Клинок и зелье

Это был обычный день в пределах Лас-Ночес — твердыни, что была возведена по воле Айзена Соске, который являлся для всех местных обитателем не просто лидером, но иконой. Символом борьбы за недоступное — за свет жизни, за осмысленность бытия. Рожденные из вечного голода и страха, подкрепляемого пустотой, многие из них и помыслить не могли о том, что подобное может произойти в их жизнях. Это вовсе не то, что они ожидали, наполненные решительным желанием сражаться за свои извращенные жизни, впиваясь зубами в плоть себе подобных и вырывая из нее последние крупицы надежды, чтобы не потерять собственную. И этот человек, имеющий запредельную силу и волю, воздвиг крепость для тех, кому хватило решительности и сил сорвать с себя атрибут прежнего бытия и оголить душу. Именно здесь, где царила вечная ночь, в своей лаборатории корпел один ученый. Вернее будет сказать, что он был единственным ученым в этих холодно-белых стенах. Впрочем, его это вовсе не заботило, скорее напротив — какой настоящий ученый — искатель истины и поборник совершенства — будет желать такой же пытливый ум в своем окружении? Нездоровая и непрактичная конкуренция, которая может плохо закончиться. Повсюду были разложены какие-то реторты, спиртовки, стойки с сосудами, наполненными различными субстанциями, а по другую сторону красовались вывешенные гротескные куски плоти, часть из которых даже подрагивала, будто памятуя о том, что раньше приводилась в движение силой мысли. На стуле перед главным столом, рядом с которым возился признанный самим Айзеном гений, сидел другой арранкар, истощение терпения которого можно было увидеть воочию, просто посмотрев на него. Одна нога стучала об пол, создавая абсолютно сбитую мелодию в пространстве необходимой тишины. Разумеется, в ответ на это он получил отрывистое и даже в некотором роде хамовитое: — Перестань! Если мне придется еще придумывать способы, как обездвиживать тебя во время процедур, то на прочие задачи останется совсем мало времени. Уж больно ты суетливый, Ильфорт. Это был Ильфорт Гранц — брат Заэльаппоро Гранца, который в нынешние времена занимал не самый высокий, но тем не менее гордый восьмой номер в эспаде — элите арранкарской рати Айзена Соске. Самые сильные и жестокие из племени опустошенных, которые выделялись особыми качествами, и среди которых Заэль был вовсе не столь сильным, но при этом — умнейшим. Это качество, можно сказать, было ключевым для него и он абсолютно не видел смысла в том, чтобы переживать по поводу абсолютно ничего не значащих материй вроде уровня реацу, скорости, силы удара и прочей совершенно минорной идиотии. Его поприщем была наука, поиск знаний. Это заполняло его естественную пустоту и то ненадолго, что требовало вновь и вновь возвращаться к попыткам познать этот закрученный в кривую спираль мир. И сегодняшняя процедура оказалась не исключением. Ильфорт в действительности не обязан был соглашаться, поскольку состоял в фракции более сильного члена Эспады, но некоторое желание помочь младшему брату у него имелось. Совсем как… — Вот, готово! Закати рукав! , — изрек Заэль, повернувшись лицом к брату и достав достаточно крупный шприц, игла которого на удивление ярко блестела на свету. Ильфорт послушно сделал то, что сказал ему сделать братец. Следом он вонзил кончик иглы в оголенную кожу предплечья и начал вводить содержимое шприца под давлением поршня. Это была мутная сероватая жидкость примерно на три кубика. Закончив инъекцию, Октава достал кончик и опять повернулся спиной. — Сегодня подтвердилось целых две мои гипотезы. Первая — тот сплав, что я спроектировал из клинков занпакто десятка шинигами офицерского ранга, сочетаемый с пылью после использования серо, способен проходить сквозь иерро арранкар по меньшей мере ранга нумерос. Вторая — эти спиритические микроорганизмы действительно способны совмещаться с сенсабильной функцией отделов мозга и позволяют проецировать всю информацию, получаемую от органов чувств. — Гранц-младший произнес это, прикрывая один из глаз. — Я отчетливо вижу себя со стороны и даже ощущаю свою же реацу, будто она и не моя вовсе… Невероятно! Таким образом, ты всегда будешь под моим плотным присмотром, нии-сан, — в его взгляде блеснуло молниеносное коварство вкупе с одержимостью, свойственной ему в подобные моменты. Ильфорт мог лишь отводить взгляд, не выдерживая порыва, который ему было никогда не понять. Он был достаточно сильным, резким и готовым прорываться сквозь толпы врагов, что поднимали на него оружие. Воин с мечом, несущий погибель. Его не волновали высокие материи, он не забивал себе этим голову. Для него было лишь два этапа: битва и победа. Утверждение его силы, утверждение его жизни. Большего ему не требовалось и поэтому он даже спустя годы искал лишь одного — силу. Силу, что может его направить. Силу, что может его обнадежить в час нужды. И, главное, сила, что позволит ему забыть о том, что он — лишь немного облагороженное животное, что буквально недавно жаждало все больше и больше силы. Однако видя то, с каким упорством его младший брат отдает себя тому, что он решительно не мог понять, забывая про то, что нужно быть сильным — даже испытывая некоторую долю презрения, Ильфорт не мог позволить остаться ему одному. Даже если тому безразличен собственный старший брат, даже если для него не имеет значение ничего, кроме поиска правды о мироздании, он все равно направит меч ради его успеха. Просто потому что… Ильфорт, не бросай его, прошу! Будь рядом! Что бы не слу…! Потому что. — Что ж, думаю, ты в достаточной степени утомлен ожиданием и процедурой, чтобы меня донять окончательно. Можешь вернуться к Гриммджоу, а то он еще, неровен час, ворвется сюда и начнет все крушить. После таких агрессивных простофиль так сложно прибираться и даже строгий надзор генерала Тоусена не способен унять его варварские повадки. — отвесил Заэль и, разворачиваясь спиной окончательно, пренебрежительно махнул рукой.

***

В полумраке подземелья, освещаемого лишь несколькими факелами, расставленными по углам, звучали сдавленные стоны. Стоны тех, кому не повезло остаться в живых. Они оказались прикованы к столам и конечности их были плотно зафиксированы ремнями. Они были истощены боем, а теперь их воля окончательно сломлена. Но тот, кто вершил их судьбу, не смотрел на них. Он был поглощен идеей, как и всегда. Как будет функционировать орган вне тела первые пару минут? Сколько нужно раствора, чтобы максимально увеличить срок консервации? Можно ли сделать смесь из желчи и крови? А, главное, как это будет работать для его главного устремления, самого грандиозного из планов? Но он никому не говорил о нем. Во-первых, нет смысла. Никто его не поймет, никто не разделит его взглядов. По сути он чудовище, еще более страшное для обывателя, чем головорез с мечом и щитом. Во-вторых, даже если допустить вероятность, что его кто-то действительно поймет, то не будет ли это значить, что он взрастит этим возможного соперника? Нонсенс. В одной руке он держал тонкий уже слегка потускневший от попадающей на него крови скальпель. И тут кое-что заставило его повернуть голову и вырваться из сладостного плена собственного исследовательского вдохновения. Дверь открылась с грохотом и в нее вошел светловолосый мужчина в легких доспехах и с мечом на поясе. На себе он нес тело, которое всем своим видом показывало отсутствие сознания у того, кому принадлежит. Одно едва уловимое дыхание свидетельствовало о том, что жизнь не покинула его. Алхимик различил движение в области верхней половины туловища и заключил, что он еще поживет… пока. Во всяком случае, никто не выдерживал слишком много. В ответ на брошенный заинтригованный взгляд Воин сбросил с себя тело на ближайший пустой стол и разразился руганью: — Это уже четвертый за сегодня! Тебе не многовато столько? Конечно, осада прошла хорошо и мы ворвались в город, но нам нужно побольше местного населения для допроса и помощи в организации лагеря. А ты переводишь их по чем зря! — Спокойнее, брат, — ответил, поправляя очки изящным движением пальца, Алхимик. — Я делаю благое дело, для всех нас, разумеется. — Черта с два! Я не понимаю твоей возни здесь. Мучаешь людей, хотя можешь лишить их жизни одним взмахом клинка. Трусливый катакомбный крыс, вот ты кто! — Я приму это за комплимент. А теперь можешь идти, я сам его зафиксирую, как надо, пока он пребывает в обмороке. И... ты стал лучше их выводить из строя, хвалю. В ответ донесся лишь громкий хлопок дверью. Воин поднимался на поверхность из подвала крупного двухэтажного дома и ругал все на чем свет стоит. Почему? Почему из всех поприщ на этом свете его брат выбрал столь низкое? Копаться в людях, мучить их и заради чего? Чтобы что? Ему был ведом лишь путь клинка. Все, что встречает его острие, есть преграда к пути славы. Он был силен и показывал себя хорошо в каждом сражении. А брат… Ему не была ведома ни воинская честь, ни удаль. Он был столь чужим в этом времени и в этих условиях, что от осознания его чужеродности руки Воина болезненно сжимались, а зубы скрипели. Однако он не мог забыть об обещании, данном той, что ответственна за их рождение. Что бы ни случилось, какое бы бедствие не случилось и даже пусть случится конец света — он не отпустит клинок в одной руке и руку непутевого младшего брата — в другой. Что бы ни случилось.

***

Отвратительный чавкающий звук раздавался от огромных существ, которые поедали двух людей. Подвал, оборудованный Алхимиком под лабораторию для своих экспериментов, пребывал в ужасном состоянии: все было перевернуто, повсюду отчетливо видны следы борьбы, будто бы кто-то активно пытался избежать страшной участи. В них было достаточно духовной силы, чтобы воспринимать своих палачей. Тех, кто, терзаемый бесконечными муками, не смог уйти на тот свет и преобразился в нечто совершенно другое. В нечто… отвратительное. Их души были извлечены из тел и подвергались отвратительному пиршеству. Это едва ли принесло облегчение некогда загубленным, некогда разбитым и расчлененным ради некого замысла. Едва ли. И все же при этом в этом была не только потребность, но и долг. Если есть угнетатели, есть и угнетаемые. Кнут всегда должен касаться спины. Но бывает так, что угнетатель и угнетаемый меняются местами и чуть ли не животное стремление отомстить берет верх. Глаза Алхимика были устремлены вверх, он едва ли чувствовал что-то, тем более сейчас. Лишь стойкое желание не останавливаться на достигнутом, продолжить свой истовый поиск истины бытия, достижение совершенства. Воин же желал и дальше утверждать свою силу, чтобы иметь возможность сдерживать свое обещание. Один был силен разумом, другой был силен телом, но в одном их сила оказалась равна — сила духа. И этого хватило, чтобы, претерпевая ужасные метаморфозы, подчиняясь жестокому закону, о существовании которого они ранее даже не подозревали, уцелеть. Рука об руку. Два брата приобрели единое существование и так уж вышло, что умный вел сильного — так обычно и случается. Клинку нужна рука. И нужно зелье, чтобы смочить его, дабы тот был еще смертоноснее.

***

Серо Эспада, сильнейший из арранкар Айзена, терзался бременем, которое ему пришлось некогда принять из-за на краткий миг проявленной сентиментальности, которую он успел забыть. Но она снова и снова напоминала ему о том, сколь многого ему стоила данная ошибка. Он применил рессурексион, дабы испытать предел своих возможностей в имеющейся форме, ведь он был арранкаром из ранга вастер лордов. Вершиной пищевой цепи. Таким, как он, едва ли было свойственно бояться, разве что равных им, но и подобные встречались раз в столетие (а то и реже). Он, несомненно, применил рессурексион, однако… Заэль, а ну потуши печь! С огнем не играются! Разруха. От его сверх цепкого и внимательного восприятия ушли мгновения, предшествующие тому, что он лицезреет сейчас. Повсюду трупы арранкар, большую часть из которых едва-ли теперь можно опознать. Песок Уэко-Мундо дымился, хотя обычно не нагревается до высоких температур и не горит. В нос ударял запах опаленной плоти и свежепролитой крови. Это — бремя. Бремя столь отвратительное и бесполезное, что сродни клейму. Клеймо бешенства. И он знал, чей голос взывал к нему в такие моменты. Кто отчаянно рвался из самых потаенных уголков его души. Вопль обездоленного, вопль изнывающего от несправедливости. Вопль до боли знакомый, однако сильно поблекший в водовороте ноющей пустоты, которая не отпускала ни на миг. ЭТО НЕЧЕСТНО! Я ХОЧУ СРАЖАТЬСЯ! ПУСТИ! ПУСТИ! Я ПОРВУ ИХ ВСЕХ, Я УНИЧТОЖУ КАЖДОГО! Глупости. Его это вовсе не заботило и когда-то он даже полагал, что это может быть сподручным средством в его начинаниях, но понял, что сильно ошибался. К черту силу, к черту могущество, если он не может быть верен самому себе до самого конца. Холодный рассудок не соседствует с бушующим рвением. Утонченное откровение откуда-то сверху не соперничает со слепой яростью. Нет, оно ему не нужно. Это придаток, что постоянно болит. Это… Он исторг из себя пустого. Адьюкаса, принявшего вид, сильно напоминающий быка. По спине Заэля пробежали мурашки: то ли от резкого уменьшения силы, то ли от неких ностальгических чувств. Он спал, оказавшись истощенным разделением. Ну и пусть, сам Серо тоже был готов упасть замертво. Это было рискованно, но он сформировал кусок, отвечающий за его буйство и придал ему форму пустого. И теперь он сам адьюкас, следовательно, Серо ему больше не быть. Его изгонят из Эспады. Но это временно. Он еще найдет свое совершенное бытие и вырвет себе место под веками не меняющимся полумесяцем и темным, словно бездна, небом.

***

Однажды он увидел в свите Сексты арранкара, узор маски которого был ему довольно знаком. Но нет, это, определенно, было и близко не то, что навеяло воспоминания. Внешний вид. Светлые волосы, дерзкий взгляд, полный уверенности и даже шальной игривости — это был он. Воин… А кем был Заэль? Хороший вопрос, но если его и спросили бы, то он ответил, что ему бы подошло ремесло Алхимика. Истинно так. Хотя, не будет несправедливым отметить, что его нынешнее ремесло во многом отвечает этому призванию, пусть и более широко в своем охвате. И это прекрасно. Сколько всего можно познать, сколько всего увидеть и унимать то, что раз за разом буквально вытягивает из него все, что у него есть, куда-то вовне… в пустоту.

***

Этот шинигами… он резко приобрел еще больше сил, чем у него было изначально и Заэль это видел так, будто сам сражался с ним. Банкай, что не причинял его брату вред буквально несколько минут назад, вдруг стал теснить того и в определенный момент вовсе нанес ему фатальный удар. Какая потеря. Как жаль, что то, из-за чего он был некогда неуправляем, оказалось таким слабым. Таким… хрупким. Чертов мусор! Ни в жизни, ни в посмертии не был полезным. Во всяком случае, так хотелось думать. На удивление, в научных парадигмах всегда есть что-то, что заставляет нас сомневаться в них. Так же и с концепцией утилитарности. Он не оказался в должной мере полезным и все же… Это была та часть его, что не уходила при всем желании и, даже изобрети он зелье по отъему памяти, он вряд ли бы смог забыть эту ухмылку и голос, полный нетерпения, из которого буквально исходила жажда битвы. Он называл того шинигами «братцем»… какая ирония. Неужели он был так зол на Октаву? Но за что? Этот вопрос, на который он не мог ответить, оставил свой неизгладимый след в его душе. Зато… ему удалось узнать, вплоть до спиритической структуры, все об этом банкае. Столь крупный и неудобный во владении банкай станет полностью бесполезным, если внести некоторые коррективы в работу лаборатории. Определенно, это будет потешно. Особенно после того, как Воин не преуспел. Торжество мысли покажет, что некогда он был зря порицаем. Трус? Увольте. Гений? Несомненно.

***

И вот этот шинигами стоит перед ним, сильно ослабленный выстроенными заранее ограничениями. Заэль объяснил этому тугодуму как можно проще, почему его попытка использовать банкай потерпела сокрушительную неудачу. «Суерте!» — сказал бы Ямми. Возможно. — Тебе довелось убить того арранкара в мире живых, помнишь? — подошел к завершению своей тирады Заэль — позволь тебе назвать его полное имя. Ильфорт Гранц — мой старший брат. Впрочем, не беспокойся. Я не намерен мстить. Ведь, в самом деле… — он посмотрел сначала вверх. Вы двое — моя настоящая гордость -… не думаешь ли ты, что… — он склонил голову вниз, обрушивая свои розовые и спадающие на лоб локоны в сторону пола. Засранец ты, конечно, тот еще, но что поделать, раз прилип ко мне -… я буду переживать из-за поломанной игрушки?

***

И даже после мучений, тянущихся в его голове годами, когда он уже молил время ускориться хоть на чуть-чуть, чтобы долгожданный насмешливый клинок пронзил его сердце. Даже оказавшись в Аду, где нет места состраданию и где ты ощущаешь всю тяжесть своих грехов… есть вещи, которые невозможно забыть. Рука без клинка не столь эффективна, это стоит признать. Но и клинок без направляющей его руки лишь кусок металла. Они оба об этом забыли.

***

— Это ты, Абараи Ренджи? — произнес, изображая сдержанный гнев, сильно изменившийся в Аду грешник, — Я ожидал увидеть рядом с тобой еще того квинси и Куроцучи Маюри, но… это не проблема. Не мне сейчас показывать недовольство. Он видел позади него девочку. Ему было известно, кто это. Дочь шинигами, что убил его брата. Родственник. Интересное, однако, слово. Он никогда особо не придавал ему значение. Но почему именно сейчас… эти рога, торчащие из головы… так болят? Цепи взмыли в воздух и приготовились ухватить того, кто однажды сделал, казалось бы, вполне ординарную вещь, но… «Мусор? Определенно. Брат? Точно так же определенно».