***
— Рик точно вылезать не собирается, — зевнул Эст. Они давно вымылись и грелись на склоне, а Ардерик всё плескался, да с таким неприкрытым удовольствием, что Арн перестал изображать телохранителя и тоже влез в горячую воду, наказав Такко смотреть по сторонам. Такко лениво оглядывал склон, то и дело возвращаясь к парившей глади. Ардерик и с одной рукой отлично плавал. Вдоволь насидевшись в воде, он снова и снова пересекал купель из конца в конец. Такко старался не пялить глаза на культю, но слишком уж остро отзывалась несправедливость — не должен воин оставаться увечным. Особенно такой, как Ардерик. Ещё и замену себе искал так спокойно, буднично. Мол, сама судьба послала брата присмотреть тут за всем, когда меня не станет. Глупо, конечно, делать вид, будто ты вечен. Особенно когда на тебе целый край. Но всё же хотелось… не отсрочить, над этим Такко не властен, но как-то облегчить Рику отмеренные ему годы. После войны на Севере хватало калек. Они напоминали о прошлом, как подпалины на пнях — о лесных пожарах. Как огонь чернил годовые кольца, так война отметила мужчин старше тридцати: кто ковылял на деревянной ноге, у кого торчал крюк из рукава. Глядя на них, Такко ощущал мрачное удовлетворение — делать замены наладились после того, как разошлись слухи об Оллардовском механическом скелете. Делали, правда, по-простому, из крюков да ремней. Собирать механизмы, хоть немного напоминавшие части человеческого тела, император запретил под страхом смерти. Ардерик вышел на мелководье. Слуги окутали его полотенцем, подали рубашку. Он повёл плечами, расправляя ткань на влажной распаренной коже, и у Такко перед глазами вдруг вспыхнули полузабытые маркграфские чертежи. Тьма с императорским запретом! Такко может собрать Рику такую руку, что будет держать поводья, а может и меч. Так поставить шестерню, этак — пружину. По запястью пустить трос, чтобы пальцы сгибались и разгибались, тут ключ, тут фиксатор… В реальность его выдернул тычок в бок. Близнецы заглядывали в глаза: — Ты деньги за работу считаешь? — Я? Нет, — Такко понял, что двигает пальцами, прилаживая воображаемые детали. — Штуку одну задумал. Только это тайна. — Мы никому не скажем! — Никому-никому! Ардерик с Арном ещё одевались на берегу. О чём-то говорили — слова не долетали, но судя по тону и жестам, братья снова спорили.Что ж, пусть эта тайна свяжет его с близнецами — взамен той, что никогда не будет раскрыта. — Ладно. Думаю, Ардерику без руки не особо весело. Вот прикидываю, можно ли приладить замену. — Думаешь, ему не предлагали? — хмыкнул Мар. — Сказал, что чем таскать деревяшку, лучше ходить с пустым рукавом. — Я сделаю такую, что не откажется. Как живую. Только детали надо раздобыть... Деревяшка с крюком годится только простолюдинам, а Такко соберёт настоящую руку, которая будет сгибаться везде, где положено. Как жаль, что всё маркграфское добро вывезли отсюда сразу после войны! Придётся заново чертить и отливать детали в столице, да так, чтобы не донесли ни Ривелену, ни императору. — Его Величество запретил собирать части человеческого тела под страхом смерти, — повторил его мысли Мар. — Не должно проникать в тайны природы и идти против неё. — Когда мы рвали горы, тоже шли против природы, — сказал Такко. — Когда Грета лечит больных, тоже мешает природе взять своё. Да, за механизмы, похожие на людей и части их тел, могут осудить. Но разве лучше человеку жить увечным? — И ты сможешь собрать Рику механическую руку? — спросил Мар. — Не знаю. Но попытаться намерен. Это не сильно сложнее музыкальных часов, только работа тоньше. А ты откуда знаешь, что за это могут и казнить? — Мать сказала. Близнецы снова переглянулись. — Стряслось чего? — поторопил Такко, чувствуя недоброе. — Да ерунда. Видел в Эслинге у реки новые амбары? Когда их строили, сначала рыли ямы под сваи. А там могила оказалась. Старая, с войны. Почему-то не сожгли их, а так зарыли. Ну мы днём поглазели, а ночью тихонько пошли и мешок черепушек себе набрали. Длинные тонкие пальцы теребили края рубашек, и у Такко перед глазами вставали такие же руки, с небрежной ловкостью вгонявшие пружину между потемневших костей. — Только за нами следили. Едва вошли в замок, нас сразу к матери отвели. — Мы никогда её такой не видели. Так ругалась! — Мы же ничего не делали! Взяли просто посмотреть! — Я ей так и сказал: не мы же могилу раскопали! — А она… Мар толкнул брата в бок: — Не говори! Такко понимающе кивнул: — Влетело, да? В серых глазах плеснуло обидой: — Мы просто хотели их поближе рассмотреть! И розог не заслужили! — Ещё она сказала Грете запереть свои лекарские книги под замок, — в голосе Эста ещё звенела досада. — Только когда мы приедем в столицу, никто нам не запретит их читать! — В столице вам бы за такое дело по-другому влетело, — выговорил Такко. — Нельзя разорять могилы и брать кости, это приказ императора. Правильно мать вас отругала. — Да у неё самой чернильница из Шейнова черепа стоит! И ничего! — сердито бросил Эст. — А нам — так сразу нельзя! — Ты только не говори никому, — попросил Мар. — Ни про кости, ни что нам досталось. Стыдно. — Тайна за тайну, — Такко протянул близнецам руки, одновременно пожал: Эсту правую, Мару левую. Все мальчишки любят возиться с костями. В этом нет беды. Такко тоже подбирал старые кости, когда лазал в детстве по шахтам, и на скотомогильники ходил. Но близнецы — иное дело. Маркграф тоже начал разорять могилы лет в шестнадцать и быстро нашёл в шалости призвание. Как понять, что вело его сыновей — забава или родовое безумие? Утренний сон обретал смысл. Иные могут из могилы дотянуться и всё рассказать. И восставать из мёртвых не потребуется, достаточно, чтобы твоя кровь текла в живых. Такко думал, пока шёл к замку. Думал вечером, болтая с Вереном, и ночью, обнимая Клэр. Думал оставшиеся до праздника дни, помогая готовить площадку для воинских состязаний. Если в близнецах проснётся родовое безумие, смогут ли они ему противостоять? Такко был уверен: будь у Олларда наставник или друг, его любопытство не приняло бы столь чудовищные формы. Но он был совсем один и так распорядился своим даром, что погубил себя и свой род. От мысли, что та же участь может ждать близнецов, замирало сердце. А от мысли, как этим могут распорядиться другие, перехватывало дух. Снова и снова Такко вспоминал портреты в Эсхенском замке: Олларды все были на одно лицо. Близнецы пошли в мать, как и Агнет, но как знать, не возьмёт ли отцовская порода своё чуть позже? Через пять лет близнецы приедут в столицу клясться в верности и принимать титул первых маркграфов Севера. Там Олларда хорошо знали, как и его отца и деда. Стоит кому углядеть малейшее сходство — и сплетен не миновать. Стоит близнецам проявить интерес к костям и механизмам — пиши пропало. Столица — не Север, там не будут заметать подозрения под ковёр ради мира. Может, правда спокойно пролежит на дне, и Такко с Элеонорой унесут её с собой в могилы. А может, всплывёт, страшная, вспухшая, как утопленник по весне, и отравит всё кругом. Рисковать было нельзя.***
Солнце замерло над морем, не касаясь горизонта. К небу взметнулся летний костёр. Лилось привозное вино и местный эль, одуряюще пахло жареным мясом и копчёной рыбой. На площадке для состязаний летели стрелы и встречались мечи. То и дело Такко выхватывал взглядом близнецов — смеющихся, счастливых. Они успевали везде — мелькали у мишеней, в толпе пляшущих, за столом. И с каждым разом в Такко крепло решение — они должны знать, что за кровь в них течёт. И узнать именно от него. Не волей случая, не из сплетен и наговоров. Он должен рассказать. Не ради маркграфа Олларда и даже не ради Агнет. Ради самих близнецов, чтобы они не остались наедине с правдой в самый неподходящий миг. Если бы Такко был при них, он бы следил — может, отцовская порода и не проснётся. Но он уедет через пару месяцев и увидит близнецов только спустя пять лет, уже в столице, когда будет поздно. Ждать нельзя. Но сказать — значит разбить эту большую северную семью. Сейчас, на празднике, мысль казалась особенно дикой. Солнце будто устало висеть над водой и пошло вверх. Клэр схватила Такко за руки, втолкнула в круг танцующих. У её губ был вкус мёда. Он манил — оставь мёртвых, отдайся живым. Летний Перелом пах огнём и солнцем, дымом костра и терпкой близостью. Такко увлёк Клэр на берег, за тот камень, где они с Вереном когда-то смешали кровь. Шестнадцать лет назад здесь горели погребальные костры. Сегодня — торжествовала жизнь. Когда музыка стихла, а огонь погас, Такко вёл Клэр в замок. Она шаталась от усталости и тихо смеялась, спотыкаясь о камни. Такко оглянулся на Бор-Линге, мрачную и суровую, и план, где и как открыть тайну близнецам, наконец обрёл ясность. Провернуть его будет непросто. Но если повезёт… — Клэр, милая, — Такко сжал её ладонь и наклонился к уху. — Помнишь, ты обещала прикрыть меня перед канцлером?..