласки — денег-то нет совсем! хоть кабак и любим публикой, большая её часть сама скорее сядет ему на шею, чем будет платить по счетам — когда в его плечо ткнулся маленький, но упитанный палец. — Хэй... так ты, стал-быть, Дункан Фарлонг? Хорошо, что девка так громко раскричалась — я и забыл совсем, с чем пришёл сюда. Поднятым глазам трактирщика явился приземистый, крепкий мужичок с бесшабашно весёлыми глазами и роскошной, хоть и изгвазданной пятнами эля, бородой. — Девка? — возмутилась женщина, перейдя вдруг на еле слышный шёпот. — Да ты не обижайся, девушка. Я же не со зла, — мужичок подмигнул ей, опираясь для устойчивости на тут же затрещавшую столешницу. — Да не волнуйся ты так. Молодая, красивая, всё у тебя ещё впереди. Где наша не пропадала? Тем более уже есть человек, готовый тебе приют и защиту оказать. И, хлопнув Дункана по плечу, он выложил на стол ещё один свёрток, замотанный в грязную портянку. — Погоди-погоди, притормози, мил человек, — попытался воспротивиться Фарлонг, сбрасывая с плеча маленькую ладошку — но она вцепилась в него, как стальная перчатка. — За меня говорить не надо, у меня и у самого язык неплохо подвешен... и вообще, что это? — Посылочка. Племянничек твой просил передать. Мы с ним встретились в таверне, в болотах к югу отсюда, — мужичок прервался ненадолго, чтобы придвинуть себе стул покрепче. — Звать меня, кстати, Келгар, из клана Айронфистов, будем знакомы. Ну так вот, он мне и говорит: я, мол, сразу вижу, что ты человек достойный и честный. Так, мол, и так, раз уж тебе всё равно в Невервинтер идти — будь другом, передай моему дядюшке в самой лучшей таверне во всём портовом районе. Вещь для него очень ценная, так что на благодарность он не поскупится. Откинувшись назад, Келгар громогласно расхохотался, мягким, басистым смехом. — Обещал, что за такую весть и выпивку будешь бесплатно выставлять! Так что, не обессудь, хозяин, но мы с ребятами тут уже немного выпили за твой счёт... а денег-то у нас так и так нет, так что и взять с нас нечего, ха! «Ничего себе немного — пару бочонков за один вечер. Последняя возможность для прибыли пропадает», — ошалело подумал Дункан, помимо воли подсчитывая в уме убытки. Развернув перед собой оба свёртка, он осоловелым взглядом уставился на два куска серебра, похожих, словно близнецы. — Это что же получается: тот парень, что обронил это, твой племянник? — подала голос женщина, следящая за его движениями, словно голодная хищница. — Ну, всё. Не сойти мне с этого места, пока ты мне не заплатишь! — Не может же такого быть, — довольно глупо выразился Дункан, разглядывая блестящие кусочки серебра в обеих руках. — У Дейгуна ведь оставался только один осколок. Второй всё время был у меня... откуда?... В этот момент с кухни послышался металлический грохот, что-то, кажется, разбилось, и из-под двери сразу же потянуло едкой гарью. — Проклятье, пожара мне ещё только не хватало! Сэл, старый мошенник, беги сейчас же за стражей, я разведаю, что там! — шестерёнки в протрезвевшей голове Фарлонга наконец сцепились, и он воспользовался посланным богами шансом временно улизнуть ото всех глаз. Кляня про себя судьбу, внезапно взявшую его в такой оборот, который ему совершенно не нужен — только не сейчас, когда он впервые за долгие годы почувствовал себя на своём месте! — он ворвался в маленькое тёмное помещение, чтобы застать там полный разгром. Стенной шкаф с посудой валялся на полу, раскуроченный, и глиняные осколки разлетелись по всем горизонтальным поверхностям. Бадья с водой выглядела так, будто в ней что-то взорвалось, и изнутри валил густой, застилающий глаза дым. Подскальзываясь на рассыпанных по полу останках блюд, Дункан быстро набросил на источник дыма скинутый фартук и принялся топтаться на нём, удивляясь только, откуда его столько взялось без признаков огня... — Эй... Тсс! Жмурясь, закрывая лицо рукавом туники, он наконец разглядел на том месте, где раньше висел шкаф, замершую фигуру в каких-то тёмных обмотках. Удовлетворившись тем, что угли, если они и были, основательно растоптаны, Дункан выдохнул из лёгких последние крупицы воздуха — и, не задерживаясь, попёр на мелкого засранца. — Только не выдавай меня — ай! — пожалуйста, мне больше некуда идти! Трактирщик за ухо выволочил воришку наружу, через заднюю дверь, после чего наконец смог отдышаться и рассмотреть его хоть немного. Из-под низко надвинутого капюшона не него скалилась живая, бесхитростная улыбка. Тонкие ручки обнимали закутанные в бесцветно-грязный плащ плечи, и вся фигура сжалась что было сил, шныряя глазами по сторонам. — Ты что натворил?! Кто тебя выучил такому, у людей дома погром учинять! Сдать тебя страже, всю жизнь потом будешь сточные канавы чистить, чтобы по долгам расплатиться! — быстро вступил Дункан, оценивая сорванца взглядом. Если из этого несчастья ещё можно что-то для себя выгадать, он не может позволить себе упустить такую возможность — только не сегодня... — Вот ещё! Сдаётся мне, если бы ты хотел продать меня псам в плащах, мы бы вышли через зал, а не на задний двор. — Ах, ты!... — он попытался огреть оборванца по шее, но тот ловко вывернулся из-под руки. — Ещё и на язык остёр! — Дяденька, сжалься, пожалуйста, помоги! Мне отсюда выйти сейчас — верная смерть... Лучше хоть сам заколи, вот прям здесь, только на улицу не выставляй! Дункан только задохнулся от такой наглости. Однако отвесить негоднику ещё затрещину ему уже не позволяло сердце. — Здорово же ты о помощи просишь!... — Мы в академиях не учёные. На улицах, если за себя постоять не можешь — никто тебя не защитит. — Это там тебя дома-то научили поджигать?! — Так то-ж зелье дыма, — снова ухмыльнулся попрошайка, сверкая редкими зубами. — Безвредное, оно, небось, и выветрилось уже совсем. — Может, и разбитые тарелки мои тоже выветрятся сами? Даже не думай, что я об этом забуду вот так запросто! И объясни толком, кого мне ждать теперь по твою душу: стражу, громил Муар, или уж сразу дьяволов из Преисподней? Подросток шмыгнул носом, неопределённо поводя острыми плечами. — Да бесы их знают. Может, и всех сразу. Дядь, мне бы пожевать чего? Совсем живот сводит, даже говорить сил нет — три дня не евши уже. Дункан посмотрел на него очень внимательно. — К слову... в том, что меня так вот раскорячило, виноваты именно вы... я всё могу доказать, — буркнул сиротка, доставая из-за пазухи крошечный лоскуток... из которого торчал острый серебряный краешек.

***

Измученный свалившимся на него в один вечер серебряным градом, Фарлонг вышел в маленький дворик позади своего непутёвого заведения, надеясь хотя бы вдохнуть немного свежего воздуха. Но и тут его уже ждали. На глазах изумлённого трактирщика, тоненькое, чахлое деревце посреди двора, которое он неизменно забывал поливать, набухло и раздалось вширь, проваливаясь внутрь самого себя. Из возникшего тёмного дупла повеяло холодным ветром, как из вскрытой сырой пещеры, и прямо на него, приготовившегося уже было к бою, шагнула лёгкая фигура в робе цвета древесной коры. Женщина тут же схватилась за висок, опираясь второй рукой о древесный ствол, поводя головой из стороны в сторону. — Холодно... так страшно умирать в одиночестве, — она взглянула прямо на него, проницательными, испуганными глазами. — Дух этого дерева зачах и умирает, один, в мёрзлой темноте. Почему ты не даёшь ему своей любви, Дункан Фарлонг? — Приехали, — трактирщик опустился на холодную землю у стены таверны, баюкая лицо в ладонях. — Теперь меня распекает дерево с моего же заднего двора. — Я пришла как посланница твоего брата, Дейгуна, — женщина отцепила с пояса и бросила ему на колени маленькую коробочку, словно необычно крупный орешек. — Мне нет дела до ваших городских обычаев; но я клянусь водами Неторопливого двора, что не покину это место, пока не исцелю хотя бы эту одну душу. Даже если это продлит моё пребывание в этом кошмаре. — Дейгун? — щелчком Дункан открыл коробочку, уставившись на её содержимое. — Да вы издеваетесь! У тебя-то это откуда?! — Его приёмный сын должен был отнести это тебе, — спокойно ответила женщина, не оборачиваясь к нему. — Но донёс только до окраины родной деревни, после чего зашвырнул вглубь топи при первом же удобном случае. Так случилось, что я следила за ним в тот момент; и, поскольку Дейгун всегда хорошим другом для леса и всех его обитателей, на меня легла обязанность закончить порученное им важное дело. — Нет, это всё я понимаю! — Дункан ссыпал серебряный обломок в кучку к остальным, покоящимся в мешочке у него на шее, ставшем уже довольно увесистым. — Что меня поражает, так это то, откуда вдруг взялось столько его близнецов, гуляющих по всему побережью!!! Он что, этот племянничек мой, рожает их прямо из ... — Эй вы! Вспышку пламени, пролетевшую в дюйме от его носа, Фарлонг заметил слишком поздно. Огненная стрела, кажется, опалила ему брови и оставила на лице воспалённый след — но он был слишком занят тем, чтобы отползти назад и протереть ослепшие глаза, чтобы разбираться. — Что вы все о себе возомнили, а? Думаете, я вам простая девочка на побегушках?! Или у вас чувство юмора такое, извращённое? Посмотрела бы я, как вам смешно будет, когда на самих штаны загорятся! Да мало ли что там у него сгорело!!! Это ведь даже была не его повозка... Да вы все понятия не имеете, что я могу!... — Ох, девица, — крякнул Дункан мгновенно пересохшим голосом, приглядываясь к маячащему перед ним бордово-красному силуэту. — Ох, ответишь ты мне за это. У нас с тобой будет особая любовь, и в смысле грубости, и в смысле экзотической позы. — Да? Вот как?! Ну, давай, давай, рискни здоровьем! — девушка козлёночком подскочила к нему, сунув под нос кулак, объятый пламенем. — Все вы такие крутые, слов у меня на вас нет! Знаю я вас — небось, уже жалеешь, что выбрался сегодня из-под юбки у мамочки? А?! Не вижу былого рвения! Кусок серебра ударил его по лбу, когда Дункан уже хотел спокойными словами воззвать к отсутствующему, по-видимому, у девчонки здравому смыслу; и, не отклонись он вовремя в сторону — получил бы выбитый глаз. — Все вы такие: долг, ответственность, поди туда, сделай то! Да чтоб я ещё раз, хоть один раз на такое попалась!!! Я сваливаю из этого города, слышишь? И не нужны мне ни от кого никакие подачки! Посмотрим, то ты теперь со мной сделаешь, старый извращенец! Взбалмошная девочка отвернулась от него и зашагала прочь, словно шпагу проглотила — ровно до того момента, пока не провалилась в лужу одной ногой. Тихо, бессильно завывая, она вытянула ногу из дыры в мостовой, встряхивая короткими, взмокшими волосами, причитая про себя, как будто из неё уже вышел весь воздух: — Да что ж за день-то сегодня такой... Всё как назло, и вместо людей кругом одни собаки... Как им самим-то не стыдно такими быть... Да как их земля носит вообще!... — Я предположу, что большая часть этих обломков — лишь искусная подделка, — продолжала разговор женщина. Деревце выглядело теперь ощутимо бодрее — а вот сама она, напротив, побледнела и едва заметно пошатывалась. — Созданные для того, чтобы сбить со следу ищущих их существ, чуждых нашему миру. Я знаю, что мне не один раз пришлось столкнуться с ними за время моего путешествия сюда; и остальным, полагаю, пришлось только хуже. — Погоди, ты уже уходишь? И оставляешь меня одного разбираться со всем этим?! — к стыду Дункана, его голос дрогнул, когда произносил это. — А как же задание моего брата, и всё такое? — Да. Мне нужно идти. Мои земли — и мой Круг — нуждаются во мне, — невозмутимо ответила женщина, оборачиваясь к нему. Чёрный провал в стволе дерева снова открылся, и она унеслась в неведомые дали — забрав с собой еле ощутимый в городском воздухе запах сосновой коры, напитанных росою цветков и болотной сырости. Фарлонг внимательно ощупал и простучал ствол безымянного дерева, словно чтобы убедиться, что морок пропал — но затем спешно вернулся в главный зал таверны, прежде чем кто-то ещё свалится ему на голову. Народу в зале за время его отсутствия прибавилось. Высокий, темноволосый мужчина в начищенных доспехах утешал женщину, которая принесла самый первый осколок — а она так и льнула к нему, только что голову на колени не положила, тая в звуках его ласкового, бархатного голоса. На столике неподалёку какой-то коротышка аккуратно раскладывал вещи, так и являющиеся одна за другой, словно решил превратить его таверну в лавку старьевщика. На глазах Дункана, из как будто бездонных карманов появились: сломанное перо; колокольчик из сумеречного дерева; детская погремушка в виде пушистого медвежонка; семь клубков ниток, разного цвета и толщины; и, наконец, массивная сургучная печать, которая поигрывала собственным внутренним светом. Каждый новый предмет сопровождался тихим мелодичным бормотанием, наполняющим залу лёгким шёпотом. Келгар басовито похрапывал им в такт, растянувшись в мягком кресле у камина. А в укромном уголке, сбоку от двери... — Итить твою налево, да ты девушка! — Подумаешь: мальчик, девочка; на улицах не спрашивают, кем ты родилась, — счастливо отвечала скинувшая капюшон беспризорница, поглощая еду из его запасов, словно не в себя. Подбирая последние крошки с тарелки, она живо жестикулировала с набитым ртом, размахивала руками и зыркала глазами из одного конца комнаты в другой — словом, вела себя как дома. — Дядь, а дядь. По-моему, я задолжала тебе историю? А ты, в знак начала наших плодотворных деловых отношений, не одолжишь мне чего-нить для внутреннего согрева? В портовом районе вечерами так зябко, хоть вовсе на улицу не выходи; боюсь, как бы не застудить себе чего, по женской части, ну, ты понимаешь... — Ты хоть совершеннолетняя? — из любопытства поинтересовался Дункан, опираясь на спинку стула. — А кого это волнует?... — ... на улицах, да, знаю. — Точно, — протянула она, склоняясь к нему поближе, шепча в самое ухо: — Я облажалась, понятно? Ни в коем случае нельзя, чтобы узнали, что я вернулась в город. Это конец — причём нам обоим, ясно? Эти люди разбираться не будут. А вернуться мне всё-таки пришлось, да ещё шататься по всему району, пока добиралась досюда, дрожащая, как лист на ветру, кругами да дворами — потому что за стенами было ещё хуже. Меня там загоняли, как дикого зверя... Охотники на людей, вот так! Монстры, в человечьем обличье. — Началось всё с одного парня. Была я, по своим делам, в форте к югу отсюда — когда он как раз проходил там же, разливаясь соловьём. Каждому встречному рассказывал, какие у него богатые родичи в Невервинтере, да как они ему доверяют; и что он, мол, везёт им от южных родственников на вид безделицу, а на самом деле — фамильную драгоценность, цены не знающую. И сам же при этом ходил, раззявив рот, вещи свои бросал, где попало, вот я и... каюсь. — Прикарманила? — Да как же было иначе, если он сам напрашивался? Если бы даже не я, то кто-то другой тут же спохватился бы! Это уж потом я поняла, что он нарочно так себя вёл, ради меня и старался. Когда меня обложили со всех сторон, так что и дыхнуть нельзя было. Всё по кочкам, да по оврагам, да сквозь чащобу, крапиву и репейник, а с каждым шагом — всё равно к шее петля подбирается, — девчонка посмотрела на него неожиданно серьёзно, склонив голову набок. — Из-за тебя, дядь, и из-за твоих родичей, у меня на голове не одна седая прядь появилась. Она всплеснула руками, роняя их поперёк стола, и принялась разминать тонкие бледные пальчики. — О! Вот он, куда запропастился-то, вот он, голубчик! — заворковал коротышка, извлекая на свет ламп сверкающий серебром осколок. — Взгляните на него; как он переливается... Вы знаете, это напоминает мне поэму о ртутном драконе. Там ещё такой припев: там, па-ра-па-рам, пам... Тот дракон, по легенде, мог принимать любую форму, сохраняя при этом всю драконью мощь и бессмертие! Команде героев очень повезло, что он сражался на их стороне... Ах, но вот теперь я припоминаю, что для дракона та история кончилась очень печально. Желая искупить свои грехи, он сразился с демоническим королём — красным драконом, и этого столкновения уже не пережил. Простите, зря я сейчас вспомнил об этом; ужасно не к месту, и настроение надолго испорчено. Келгар преспокойно храпел в своём кресле, прикрыв веки. — Да, простите ещё раз! Я так ушёл в себя, что совсем забыл представиться. Со мною часто так бывает, уж поверьте... Гробнар Гномьи руки! Это, разумеется, моё имя, а как ваше? Очень милый молодой человек пообещал мне, что этот кусочек серебра обречён попасть в большую историю; знаете ли, из того разряда, которые сотрясают весь Фаэрун — и вот я здесь, прошёл полстраны ради того, чтобы всё пронаблюдать и, конечно, превратить в песню. Произнося эти слова, он улыбался так животрепещуще и ярко, что ни у кого в зале не возникло сомнений в его искренности. Казалось, этого мальца ничто на свете не может огорчить. — Но участвовать в подобной истории — о таком я не мог даже мечтать! Подскажите, а могу ли я оставить приглашение себе? На память. — Да, я... я даже не удивлён, — поделился Дункан, сам не понимая, с кем. — Простите, — привлёк его внимание черноволосый воин. — Леди уснула, и я хотел бы отнести её в отдельное помещение, чтобы наши разговоры ей не мешали. У вас ведь найдутся свободные комнаты наверху? Если нужно, я готов заплатить за неё, пока не удастся устроиться на постоянной основе. Фарлонг моргнул, и его глаза предательски зыркнули по сторонам, оглядывая ближайших посетителей — прежде чем уставиться в чистые, испытующие глаза рыцаря. Не к месту вспомнилась юность, проведённая им в странствиях и поисках приключений. Он не любил вспоминать те годы — как будто тогда вместо него жил другой человек, которого Дункан знал только понаслышке. Это помогало. Но вот навсегда ушедшего времени, как и здоровых костей — всё равно не вернуть, как любил напоминать ему его лекарь. У него теперь было собственное дело, за которым, как бы не иронизировал Сэнд над его возможностями, постоянно нужен присмотр. Он едва-едва держался на плаву, только начав, кажется, собирать нужные связи и известность. Он не мог бросить всё, чтобы как раньше уйти в ночь, забрав с собой только маленький узелок. Он слишком хорошо помнил, чем это кончилось для остальных из его команды. А в том, что именно его привлекут разгребать заварившуюся кашу, трактирщик уже не сомневался — на подобные вещи у него был особый нюх; особенно если дело касалось его хитрого братца. Этот рыцарь — он выглядит как безупречный инструмент для решения его проблемы. Вот только поймёт ли он обыкновенное желание уйти от ответственности... — Конечно же... а, пропади оно пропадом, забудь о деньгах. Все мы здесь в одной лодке, так что мой дом — её дом. — Чё-то мне вот никто не предложил отдельную комнату и утешиться в объятиях... Воин как будто невзначай взглянул на неё, приподнимая бровь. — ... нет-нет, нет, я что, знаешь ли, я в порядке. Пойду-ка я лучше. Хватит с меня проповедей и церемоний до конца жизни. Ой, что это там — печёные яблоки? Он незатейливо кивнул, словно на самом деле всё понимал. — Разумеется. Я настаивать не стану; просто хотел помочь. Дункан вздрогнул, когда что-то острое кольнуло его под столом, и пригрозил девушке кулаком. — А ты, собственно... Мужчина показал ему на ладони серебряный осколок, сияющий как огонь в свете свечей. — ... да, разумеется. Я понимаю. — Эту вещь мне передал странник, который путешествовал на восток через горы Мечей. Моему отряду удалось отбить его у орков, прежде чем они вернулись к себе в пещеры с добычей. Раненый, он попросил меня о помощи в миссии, от которой зависит мир на нашем побережье. Конечно же, мне пришлось оставить моё дело в горах и вернуться в Невервинтер, чтобы снова служить ему, — рыцарь учтиво склонил голову, отступая на шаг. — Благодарю вас, что нашли в своём сердце сочувствие к бедной девушке — на её долю с лихвой выпало страданий. Будьте уверены, я в вашем распоряжении до окончания этого конфликта. Дункан встал, чтобы последовать за ним, поближе к спасительной барной стойке — но, не пройдя и шагу, опрокинул стул, заметив что-то уголком глаза. — А это что ещё, разрази меня гром?! Стальная статуя, прошедшая через колеблющуюся гладь прокола в реальности, резво выпрямилась, задевая острыми рогами потолок. Опасливо пригибаясь и поглядывая наверх, она сделала ещё шаг, втащив в помещение всё своё массивное тело — и замерла, не шевеля ни одним сочленением. Фарлонг намётанным взглядом сразу углядел приваренный к её грудной пластине кусок серебра. — Может, хоть ты объяснишь, что здесь происходит? И почему вы все решили собраться именно сегодня, и именно в моём трактире?! Металлический конструкт чуть повернул в его сторону шлем, под которым лишь зияла темнота. — *дзынь* — Да, конечно же. Спасибо; мне гораздо лучше! — Очень интересный экземпляр. Ага; иллефарнский голем клинков — но выглядит совсем новым, будто только что собран, — субтильный господин в расшитой чёрной мантии щёлкнул ногтем по каркасу статуи, перешагивая ринувшегося к ней с восторженным воплем гномика. — Надо же, какие любопытные гости сегодня ошиблись дверью, войдя в твой кабак. Такие чудеса почти перебивают моё собственное неудовольствие от посещения столь злачного места... жаль, что нельзя сказать также и о запахе. — Сэнд... знаешь, в обычный день я бы уже велел тебе убираться ко всем чертям, — трактирщик помедлил, тщетно пытаясь удержать влекущую его куда-то волну. Помотав головой, он поманил за собой товарища, пробираясь по стеночке к дальнему углу, — потому что и без тебя голова уже кругом, но вот это дело как раз по твоей части. — Дункан, если ты действительно хочешь поговорить о деле, я как твой хороший знакомый советую тебе сперва проспаться — до рассвета, как минимум. Посоветовал бы тебе ещё сменить тунику, да только они у тебя все одинаково грязные... — На это нет времени, — Фарлонг подтащил его к себе за воротник, вдруг чувствуя, что оседает на землю. — Помоги мне. Сэнд ухмыльнулся одними глазами, возвращая его в вертикальное состояние. Приглаживая свои волосы, он неторопливо продолжил: — Как ты знаешь, несчастный человечек, я ничего не делаю бесплатно. Это развращает людей, как ты на своём опыте много раз убеждался. — Я отдам тебе таверну со всем её содержимым, — Дункан сам не мог поверить, что говорит это, но удавка, что сжималась на горле, заставляла его продолжать, слово за словом, не думая о том, что они для него значат. Услышанные недавно слова повторялись эхом в его ушах, подталкивая его вперёд. — Мне только недавно удалось выкупить её из залога, я покажу тебе договор, и мы заверим всё у судьи, но мне срочно нужно бежать из города... — Боюсь, ты не так меня понял. Вытащив из кармана мантии затейливую шкатулку, Сэнд на миг приоткрыл её, озарив лицо Дункана серебряным светом, после чего, дружелюбно улыбаясь, придвинул к нему по полотну стойки. — Мне так и не заплатили за проведённое над ним исследование... — Ах, ты... фурболгов сын... В таверне вдруг потемнело, словно все свечи погасли разом, и сердце Дункана заныло, приковывая его к месту. В неровном свете каминного пламени, к нему подошёл человек с сияющими татуировками на лице, в глаза которому было страшно смотреть. — Надо же. За первую серебряную безделушку мне пришлось серьёзно поторговаться со старыми товарищами, — человек вперил в трактирщика свои глаза, медленно расползаясь в улыбке. — А у тебя тут целое сокровище. И, похоже, мне даже угрожать отправить твою душу на вечные муки не понадобится. — Пожалуйста! Забирай их все! — закричал Дункан, не чувствуя под собой ног. Во рту пересохло, так что он хрипел и кашлял, но всё равно продолжал говорить: — Мне они даром не сдались! Один прикреплён к голему, так что не отодрать — но ты забирай и его вместе с ними! Человек склонился к нему, придвигаясь ближе некуда, и доверительно прошептал в самое ухо: — Нет. Зачем, если можно просто наблюдать, как ты делаешь всю работу... — Оу... — Изыди, слуга дьявола! Тьма развеялась, и свечи вновь осветили таверну тёплым светом. Из-за плеча человека показалась женщина, лицо которой было спрятано под вуалью. Сходу она огрела его по голове набалдашником огромного копья, которым, судя по всему, мастерски владела. — Это ещё что!? — мужчина вытянулся ещё выше, и тени его заскользили по всей зале, искривились и удлинились. — Ты что себе позволяешь, старушка? Это моё место, и я не позволю его занимать! Возвращайся в свою богадельню, вон, кыш отсюда! — Старушка!? — женщина ткнула в него острым концом копья, отталкивая назад. — Знай, что ты оболтус, бестолочь и прохиндей! Да ещё и символы свои бесовские нацепил! Ох уж эта современная молодёжь! — Тьфу на тебя! — отбивался мужчина, пытаясь выхватить у неё копьё, которым женщина упорно его теснила. — Не пущу! Хватит с меня, что при дворе никто не слушал, дайте хоть тут покомандовать! — Ах! — женщина особенно круто повернула древко, и он свалился на пол, проклиная её и грозя страшной расправой. С каждым новым словом она наносила ему лёгкие, но чувствительные удары. — Ты подлец! Мерзавец! Так обижать беззащитную женщину! Не будь ты так незаменим для нашего дела, спустила бы на тебя Стражу прямо сейчас. — Мымра! — выкрикнул с пола мужчина. — По тебе дом для умалишённых плачет! — Помолчал бы лучше, может, хоть какое достоинство сохранишь, — женщина устало вздохнула, опираясь на своё оружие. — А сейчас в сторону, молодой человек. Мне нужно пообщаться с героем сегодняшнего дня. Дункан беспомощно смотрел, как она направляется к нему, чувствуя, что теряет последнюю надежду контролировать ситуацию. — Я — герой? — Мальчик, не заставляй меня повторять дважды. Ты ещё, слава Зертимону, не в моём возрасте, чтобы жаловаться на слух. — Нет-нет, — поспешил заверить её трактирщик. — Не хочу проявить неуважение, просто вы, вероятно, ошиблись. Женщина остановилась перед ним, оглядывая Фарлонга с головы до ног, и надолго рассмеялась — приятным, сильным низким голосом. — Мальчик мой, да как же я могу ошибаться? У тебя ведь на лице написано, что сегодня самый ужасный день твоей жизни, и ты понятия не имеешь, что происходит. Знай, со всеми героями так, в день их избрания. Для этого я и здесь. Она выложила на стойку заляпанный густой кровью осколок и подтолкнула его к носу Дункана, одновременно шлёпнув его древком копья по спине. — Знай, что герою сутулиться нельзя. Держи себя с достоинством! И оденься теплее. Есть в этом доме приличные меховые наколенники? — Да, — бессознательно кивнул Дункан, как раз недавно привыкший их одевать на работу. — Недурно, недурно. Знай, что простыть для героя — позор хуже смерти. Во всех великих историях герои были здоровы, хорошо питались и слушали старших. И, кроме того, даже не пытайся улизнуть отсюда! Не хватало мне на старости лет такого стыда, гоняться за собственным героем. Хватит и того, что пришлось поучить уму-разуму какого-то незрелого молодого человека, вздумавшего пленить меня. И подбери, наконец, мой подарок! Фарлонг аккуратно поднялся, цепляясь за столешницу. Озираясь, он видел обступивших его посетителей, смотрящих на него с надеждой, ехидством, отвращением, безразличием — по их лицам можно было выучить весь спектр эмоций. В их рядах не было не единого просвета. Только огромная статуя переминалась с ноги на ногу в уголке, не глядя ни на кого. — Не знаю, что вам всем наговорил мой брат... — Единокровный брат. — Дейгун! — от радости всё, что он хотел вымолвить, тут же вылетело у него из головы. — Как же... ты здесь! Мужчина, незамеченным проникший к нему за спину, нахмурил брови, всматриваясь в него неподвижными глазами. Он опустил на стойку два осколка, которые держал в стиснутых кулаках. — Я был необходим, и потому я здесь. Всё очень просто. Вот ещё две части — их я забрал, выслеживая разведчиков наших врагов. Не обращая внимания на протянутую ему руку, Дункан сграбастал брата в охапку и прижал к себе, зажмурившись на радостях. — Братишка, главное, что ты пришёл. Смилуйся же надо мной... Уже ведь дважды ты меня вот так выдёргивал. Разве я тогда хоть слово против тебя говорил? Разве поминал это хоть когда-нибудь? А вот теперь поминаю. Третий раз уже. Нехорошо так с братом, а? Пусть даже единокровным, ну и что же... Время вспомнить старые долги. Я говорю: нет. Хватит с нас с тобой, давай уже уступим место молодым. А?... и ты, Дейгун... Он ощутил, как в его руку вложили нечто холодное, металлическое, с рваными острыми краями. После чего мужчина отстранил его, не двигая ни мускулом на лице. — Вот последняя часть — которая убила Эсмерель и покалечила её дитя. Из-за которой погибла моя Шайла. Я вырезал её из пронзённой мечом груди малыша, ещё тогда, много лет назад. — Вырезал из груди? А так что, можно? Дейгун, наконец, моргнул, вновь продолжая дышать. — Да. Так нужно было сделать, — уходя, он обернулся на пороге, по-прежнему не улыбаясь. — Прощай, единокровный брат. Дункан вскочил на ноги, срывая с шеи мешочек с осколками — и все разошлись в стороны, ожидая, что он сейчас швырнёт им в кого-нибудь. — Бишоп! — завопил он во всю глотку, безумно хохоча. — У меня есть поручение для тебя! Помнишь ведь, ты был мне должен?!