Память, не молчи!

      Главная башня, которая столько раз снилась Такко, наполнилась звоном мечей. Близнецы схватились не на шутку, оставалось лишь уповать на затупленные края и острия. Впрочем, уроки Ардерика не прошли даром — мальчишки сражались упорно, но аккуратно. Мар уверенно гнал Эста вниз, и Такко от всего сердца переживал чужую неудачу: он-то знал, как трудно на этой лестнице противостоять тому, кто держит меч в левой руке.       Эст выкатился на площадку, отбил последний удар и утёр пот:       — Обалдеть! Мне его и правда не достать!       — Ты ещё хорошо держался, — подбодрил его Такко. — Я на этой клятой лестнице каждый раз оставался без меча.       Следом показался и Мар. Он тоже взмок, рубашка темнела пятнами на плечах и спине, где он касался стен, волосы прилипли ко лбу. Но глаза сияли победой.       — Неужели в их роду все рождались левшами? — спросил он.       — Не все. Многие переучивались. Но левшей было большинство, поэтому и лестницу сложили под них.       — Хорошо, что Рик выучил нас биться с обеих рук, — заявил Мар и перебросил меч в правую ладонь. — Эст, теперь ты вставай наверх! Поглядим, возьму ли я эту башню!       Замок принимал близнецов шаг за шагом: кабинет, потайная лестница, теперь вот башня. Такко смотрел снизу на выверенные движения близнецов и диву давался. Настоящие воины — молодые, но отважные, и дело своё знают. Старинные мечи взлетали и опускались решительно и точно, как в настоящем бою, но чувствовалась в их взмахах и бережность: не враги дрались, родные братья.       А как начнут эти братья бегать по тайникам, не сразу и разберёшь, шестнадцать им или шесть! Нынешним утром Такко с затаённой гордостью наблюдал, как Эст беседовал с конюхом: чинно, серьёзно обсуждал лошадиные стати и корма, как заправский хозяин. А когда конюх отвернулся, степенно распрощавшись, наследник бросил ему в капюшон лягуху. Ну что с ним делать? И откуда, скажи на милость, он эту лягуху взял?       — Когда люди к тебе придут как к маркграфу, ты им тоже лягушек подкинешь? — вразумлял он Эста позже. — Сдаётся мне, Ардерик тебя этому не учил, да и за баронессой я таких шуток не замечал!       — Сам не знаю, что на меня нашло, — оправдывался мальчишка. Впрочем, раскаяния в нём не наблюдалось ни капли.       — Разыгрывал бы, так хоть посерьёзнее, как взрослый, — не отставал от него Такко. — Благородные люди не позволяют себе глупых шуток. Вот например...       Он напряг память: сейчас бы очень пригодилась история из юности Олларда. Маркграф с ним особо не делился, но что-то вертелось на краю памяти, кто-то о чём-то рассказывал... Такко даже зажмурился, чтобы сосредоточиться, и выплыло: нянька Катерина сердито щёлкает спицами и, не смахивая злых слёз, жалуется на механическую крысу, которая попортила ей столько крови в первые годы в замке.       — Что — например? — выдернул его из воспоминаний нетерпеливый голос Эста.       — Да так, пустяки, — Такко махнул рукой. — Просто не делай так больше. Несолидно.       Дождался, когда Эст уйдёт, и тогда уже позволил себе беззвучно рассмеяться. Никогда бы не подумал, что близнецы унаследовали шальной нрав от маркграфа, но поди ж ты: и убийственная серьёзность Оллардов порой прерывалась отчаянно-детским хулиганством. И это маркграф уже был женат, когда мастерил заводную крысу! Чего ждать от близнецов...

***

      Братья хотели провести в оружейной весь день. Такко едва загнал их в столовую — в башне быстро темнело, махать мечами становилось всё опаснее. Да и готовить почву для разговора следовало усерднее.       — С этой лестницы и начались россказни, будто замок охраняют злые чары, а сами Олларды владеют колдовством, — говорил он, пока проголодавшиеся мальчишки очищали тарелки. — На деле, как вы убедились, их защищали семейная особенность и маленькая хитрость.       — Рик говорил, левши рождаются редко, — сказал Мар с набитым ртом. — Как так вышло, что у них появлялись в каждом поколении?       — Олларды были помешаны на чистоте крови. Брали жён, которые не испортят породу — не знаю, как именно они их выбирали, но на портретах не только мужчины, но и женщины все похожи друг на друга. Видимо, секрет был в этом.       — Грета говорила, Оллард сватался и к нашей матери, — заявил Эст.       — Да, но не решился жениться на столь… яркой женщине, — Такко мысленно попросил у маркграфа прощения. — Впрочем, в конце концов он оценил красоту и нрав баронессы. Отзывался о ней с большим уважением и… Конечно, мы никогда не обсуждали их несостоявшийся брак, но, полагаю, они оба не раз задумывались о замыслах судьбы, которая свела их снова.       Такко прервался, будто бы хотел освежиться травным настоем. Пусть близнецы тоже задумаются. Но они, разумеется, зашли с другой стороны. Мар вскинул голову и удивлённо посмотрел на Такко:       — Говоришь, Олларды были помешаны на чистоте крови?       — Да. За триста лет не нажили ни одного бастарда. Считали любовные интрижки ниже своего достоинства.       Мар снова открыл было рот, но замолчал и уткнулся в тарелку: Эст явно пнул его под столом. Такко неспешно продолжил:       — Что бы ни болтали при дворе, я никогда не объявлял себя наследником рода. А маркграф Оллард не оставил никаких бумаг, которые давали бы мне это право.       — Так он наверное не успел? — в один голос возразили братья.       Такко качнул головой:       — Он всё продумал. Оставил все распоряжения и вписал меня в завещание как своего ученика. А земли поручал императору, но с оговоркой: если наследники не заявят о себе в течение шестнадцати лет после его гибели.       — Так это кто угодно может заявить, — сказал Мар. — Почему ты этого не сделал?       — Потому что без документа о признании наследников это распоряжение недействительно. Когда знатный человек хочет оставить родовые земли незаконному сыну или дочери, он пишет особый документ, где подтверждает, что он — отец. Заверяет личной печатью, ну, как обычно с важными письмами. И с этим письмом уже идут в канцелярию или лично к императору.       — Так этот документ существует?       Такко кивнул.       — У этого замка есть наследник? Маркграф оставил другого сына?       С минуту Такко размышлял, добить их сейчас или чуть позже. У близнецов глаза были как угли: пылали нетерпением и жаждой тайны. Но тайна требовала доказательств, сразу же, а у Такко не было их при себе.       — Да, у замка есть наследники, — сказал он, подчеркнув последнее слово. — Маркграф оказал мне честь хранить эту тайну, честь совершенно незаслуженную, надо сказать. Пожалуй, я даже могу показать вам тот документ.       Он говорил спокойно, даже буднично, но неотрывно следил за близнецами. На одинаковых лицах сменяли друг друга любопытство, недоумение, недоверие. Не было одного — догадки.       — Так вот почему ты не зовёшь маркграфа... отцом?.. — с трудом выговорил Эст. — В лучной лавке ты звал так другого. Мы тоже… Рик он, ну, Рик… трудно… но наверное ты мог бы… хотя бы здесь?       Такко снова качнул головой и пожал плечами:       — Кто бы что ни говорил, у меня нет такого права.       Он задумался, как лучше, убедительнее, всё обставить; как разложить последние детали, чтобы они сами собрались в механизм? Пожалуй, нужен был ещё один шаг.       — Если хотите, можем взглянуть на семейные портреты, — сказал Такко. — Они в кабинете.       — А почему не на стенах?       — Испортятся, — коротко ответил Такко и поднялся из-за стола.       Из ящиков пахло сыростью: хранить портреты и здесь не годилось, следовало отправить их в городской особняк, но там их нипочём не хотели видеть. Хоть в столицу забирай. К счастью, ни краска, ни рамы пока особо не пострадали.       — Мечи у всех справа, — сразу подметил Мар.       — И правда все на одно лицо! — вторил ему Эст.       — Это последний маркграф Оллард, — Такко вынул портрет с особой осторожностью и прислонил к стене. — Здесь ему не больше тридцати. Рисунок сделан вскоре после женитьбы. А вот Малвайн, его жена.       — Я никогда не видел таких волос, — ахнул Эст.       — Я тоже. У северянок бывают светлые, но не такие пышные. А вот их дочь Агнет. — Три портрета стали в ряд, и Такко не мог не вспомнить видение у могилы — вся семья вместе, на крыльце родового замка.       — Я бы решил, что это тоже его жена, только в юности, — сказал Мар.       — Да, Агнет была очень похожа на мать. Здесь она младше, чем когда я с ней познакомился. Похоже, все три портрета писали в одно время… Так вот, говорят, что это обычно для древних родов — когда порода до того истощается, что все наследники выходят лицом в матерей.       — А Агнет тоже была левшой?       — Да. Эта особенность никуда не делась, как знак, что Агнет отмечена печатью рода и наследует замок. Только этот знак ей не помог.       Такко невольно задержал взгляд на портрете. Рассветные силы! Столько лет прошло, а боль не утихала. Стальную волю Агнет, самоотверженность, доброту — всё забрала болезнь, слепая и глупая, и сердце снова сжалось от несправедливости.       — Ты её любил? — неожиданно понимающе спросил Эст.       — Нет. Не смел. Но никогда её не забуду. — С помощью близнецов Такко убрал портреты и запер ящик. — Едва я попал сюда, как ощутил, будто замок говорит со мной. Я восхищался теми, кто его построил, и кто живёт здесь сейчас. Жил, — поправился он. — Я рад, что мне выпало быть с последним из Оллардов до конца, и когда он умер, я поклялся исполнить его последнюю волю. Не ему — себе. Он не взял с меня клятвы. Эта воля касается вас.       — Нас?!       Такко кивком показал на занавесь, скрывавшую потайную дверь за маркграфским креслом. Близнецы шагнули за ним без колебаний.       Красиво открыть дверь на потайную лестницу не удалось: замок заклинило. Можно было пройти через холл… но наконец замок, поглотив половину маслёнки и испробовав на себе с десяток отвёрток и прочих инструментов, соблаговолил открыться.       — Он точно откроется в другой раз? — Мар скептически оглядел два мощных ригеля.       — Или путь назад будет отрезан, и мы останемся в подвале навечно? — наигранно-бодро спросил Эст.       — Только если вы сами этого захотите, — ответил Такко, осторожно вынимая ключ. — Не бойтесь. Если и заклинит снова, тут два запасных выхода.       «Но путь назад отрезан, это ты верно подметил», — добавил он про себя.       Свет фонаря тревожил тени, разгонял застоявшийся мрак. Близнецы спускались за Такко без малейшей задержки, иногда перешёптываясь. «Будь я взаправду потомком Оллардов и пожелай пустить их на заводных кукол, они до последнего не ждали бы беды, — подумал Такко с мрачной усмешкой. — Идут в подвал, как в столовую». Потом вспомнил, как он сам доверчиво шагал за маркграфом по этой лестнице, и ворчать на близнецов сразу расхотелось.       — Вот тайная мастерская, — обвёл он рукой подвал. — Сейчас здесь не осталось ни одной шестерёнки, всё увезли в Медные горы. А за этой дверью хранился механический скелет.       — Я бы, наверное, сбежал, увидев такое, — подумав, сказал Эст.       — Я так и сделал, — не скрыл Такко. — Вообще я то восхищался маркграфом, то боялся его. У меня в голове не укладывалось, как можно создавать прекрасные, невиданные механизмы, и теми же руками разорять могилы. Только на Севере понял, что он мне не враг.       Замки́, замки́, бесконечные замки́. Наконец, распахнулась последняя дверь, и открылся подземный ход. Фонарь осветил углы проржавевших клеток, где когда-то держали пленников, ровную кладку пола с углублением посередине и влажные камни на потолке. Близнецы шли за Такко след в след, молча. Под низкими сводами слышалось только их дыхание да иногда удивлённый полувздох-полувосклицание.       Ещё одна дверь — и в глаза ударил свет. Мягкий, рассеянный, он показался слепящим после подземелий. Близнецы проморгались и ахнули. Свет падал из узких окон в каменных стенах, заплетённых шиповником, бросал резные тени на пол и гробницы, уходящие в сумрак. У ближнего края было совсем светло: там виднелись изящные кованые ворота, сквозь которые различались мраморные ступени наверх. Оттуда доносились запах леса, шум ветвей и пение птиц.       — Семейная усыпальница Оллардов. — Такко прошёл вперёд, касаясь каменных крышек. — Здесь покоится госпожа Малвайн. А здесь — Агнет.       Он положил ладони на полированный камень, очертил искусно вырезанное имя. Ничего не поделаешь, придётся побеспокоить наследницу.       — Можете отвернуться, — сказал он близнецам и налёг на крышку.       Братья не зря копались в северных могилах. Бровью не повели при виде обтянутого кожей скелета в россыпи светлых локонов и в пожелтевшем от времени шёлке. Только удивлённо взглянули на такой же потемневший лук и колчан тонких стрел. Такко осторожно сдвинул колчан, не побеспокоив полуистлевших рук, и вынул из шёлковых складок обтянутый кожей цилиндр.       Хранить письмо Олларда в столице было слишком опасно. Поначалу Такко перепрятывал его бессчётное число раз, но не мог отделаться от мысли, что в канцелярии следят за каждым его шагом. Подберут любой ключ, вскроют любой замок. Узнают, отыщут, отберут. Решение пришло, как только его первый раз послали в Восточные земли. Кому и хранить тайну Оллардов, как не последней законной наследнице, родной сестре близнецов?       Письмо, украденное Элеонорой, было искусной подделкой. Никакая сила не могла заставить Такко отдать ей подлинник. Поэтому пришлось потрудиться над третьей копией. Знающий человек распознал бы фальшивку, но у баронессы не было столько времени.       — Когда я говорил, что ваш отец учил меня фехтовать, я имел в виду не Ардерика. — Такко говорил медленно. Руки механически открывали футляр, нажимали на тайные кнопки. — Он вырастил вас и воспитал, но в ваших жилах течёт не его кровь. Я бы дорого дал, чтобы не рушить вашу семью, но лучше вам самим добраться до правды, чем она первой доберётся до вас.       Он протянул братьям письмо:       — Прочтите.       Мар было протянул руку. Потом опустил и тихо выговорил:       — Читай сам.       Стены усыпальницы отражали голос, будто вторили, пока Такко читал сперва официальный документ о признании наследников, сокращая неясные и скучные фразы, а затем записку, оставленную ему Оллардом, — уже полностью.       «Я ждал их рождения больше, чем победы. Я часто думаю, кем они вырастут без меня. Вспоминаю Агнет и осознаю — шиповник живуч не меньше ландыша и северного чертополоха. Наша кровь возьмёт верх над любой другой. У моих наследников будет фамильный нрав и прочие узнаваемые черты, благодаря которым Эсхенский замок в должный час примет их как хозяев. Это даёт мне силы уйти с лёгким сердцем. Порой нужно убрать старое дерево, чтобы молодые побеги пошли в рост».       С минуту в усыпальнице стояла подобающая ей тишина. Такко смотрел в письмо, но больше не видел букв; лишь вслушивался в сбивчивое дыхание близнецов. Они не издали ни звука, не шевельнулись. Наконец Такко поднял на них взгляд, и Эст мигом закусил губу и выставил ладони, будто защищаясь:       — Нет. Нет! Ты всё врёшь!       — Чушь собачья, — Мар быстрее овладел собой, в его словах звенел лёд, впрочем, не прикрывавший обиды и растерянности. — Бред сивой кобылы. Идём, брат!       И они не ушли — выбежали наверх, на свет, едва не сорвав с петель ворота, только громыхнул вырванный засов. Шаги звонко стучали по ступеням и плитам дорожки, пока их не поглотил мох.