Für Elise

— Проклятье! Неизвестное мясистое нечто всего за несколько дней превратилось в настоящую напасть — комки появлялись по углам, не успевала она их убирать. На садовой лопатке, ставшей ее незаменимым оружием в борьбе со странной плесенью, как её назвала сама Элиза, запеклись остатки красной слизи, а всю топку изнутри облепило чем-то чёрным, похожим на смолу. Сгустки сгорали почти без остатка, оставляя после себя пепел и странную густую жидкость, которая через какое-то время застывала. После одного или двух дней её было немного, но Элиза в день сжигала по десятку — именно поэтому печку, похоже, придётся менять. Она всё собиралась рассказать об этом барону, но Александр, как назло, попадался ей на глаза только за завтраком и обедом, когда говорить о такой гадости было совсем не к месту. Всё свободное время он проводил с Даниэлем, то показывая ему какие-то отдаленные части замка, то снова и снова спускаясь на лифте вниз. Элиза, после работы, слонявшаяся по коридорам и выискивающая по углам новые жертвы, даже не замечала, когда они успевали возвращаться. Иногда ей даже ночью слышался шум работающего подъемника, но идти проверять она не решалась. Наверняка ей не будут рады. Даниэль потихоньку осваивался и в свободное время предпочитал бродить по замку, с позволения барона заглядывая в неиспользуемые комнаты. Часто Элиза находила его сидящим на полу посреди хлама, сосредоточенно разглядывающего какую-нибудь безделицу, и в такие моменты она узнавала в нём себя. Ей хотелось показать Даниэлю свои находки: фарфоровые фигурки солдат, и потемневшие крохотные шестеренки, и даже коллекцию бабочек, которую она так и оставила в архивах, но каждый раз, пытаясь заговорить с ним, только краснела и мямлила что-то про барона, который его ждал. Александр проводил со своим гостем много времени, даже, как казалось Элизе, непозволительно много. Когда Даниэль отдыхал от компании барона, тот копался в архивах, но и тогда его тоже нельзя было беспокоить: Элиза могла только приносить ужин, украдкой ставя его у самой двери. Хоть Александр и не кричал на неё, каждый раз, когда она пыталась обратиться к нему, он грубо отмахивался и даже не смотрел на неё. Сколько бы Элиза ни пыталась успокоить себя мыслями о важности их исследования, она всё равно чувствовала в груди тупые уколы ревности — словно ей снова было двенадцать, и снова она слушала, как родители умиляются выходкам Маргарет, не обращая на неё никакого внимания. Кроме Гертруды, несшей свой молчаливый дозор в зале, собеседников у нее не осталось: сидя на мраморных коленях, Элиза нашептывала журчащей воде вещи, которые не посмела бы сказать вслух. Элизе как никогда сильно хотелось быть нужной, и она с удвоенным рвением бралась за любую работу, которую только могла найти, будь то или бесконечные уборка, стирка и готовка, или война с плесенью, в которой она медленно, но неотвратимо проигрывала. Красные сгустки, в некоторых углах разраставшиеся в целые перепонки, похожие на сотканную из прожилок плоти паутину, захватывали замок, начиная с самых дальних его закоулков, на которые ни барон, ни его гость не обращали внимание. В очередной раз, срезав плотную мембрану, Элиза решила, что дальше так продолжаться не может. Набравшись наглости, она собиралась хоть весь день прокараулить у лифта, начиная с самого утра, но выловить Александра и потребовать от него объяснений и тому непонятному гулу, который она слышала еще раз, и плесени, которая начала разрастаться после него, и их с Даниэлем времяпровождению. Но ей даже не потребовалось ничего делать: Элиза собиралась было влететь в зал, но еще в коридоре услышала напряженные голоса, заставившие ее припасть к книжному шкафу. — Мы попусту тратим время, — услышала она Даниэля, говорившего с таким отчаянием, что у нее самой на душе стало пусто. — Оно всё ближе и ближе, разве вы не понимаете?! — Не переживай, — Александр был холоден и спокоен, но Элизе все равно казалось, что он взволнован. Наверняка он незаметно сжал набалдашник своей трости, ранясь об острый орлиный клюв. — Пока шар у нас, мы можем дать отпор. — А если обряд не сработает? — Элизе пришлось вытянуть шею, чтобы различить слова. — Не переживай, Даниэль, — повторил барон с нажимом. — Передохни немного. Я позову тебя, когда все будет готово. Англичанин нервно кивнул и, перешагивая через ступеньку, поднялся в свои покои. Элиза напряженно смотрела ему в спину, слушая, как стук трости постепенно удаляется, всё ближе и ближе подходя к лифту. Это был её единственный шанс поговорить с Александром, пока он снова не ушёл на целый день в подземелья. Собравшись с духом, она бросилась через зал, молясь, чтобы он услышал её шаги и не уехал сразу. Ворвавшись в коридор перед лифтом, Элиза не сдержала облегченной улыбки. Александр стоял перед решёткой подъёмника, дожидаясь ее, пусть и выглядел раздраженным, если не сказать злым — он ненавидел, когда его отвлекали от работы, но другого выбора у нее просто не было. — Фройляйн Циммерман, — сказал он тяжело и строго, одной фразой заставив ее остановиться в нескольких шагах. — Что-то случилось, раз вы бегаете с самого утра? — Да, то есть… Выслушайте меня, пожалуйста! — выпалила Элиза на одном дыхании, вспомнив вдруг день, когда приехал Клаас и ей пришлось ворваться в кабинет. — Я уже несколько дней хочу сказать Вам, что в замке завелась какая-то то ли плесень, то ли что, как будто мясо по углам налипло, и оно с каждым днем больше и больше, но вы целыми днями где-то пропадаете, и я все никак не могу… — Достаточно, — прервал Александр, подняв руку. — Перед тем, как что-то сказать, хотя бы потрудитесь отдышаться. — Простите, — выдохнула она. — Просто Вы бы сейчас опять уехали вниз, и я бы… Я бы вас так и не увидела до следующего утра, а оно всё растет и… — Достаточно, фройляйн Циммерман. Вы и так отняли у меня много времени. Он махнул рукой, и Элиза посеменила следом за бароном. Александр привел ее в лабораторию, куда она, следуя запрету, никогда не заходила. В помещении, состоявшем из двух комнат, было ужасно душно и пахло чем-то тяжелым и резким, похожим на соль. Когда они спускались по скрипучей деревянной лестнице, Элиза, беспокойно оглядываясь по сторонам и заметив в углу кучу чего-то гниющего, закрыла рот рукой, сдерживая тошноту. Узкий коридорчик, спускавшийся ещё ниже, вел во вторую комнату поменьше, где, в отличие от захламленной первой, где на полу валялись ящики, деревяшки и даже поваленный шкаф, было куда чище. Вдоль стен стояли полки с десятками пыльных колб, несколько столов и тех же ящиков с метками. Элиза с любопытством оглядывалась по сторонам и чуть не угодила ногой в решетку на полу, но Александр вовремя оттащил ее, схватив за рукав. — Осторожнее, — бросил он не глядя. Элиза, держась на расстоянии, заглянула в отверстие, похожее на колодец, на дне которого стояла мутная вода, источая над люком запах чего-то протухшего, который смешивался с запахом самой лаборатории. Пробежавшись взглядом по полкам, барон поставил перед ней две бутылки из толстого стекла — зелёную и синюю. Элиза с опаской приблизилась к столу, пытаясь разобрать, что написано на этикетках, но за долгое время надписи на них стерлись и превратились в каракули — или, может, это она была слишком глупой и не знала таких слов. — Слушайте внимательно, — сказал Александр и взял в руки зелёную колбу. — Если ещё найдете сгустки, поливайте их из этой колбы — нескольких капель будет достаточно, не тратьте кислоту попусту, и не подходите близко. Ни в коем случае не прикасайтесь к ним голыми руками, слышите? — Я поняла, — кивнула Элиза. — А вторая зачем? — Если прольете на себя кислоту, сразу найдите меня, — продолжил барон строго. — Если я буду внизу — промойте сначала жидкостью отсюда, а потом — долго промывайте под водой. Понятно? — Да. — Я постараюсь закончить с делами внизу до обеда, но могу и задержаться. В любом случае, думаю, с Даниэлем у вас проблем не возникнет. — Господин барон, а чем вы там занимаетесь? — Исследованиями, — ответил Александр и тут же добавил, предвосхищая вопрос. — Больше вам знать не требуется. — Как прикажете. Элиза осторожно, как маленького ребенка, взяла в руки колбу, оказавшуюся неожиданно тяжелой. Улыбнувшись от предвкушения будущей расправы с плесенью, она неуверенно взглянула на Александра, который будто бы уже никуда не торопился. Поймав ее взгляд, барон кивнул и снова махнул рукой, приказывая возвращаться назад. Когда они снова вышли в холл, он не стал запирать дверь в лабораторию. Элиза незаметно прикусила губу, радуясь, что спустя почти два месяца в замке ей стало доступно новое место. — Занимайтесь своими делами, — снова повторил Александр, отправляясь обратно к лифту. — И будьте предельно осторожны. Это вещество вам не игрушка. — Я поняла, — сказала Элиза, вопреки его словам чувствовавшая себя как раз ребенком, которому на Рождество подарили желанную куклу. — А вы его сами сделали? — Да. — А вы можете научить меня? — выпалила она неожиданно для самой себя. — А то вдруг оно закончится… — Элиза, вы… — барон обернулся, и Элиза заметила, что от недоумения он даже слегка улыбнулся. — Я подумаю над этим. А теперь простите, меня ждут дела. Он удалился, оставив ее наедине с мраморными львами. Оглядевшись по сторонам в поисках жертвы, Элиза, подумав немного, быстрым шагом, прижимая к себе колбу, пошла к месту, где плесень появлялась чаще всего — в неиспользуемом коридоре, идущем из отдаленного зала куда-то вглубь замка. Как она и предполагала, мясистое нечто, которое она только срезала вчера, снова заняло весь угол, растянувшись, как паутина. С трудом откупорив бутылку, из которой вырвался отвратительный кислый запах, она закашлялась и отнесла ее как можно дальше от лица, боясь разбрызгать. Вытерев чистой рукой заслезившиеся глаза, она с мстительной улыбкой посмотрела на сгусток и, наклонив колбу, вылила на перепонку несколько капель. К ее удивлению, плоть мгновенно зашипела и растаяла, оставив только почерневшие остатки на стенах, которые она соскребла лопаткой и которые при попадании еще нескольких капель кислоты превратились в обуглившиеся ошметки, которые она смогла легко собрать и выкинуть в окно. — Так тебе! — выпалила Элиза на радостях, с восхищением глядя на бутыль, превратившуюся в ее руках в самое настоящее оружие. Она обошла почти весь замок, уничтожая ненавистные комки, а закончив — вернулась в лабораторию, во второй визит почему-то показавшуюся ей куда страшнее, чем в первый. Спускаясь по хлипкой лестнице, она крепко держалась за перила, боясь вот-вот рухнуть вниз лицом или в кислоту, или во что-нибудь похуже, вроде сваленной в углу кучи гнили. Осторожно обходя решетку, она поставила колбу на стол, радуясь, что не пришлось открывать вторую. Пользуясь тем, что барона нет, она куда смелее огляделась по сторонам и обратила внимание на несколько записок, валяющихся на столах. «Это моя третья попытка создать эликсир жизни», — прочитала Элиза слова, выведенные угловатым, размашистым почерком. Она не могла понять написанного полностью, но общую суть понимала. В ее голове постепенно, по кусочку, складывалась мозаика: с каждой находкой она все больше и больше узнавала барона, и слова, которые она слышала раньше, про жизнь и смерть, про его возлюбленную, давно умершую, наконец обретали смысл. Элиза положила записку на место и поспешила к выходу. По пути она бросила взгляд на отверстие в полу, прикрытое решеткой неправильной формы, похожей больше на трещины на льду. Воровато оглядевшись по сторонам, она подобрала с пола средний булыжник и кинула между прутьями. Камень упал в воду с необыкновенно громким и долгим всплеском, словно летела целая горсть, но когда Элиза взглянула вниз, то ничего не увидела, кроме ряби на воде. Она вернулась обратно в зал, придумывая, чем заняться до возвращения барона. Даниэль после завтрака снова заперся у себя, и ей не хотелось его беспокоить — с каждым днем археолог выглядел все хуже, несмотря на все попытки незаметно его подкормить. Элизу охватило странное чувство волнения, которого она давно не испытывала: Бренненбург снова стал для нее наполненным загадками и тайнами, которые так хотелось разгадать, но к которым она понятия не имела, как подступиться. Прибытие Даниэля в какой-то степени сыграло ей на руку, ведь барон позволил гостю посещать неиспользуемые коридоры и углубляться в замок, чего Элизе он не разрешал, оправдываясь сыростью и грозящим обвалиться потолком. Александра как будто не волновало, что с Даниэлем может что-то случиться или он может узнать что-то страшное, как Клаас. Как будто Даниэль, в отличие от своего предшественника, никогда не покинет Бренненбург. Но даже если так, от опасностей замка, вроде снующих повсюду крыс или проваливающихся досок, его защищала Элиза, часто сопровождавшая Даниэля в его исследованиях замка. Сначала она жутко стеснялась, но на третий раз привыкла. Даниэль, разглядывая древнюю каменную кладку, рассказывал про то, как раньше такие замки строили рыцари во время освоения местных земель, она же в ответ делилась Альтштадскими легендами и сказками, которые он слушал с неподдельным интересом. Он оказался куда проще, чем Элиза казалось на первый взгляд. Выяснилось, его отец был обыкновенным плотником, зарабатывавшим не много, но и не мало. То, что Даниэль поступил в университет, на три четверти было чудом, и на одну — чистым везением, когда он вовремя попался на глаза профессору Герберту, искавшему себе достаточно молодого и крепкого помощника для предстоящей экспедиции. Именно от Даниэля она узнала, что поездка в Алжир была целиком и полностью оплачена Александром — барона наверняка интересовали вещи, которые хранились бы в гробнице, оказавшейся куда древнее, чем казалось на первый взгляд. Что-то в его словах заставило Элизу почувствовать смутное недовольство — она вспомнила вдруг выражение лица барона, когда тот читал письмо с мрачной новостью. Как бы он ни притворялся, на профессора ему было плевать. Может, и на Даниэля ему было точно так же плевать. Может, и на нее тоже, как бы Элиза ни убеждала себя в обратном. Стараясь отвлечься от грустных мыслей, она сама не заметила, как снова стала вместо того, чтобы спокойно подметать, кружить по широкому коридору с метлой, следуя только одной ей известному ритму. Александр обожал вальсы и успел привить эту любовь и Элизе. Иногда, засыпая, она мечтала, как однажды барон возьмет и ее в Кёнигсберг, и на каком-нибудь вечере у нее получится потанцевать, пусть и не в зале, а в коридоре для прислуги, но потанцевать под настоящую музыку, или хотя бы просто услышать ее издалека. Как бы Элизе ни нравилось в Бренненбурге, ей все равно хотелось жизни — громкой, яркой, не ограниченной только древними каменными стенами. Лязг упавшего железа заставил ее остановиться и резко обернуться. Даниэль, притаившись за доспехом — Манфредом, вспомнила Элиза, — растерянно и смущенно смотрел то на нее, то на упавший шлем. Ей даже не хотелось знать, как давно он там стоит. Однозначно, что сейчас он поднимет ее на смех, а потом расскажет барону, который точно будет недоволен тем, что она нарушила очередной запрет — никаких танцев с метлой, когда в замке гости. Спохватившись, Даниэль схватил с пола шлем и попытался водрузить обратно, но сделал только хуже. Весь доспех покосился, грозясь рухнуть на пол кучей ржавых железок. — Дайте мне, — пробормотала Элиза, поправляя несчастного Манфреда. — Простите, пожалуйста, — сказал англичанин тихо, пряча глаза. — Клянусь, я за вами не подсматривал. — Это я должна извиняться. Господин запрещает мне… Так делать, когда в замке гости. — Почему? Мне кажется… Мне кажется, вы хорошо танцуете. Она густо покраснела, не зная даже, что ему ответить. Манфред ухмыльнулся опущенным забралом, и Элиза подавила порыв развалить его окончательно, чтобы, во-первых, разрушить повисшую неловкую тишину, а во-вторых, найти себе занятие на ближайшие полчаса так точно. Даниэль молчал, разглядывая то каменную кладку на полу, то бросая быстрый взгляд на Элизу, которая замерла, положив руку на плечо доспеха. Она не умела, даже сказать, не знала, как отвечать на такие комплименты. Не то, чтобы никто раньше ей их не делал — просто каждый раз, когда рядом с ней появлялся кто-то, похожий на ухажера, следом появлялся герр Циммерман, и тогда несчастный юноша в лучшем случае отделывался побоями, в худшем — выстрелом солью из любимого отцовского ружья, а Элиза вновь и вновь выслушивала, какая она распутная и как закончит свою жизнь в ближайшей канаве. — Элиза, — позвал Даниэль, заметивший, как ее лицо из темно-красного сделалось бледным. — Прошу, простите меня. Я правда не хотел… — Все хорошо, — отозвалась Элиза, тряхнув головой. — Вы не виноваты. — Может быть… — он снова отвел глаза в сторону и почесал затылок. — Может быть, станцуете со мной? — Вы надо мной шутите? — Нет. Вовсе нет. Элиза недоверчиво огляделась по сторонам, задержав внимание на зале, откуда в любой момент мог появиться Александр, а затем перевела взгляд на протянутую ей ладонь, большую, с длинными аккуратными пальцами. Здесь не Альтштадт, и отец не возникнет из-под земли, готовый рвать и метать. Да и Даниэль был намного лучше, чем деревенские мальчишки — всегда вежлив и всегда очень осторожен в словах и поступках. С недоверием, до сих пор сомневаясь в собственных мыслях, она приняла предложение, взяв его за руку — то, какой крошечной выглядела ее собственная ладонь, даже показалось ей смешным. Заливаясь краской, Даниэль положил руку ей на талию, а Элиза вцепилась ему в плечо, боясь потерять равновесие. В голове шумело, и ей казалось, будто все вокруг, кроме красного лица англичанина, потемнело. — Раз-два-три, — отсчитал он, уводя ее за собой и продолжая шептать. — Раз-два-три. Элиза молчала. Даниэль был намного выше, и ей пришлось задрать голову, чтобы хотя бы видеть его лицо, в тусклом освещении казавшееся необычно красивым. Неловко улыбаясь друг другу, они кружили по широкому коридору, со временем все больше и больше набирали скорость. Страх и волнение исчезли — осталось только приятное покалывание внутри, как будто бы Элиза каталась на качелях, стремясь улететь как можно выше, в самое небо, и ей хотелось верить, что Даниэль испытывал то же самое. — Сюда не хватает вашего друга со скрипкой, — сказал он весело. — Откуда вы знаете, что он мой друг? — Габриэль сказал. — Мы можем пойти в «Мельницу» в следующий раз. Даниэль рассмеялся, но тут же осекся, взглянув вперед. Элиза обернулась и, увидев в начале коридора красный силуэт, тут же отпустила своего партнера и отскочила на несколько шагов, хватаясь за оставленную в углу метлу, пытаясь притвориться, что все это время она подметала, пусть в этом и не было никакого смысла. Громко стуча тростью по полу, барон подошел к ним и смерил обоих недовольным взглядом, особенно долго задержавшись на Элизе, уткнувшейся в пол. Это была первая ее по-настоящему серьезная провинность, которую Александр заметил. Гостю он, может, ничего не сделает, а ей наверняка нагорит по полной, прямо как дома. — Нам пора, — сказал он Даниэлю. — Пойдем. — Как… Как скажете. Бросив на Элизу разгневанный взгляд, он махнул рукой и молча пошел обратно, к лифту. Уходя вслед за бароном, Даниэль обернулся, прошептав что-то, но она не услышала. По крайней мере, хоть несколько минут им было весело, даже если за эти несколько минут придется понести наказание — оно того стоило. Они не явились на обед, и к вечеру Элиза уже начала волноваться. Больше всего она боялась, что однажды внизу случится беда, а она об этом даже не узнает, пока сама не решится спуститься на лифте, преодолев страх не столько перед бароном, сколько перед самой машиной, до сих пор заставлявшей ее вздрагивать от шума. В голове у Элизы проносились самые страшные картины: и неожиданный обвал, и неудача при эксперименте, и даже то, что красное нечто могло оплести собой двери и шестерни лифта, либо вовсе не дав им подняться, либо обрушив клетку подъемника на полпути. Когда в зале снова раздался тяжелый скрип, она выдохнула с облегчением, молясь, чтобы они добрались до верха благополучно. Лифт остановился, и Элиза осторожно выглянула из-за угла. Александру не нравилось, когда она ошивалась поблизости, но сделать со своим любопытством она ничего не могла, как бы ни старалась. Ей хотелось быть уверенной, что все хорошо и они оба целы, и на этот раз чутье ее не подвело. Когда створки открылись, из клетки, спотыкаясь, вышел Даниэль, выглядевший по-настоящему страшно. На его лице застыло странное выражение, похожее не то на ужас, не то на восторг, а руки и белая рубашка, за которую он держался, были окровавлены. Александр, невозмутимый, вышел следом, беря его под руку и буквально утаскивая за собой. Элиза спряталась в угол, надеясь, что ее не заметят. Не глядя по сторонам, они прошли мимо, и она видела, как барон увел Даниэля в гостиную, а затем вышел через какое-то время. Он выглядел усталым, но вместе с этим — странно спокойным, как будто не произошло ничего необычного. Когда он заметил Элизу, его лицо вновь стало жестким и мрачным. — Элиза! — сердито окликнул он. — Что вы там делаете?! — Я… Я ничего, я просто убираюсь… — Вы здесь убираетесь с самого утра. Идите к себе! — Как прикажете, — Элиза поклонилась. — Господин, а что с… — С ним все хорошо, — перебил Александр. — Ему нужно отдохнуть. Не беспокойте его, и меня тоже. Он ушел в свой кабинет, хлопнув дверью. Элиза осталась одна посреди зала, казавшегося как никогда огромным, пустым и жутким в своей постоянной прохладе и неестественном освещении. Рассеянно взглянув на пол, она увидела капли крови, тянущиеся от лифта до самой гостиной, и пошла за тряпкой. Что бы она ни чувствовала к Даниэлю, с его появлением в Бренненбурге что-то как будто сломалось. Барон стал злее и нервнее, появилась эта гадость по углам, даже Гертруда стала намного тише, и иногда Элизе казалось, что даже в фонтане завелась плесень, которая проникла не только в щели между старыми кирпичами, но и в самих обитателей замка. Она вымыла пол и бросила тряпку в огонь. Крови было не так много, но ее передергивало от отвращения от одного только прикосновения к окровавленной ткани. Пусть Элиза всю жизнь росла на ферме и умела забивать мелких животных вроде куриц и кроликов, вид человеческой крови она не переносила — в ее голове всплывали воспоминания о Фридрихе и его пьяных посиделках с друзьями, которые несколько раз заканчивались поножовщиной. Закончив с делами, Элиза вернулась в свою спальню и села на кровать, обняв себя за плечи. Ей было по-настоящему страшно и тошно, как в день, когда пришел отец, и больше всего на свете ей хотелось, чтобы рядом был хоть кто-нибудь. От одиночества и осознания того, как мало она значит в этом огромном, огромном замке, Элизу била тяжелая дрожь. В голову пришла мысль уйти в город, чтобы хоть немного побыть среди нормальных людей, с Габриэлем, который никогда не отказывал ей и не прогонял, но даже у него появились от Элизы секреты, и в последнюю встречу между ними снова висел разговор о бунтовщиках, которого верховой избегал слишком открыто. Она легла на заправленную постель, чувствуя, как слезы вытекают из глаз сами по себе. Элизе не хотелось знать никаких тайн. Ей не хотелось слышать ничьих разговоров, она просто хотела, чтобы все было так, как две недели назад, когда самой большой ее проблемой были нестиранные гобелены, закончившаяся мука и непонятные слова в очередной книге. Ей хотелось, чтобы Александр снова стал странноватым стариком, посреди дня задававшим ей случайные вопросы о прочитанных книгах и игравшим по вечерам на пианино, и не было бы никакого Клааса, никакого письма из Лондона и никакого Даниэля. Элиза жалела его настолько искренне, насколько была способна. Даниэль ей нравился, и ей хотелось помочь и ему тоже, сделать что-то, чтобы он отпустил наконец профессора и сгинувшую экспедицию. Каждый раз, выводя его из пустых коридоров и заброшенных залов в обитаемую часть замка, Элиза слушала его отрывистые, неловкие рассказы о том, какой замок на самом деле древний и сколько всего в нем могло произойти. Каждый раз, когда Даниэль ловил на себе ее взгляд во время завтрака, то незаметно улыбался в ответ. Рядом с ним Элиза чувствовала себя счастливой, но это счастье, недолгое и мимолетное, вряд ли стоило страха и неопределенности, которые шли с ним рука об руку. Насухо вытерев глаза, она встала с кровати, поправив за собой покрывало, и отправилась на кухню. Вряд ли барон и его гость явились бы в столовую для ужина — наверняка Александр снова заперся в своем кабинете до самой ночи, а что происходило с Даниэлем, она даже представить не могла. Скорее всего, внизу произошло что-то жуткое, такое, о чем ей никогда не расскажут, и единственное, что Элиза могла сделать — хоть как-то позаботиться о нем. «О них обоих», — напомнила она себе. Александр, кем бы он себя ни считал, тоже не был сделан из железа. С готовкой она управилась быстро, даже быстрее, чем обычно, и первым делом решила отправиться к барону. Оставлять ужин перед дверью кабинета было для нее привычным делом — к тому же, Элиза надеялась, удастся хоть немного с ним поговорить. Зайдя в короткий коридорчик, она глубоко вздохнула, пытаясь побороть взявшееся неизвестно откуда волнение. Подойдя к столику, она прислушалась: из-за закрытых дверей доносился звук шагов и приглушенного голоса, как будто Александр говорил сам с собой, но слов она разобрать не могла. Когда Элиза поставила поднос, дверь неожиданно распахнулась — барон стоял на пороге, глядя на нее исподлобья. — Что вы тут делаете? — Простите, — тут же извинилась Элиза, отходя на шаг назад. — Я просто принесла ужин. Вы ведь… Вы ведь пропустили обед… — Вот оно что, — ей показалось, лицо Александра смягчилось. — Благодарю. — Я не хотела вас беспокоить, простите, — пробормотала она, собираясь с силами. — Господин, пожалуйста, скажите… Вы не проверяли Даниэля? Как он? — Ему уже лучше. Не переживайте, с ним все будет хорошо. — Я видела кровь и испугалась, что он ранен. — Вам показалось, — перебил он. Элиза опешила, и когда барон уже собирался вернуться в кабинет, вдруг выпалила: — Мне не показалось, — она почувствовала, как внутри все холодеет. — Я сама видела, и после вытерла пол и сожгла тряпку. Почему… Александр медленно развернулся и вышел в коридорчик, прикрыв за собой дверь. Его взгляд, тяжелый, почти враждебный, заставил Элизу вздрогнуть, но она смогла выдержать его и не отвернуться. Будь она смелее, добавила бы, что и гул в прошлый раз ей тоже не причудился, но все слова застряли в горле, как будто замерзли от страха. Барон долго молчал, изучая ее бледное лицо и подбирая слова для ответа. — Вас это не касается, — сказал он наконец. — Вы сами пообещали, что не будете ничего выведывать о моих делах, фройляйн Циммерман. — Мне просто страшно, — сказала Элиза со слезами в голосе, хоть и понимала, что лучше ей вообще ничего не отвечать. В конце концов, она целиком и полностью находилась на его территории. — Как он приехал, в замке началась какая-то чертовщина, и если бы вы хоть объяснили… — Я не обязан вам ничего объяснять. «А я не обязана молчать о том, куда делся Клаас», - возникла в ее голове неожиданная, резкая мысль. Не иначе, как Александр читал ее мысли — другого объяснения тому, как он помрачнел, Элиза не видела. Ее саму колотило от страха, но она продолжала упрямо стоять, задрав голову и пытаясь найти в разноцветных глазах что-то, хоть смутно похожее на ответ на ее вопросы, которых накопилось слишком много, чтобы она и дальше молчала, довольствуясь сухими, неправдоподобными объяснениями. Прежде, чем ответить, барон выдержал долгую паузу. Элиза чувствовала, как ее голова на несколько мгновений стала страшно тяжелой, а в глазах потемнело. — Поэтому я и сказал тогда, что наука для вас не предназначена, — сказал наконец Александр куда мягче, как будто пытаясь успокоить ее и увести разговор в другое русло. — Вещи, которыми мы занимаемся с Даниэлем, требуют серьезных рисков и определенных жертв. — Каких жертв? — Крысы, кролики, разная мелочь. Просто Даниэль… Оказался очень чувствительным молодым человеком. Он пережил много ужасных вещей, но они не закалили его, а наоборот, сделали куда восприимчивее. Сейчас, я думаю, ему стало лучше, и, так уж и быть, вы можете его навестить. Элиза прекрасно понимала, что барону хотелось просто как можно скорее от неё избавиться, и была благодарна за то, какой способ он выбрал: не стал и дальше кричать на нее и прогонять, даже их с Даниэлем утренний танец не припомнил, хотя она была уверена, что до этого дело еще дойдет, просто сейчас проблемы были куда важнее. Поклонившись и еще раз попросив прощения, она выбежала из кабинета и вернулась на кухню за вторым подносом, предназначенным для гостя. Остановившись у двери в гостиную, Элиза постучала, но не услышала ответа. Надеясь, что англичанин спит, она проскользнула в комнату и заглянула в спальню. Даниэль неподвижно лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку. Осторожно, на цыпочках, она прошла дальше и поставила поднос на стол. Услышав странный свистящий звук, Элиза обернулась и увидела, что Даниэль вовсе не спал: он плакал, мелко дрожа всем телом и тихо всхлипывая. — Даниэль? — спросила Элиза робко, подходя ближе. — Все хорошо? Англичанин поднял голову и посмотрел на нее невидящим взглядом, застланным слезами. Элиза вспомнила слова барона о том, сколько Даниэлю пришлось перенести перед тем, как приехать в Бренненбург, и ее сердце снова сжалось. Она никогда раньше не сталкивалась с чужим горем вот так, лицом к лицу — даже когда умирал кто-то из близких, она чувствовала странную отчужденность, не дававшую ей сойти с ума так же, как все вокруг, но теперь этой отчужденности больше не было. Была только она сама и человек перед ней, которому было больно настолько, что он не мог сказать и слова, и Элиза совсем не знала, как ему помочь. — Может, мне позвать Александра? — спросила она, аккуратно присаживаясь рядом. Даниэль отрицательно замотал головой и, слегка повернувшись, взял ее за руку. Его ладонь была влажной и горячей. — Не уходите, — пробормотал он, и Элиза послушно осталась, гладя его по плечу, пока всхлипы становились все тише. — Пожалуйста. — Я здесь. В ее присутствии он успокоился быстро, и вскоре Элиза поняла, что они просто сидят в молчании, держась за руки. Еще пару дней назад она умерла бы от смущения, но сейчас ей даже не хотелось шевелиться, чтобы не нарушить тишины, прерываемой лишь ровным дыханием Даниэля. Он не выдержал первым: отпустив руку Элизы, он сел рядом с ней и убрал с лица налипшие пряди. — Так зачем вы приходили? — спросил он первое, что пришло в голову. — Я принесла вам поесть. Вы ведь даже не обедали. — Спасибо, — пробормотал Даниэль, опуская голову. Что-то мучило его, но он не хотел говорить, а Элиза — боялась спрашивать. — Я могу еще что-то для вас сделать? Он посмотрел на нее долгим, полным вины и грусти взглядом, но ничего не сказал. Элиза поймала на мысли, что ей вовсе не хотелось знать, чем они там занимались, чтобы не разрушать образы, укоренившиеся у нее в голове, и даже неизвестно, в ком она больше боялась разочароваться — в Даниэле или в Александре. Как бы она ни были привязана к ним обоим, есть вещи, на которые просто так глаза не закроешь. — Наверное, нет, — сказал наконец англичанин. — Спасибо вам, Элиза. — Не за что. Наверное, я пойду. Отдыхайте, Даниэль. Она ушла, плотно закрыв за собой дверь, и, выйдя наконец в прохладный зал, поняла, насколько жарко и душно ей было в гостиной. Добравшись до окна, Элиза рывком распахнула тяжелые створки, вдыхая прохладный вечерний воздух. Наверное, хорошо, что он ничего больше не попросил. Она не умела утешать и поддерживать людей, кроме Маргарет, которая была ребенком, и тем более она не знала, как утешать мужчин. Их горе, тяжелое, яростное, выражавшееся либо злыми слезами, либо криками, вызывало в Элизе только страх: она вспоминала отца в день похорон Фридриха. Еще два дня прошли подозрительно тихо и спокойно. Александр и Даниэль пропадали в подземельях с утра до вечера, и Элиза только видела, как они выходят из лифта почти на закате. Все как будто бы успокоилось, даже красной гадости по углам стало намного меньше, но Элиза не могла не заметить, как с каждым днем Даниэль становился все беспокойнее и беспокойнее, как будто он куда-то торопился. С ней он был все так же приветлив, но с Александром все чаще разговаривал резко, и больше всего ее удивляло, что барон на это почти никак не реагировал. На третий день, когда они решили взять перерыв от своих исследований, Элиза решила, что это ее шанс исполнить свою маленькую задумку, как отвлечь Даниэля от мрачных мыслей и хоть как-то развлечь. Эта мысль пришла ей в голову еще в тот вечер, когда она утешала его, но последние два дня у них не было времени даже поговорить, что уж думать о прогулке. После обеда, подловив момент, когда Александр уже ушел из столовой, она нарочно замешкалась, убирая посуду, чтобы они остались вдвоем. К ее удивлению, англичанин понял ее намек и подмигнул. — Элиза, — он заговорил с ней первым, не успела она даже слова сказать. — Скажите, вы сейчас заняты? — Нет, — ответила Элиза честно, радуясь, что их намерения совпали. — А что? — Я хотел бы позвать вас прогуляться по замку, — Даниэль улыбнулся. — В конце концов, мы уже несколько дней никуда не ходили. — Хорошо. Только… Я боюсь, как бы господин барон снова не разозлился. Мне кажется, ему не нравится, что я с вами туда хожу. — Я буду отвечать за вашу безопасность головой. Честное слово. — Поберегли бы вы голову, Даниэль. Усмехнувшись, англичанин взял ее под руку, подражая городским джентльменам, и вместе они отправились в восточное крыло, где Элиза раньше никогда не была и от которого у нее даже не было ключей. То, какую свободу Александр дал своему гостю, заставляло ее по-черному завидовать Даниэлю. Для нее Бренненбург был ограничен холлом с архивами и дальним залом, и только недавно к этому списку добавилась лаборатория, и то неизвестно, надолго ли. Они шли по пустому коридору, который был заброшен не одно поколение. Кирпичная кладка местами провалилась, а стекла в окнах были выбиты, позволяя прохладному ветру спокойно гулять между заросших мхом и плесенью стен. Вид разрушенной галереи, залитой дневным светом, по полу которой расстелился густой ковер низкой травы, одновременно пугал и восхищал Элизу. Даниэль, как и она, оглядывался по сторонам, но его взгляд был совсем другим: он выискивал среди каменных кирпичей и ободранных полотен на стенах что-то, что сказало бы, как давно восточное крыло оказалось в запустении. По пути он дергал за ручку каждую дверь, которая им встречалась, но только несколько из них поддались. Две комнаты были абсолютно пусты, но одна — почти самая дальняя, выделявшаяся среди всех остальных, заставила их удивленно застыть на пороге. Помещение, как будто перенесенное сюда из жилой части замка совсем недавно, оказалось на удивление чистым и обставленным мебелью: с несколькими стульями, диваном и даже столом, но главной их находкой были сваленные в углу холсты и возвышающийся над ними мольберт, на котором, покосившись, лежала картина. Женщина, даже с полотна казавшаяся очень высокой, сидела в кресле, смотря прямо на зрителя. То ли из-за неправильного освещения в комнате, то ли сама картина была так написана, ее кожа казалась неестественного голубоватого оттенка, как если бы она сидела в отдаленном зале замка. Светлые волнистые волосы с серебристым отливом были распущены и украшены несколькими заколками в виде маленьких крыльев. Пусть лицо незнакомки и было скрыто полупрозрачной вуалью, черной, как и платье странного покроя, больше напоминавшее монашеский балахон, только очень богатый и украшенный драгоценными камнями, было видно, что ее черты были благородными и острыми, как будто высеченными из камня. — Вы знаете, кто она? — спросил Даниэль, подходя ближе. — Нет, — ответила Элиза, хотя у нее появилась догадка. — Что это? Она взглянула на столик и увидела лежащий на нем обрывок бумаги, очевидно, вырванный из какой-то книги. Часть страницы, аккуратно оборванная снизу и сверху, пожелтела от времени, но все еще можно было разобрать написанное. Прищурившись, Элиза поняла, что это отрывок из стихотворения, к тому же, на немецком. «Как вам, счастливцам, то понять, Что понял я тоской? О чем… но нет! оно мое, Хотя и не со мной». «Не унывай же, ободрись; Еще ты в цвете лет; Ищи — найдешь; отважным, друг, Несбыточного нет». «Увы! напрасные слова! Найдешь — сказать легко; Мне до него, как до звезды Небесной, далеко». — Вы не знаете, кто автор? — спросил Даниэль, когда она закончила читать. Элиза в ответ пожала плечами. — Может быть, Гёте. Господин барон очень его любит. — Вот как? Вы думаете, это Александр нарисовал? — он наклонился к портрету, разглядывая мельчайшие детали и пытаясь, должно быть, найти подпись автора где-нибудь в углу. — Наверное. Я слышала… Я слышала, что у него была возлюбленная. Может, это она. — Я бы никогда не подумал, что у него есть и такая сторона, — пробормотал Даниэль себе под нос. — Особенно после… — После чего? — Нет, нет, — англичанин поднял руки и беспокойно усмехнулся. — Я просто задумался. Очень странно видеть Александра… романтиком, скажем так. — Он рассказал мне о том, чем вы занимаетесь, — сказала Элиза, наблюдая, как лицо Даниэля стремительно белеет. Это просто животные, напомнила она себе. Такие, как кролики и курицы, которых ты сама рубила на ферме. — Что именно? Что он вам рассказал? На его лице Элиза снова увидела то же выражение вины, которое видела несколько дней назад, сидя в гостиной. Даниэль сам напомнил ей зверька, загнанного в угол: он ждал, что она скажет, не смея даже шевельнуться, и казался напуганным до смерти. Отойдя к стене, он убрал руку за спину, как будто что-то прятал. — О том, что вы ставите эксперименты с крысами, кроликами, — повторила она слова барона. — Мой отец — фермер, так что я к таким вещам привыкла. Я это к тому, чтобы вы, ну… Не судили об Александре только по тому, что он может резать животных и копаться в кишках. Он хороший человек. — Вот оно что, — выдохнул Даниэль с облегчением, как преступник, которого помиловали перед самой казнью. — Понятно. Я знаком с бароном куда меньше вашего, поэтому могу позволить себе быть немного предвзятым. Простите, Элиза. — Давайте пойдем назад. У меня еще есть дела, и я боюсь, как бы меня не начали искать. — Как скажете. Они вернулись той же дорогой, через заросшую галерею. Даниэль удалился к себе, оставив Элизу наедине с ее рутиной. Времени у нее было с большим запасом, поэтому она могла не торопиться, погрузившись в размышления. Ее волновал и портрет загадочной незнакомки, и то, как побледнел Даниэль, когда она сказала, что все знает. Хотя слово «все» было слишком громким — она не знала вообще ничего о том, чем они занимаются в подвалах, и не могла даже верить Александру, как бы ни старалась. Она и так слишком часто молча принимала его условия, даже не пытаясь спорить. Мысль о портрете вызывала в Элизе тоску. Она не могла быть уверенной, действительно ли эта женщина была той самой возлюбленной Александра, о которой говорил его брат, но само наличие в глубинах замка запрятанного портрета казалось ей ужасно трагичным: кто-то пытался увековечить ее память, причем потратил на это множество попыток, судя по сваленным холстам, замазанным черной краской, но в конце концов все же спрятал в заброшенном крыле, оставляя на растерзание времени и сырости. Да и выглядела эта женщина совсем не так, как изображали на картинах благородных леди: она походила не то на монахиню, не то на воплощение какой-нибудь древней забытой богини. Ей не было места в настоящем мире. Александр снова бесшумно подкрался сзади, когда Элиза нарезала морковь для жаркого. Погруженная в свои мысли, она только над самым ухом услышала шорох и подскочила на месте. Барон редко отвлекал ее во время работы, только когда дело было невероятно важным, как доставка письма. По его взволнованному лицу Элиза тут же поняла — что-то снова случилось, и отвечать придется ей. — Элиза, где вы пропадали весь день? — спросил Александр напрямую, глядя на нее исподлобья. — Я? — переспросила Элиза, растерявшись. — Я была с Даниэлем, он попросил сходить с ним в восточное крыло. — Разве вам разрешено туда ходить? — Вы ничего про него не говорили, — она виновато опустила глаза. — Но если… Если нельзя, то этого больше не повторится. — Я очень на это надеюсь, — произнес Александр с нажимом. — Позвольте полюбопытствовать, чем же вы с Даниэлем там занимались? Злая насмешка в его тоне заставила Элизу, моментально вспыхнувшую, резко поднять голову. Она могла понять, когда барон смеялся над ней в первые дни, ей самой было смешно и стыдно, но сейчас он понятия не имел, о чем говорил. Он не имел права говорить и думать о ней вот так, и не имел права вести себя в точности, как отец. Элиза могла стерпеть грубость и отстраненность, могла не попадаться на глаза, когда ее об этом просили, но такие обвинения она не вынесла бы при всем желании. — Мы просто ходили, — сказала она озлобленно и неосознанно сжалась, готовая защищаться. Александр ударил тростью по полу, и Элиза вздрогнула, как от удара ремнем. — Какое интересное у молодых людей времяпрепровождение, — голос Александра казался ей ядовитым. — Только учтите, фройляйн Циммерман, что нести ответственность за вашу «ходьбу» я не буду. И разбираться с ее последствиями тоже. — Прекратите! — выкрикнула она, одновременно закрываясь руками. — Кем вы меня считаете?! Ее крик заставил барона замолчать и отойти на шаг назад. Элиза вжалась в стену, чувствуя, как на глаза наворачивались слезы, а в голове снова проносились картины того, как набожный герр Циммерман наказывал свою блудную дочь, посмевшую заговорить с сыном портнихи, задержавшуюся в «Мельнице» на лишние полчаса, проводившую слишком много времени в компании Габриэля. Только голос Александра вырвал ее из болезненных воспоминаний. — Вы забываетесь, фройляйн! — он впервые был так зол, но Элизе было плевать. — Не смейте разговаривать со своим господином в таком тоне! — А вы не обвиняйте меня в том, что я не делала, — ответила она задавленно, чувствуя только застарелые горечь и обиду. — И Даниэля тоже, он ни в чем не виноват! — Ваш Даниэль… — Он не мой! — Достаточно, Элиза! — рявкнул Александр, снова ударяя тростью по полу. — То, что вам многое сходит с рук, не значит, что вы можете со мной пререкаться! — Я не пререкаюсь, — она всхлипнула. — Я не такая, какой вы меня считаете, вот и все! — Я никем вас не считаю, я просто хочу донести, чтобы вы не бродили с этим человеком черт знает где! Вы понятия не имеете, что он из себя представляет и что может с вами сделать! Или… Александр осекся, взял ее за плечи и несильно встряхнул, заставляя посмотреть ему в глаза. Элиза руками вытерла слезы и снова всхлипнула, не в силах успокоиться. Она надеялась, что уже забыла об отце и его наказаниях, но сначала воспоминания всколыхнул Даниэль, пригласив ее танцевать, а Александр и вовсе заставил ее пережить то же самое унижение. — Скажите мне честно, Элиза, — произнес он твердо, — Даниэль пугал вас? Он чем-то вас обидел? — Нет. Почему… Почему вы вообще его обвиняете? Что с ним? — Я ему не доверяю, и вы тоже не должны. Он может быть опасен. — Почему? Вы ведь сами позвали его сюда… — Позвал, — согласился Александр, все еще не отпуская ее. — Но это не значит, что я всецело в нем уверен. Послушайте, Элиза, я не хотел вас оскорбить. Просто вы ведете себя с ним слишком неосторожно, и... Я за вас переживаю. Если с вами что-то случится, я не смогу себе этого простить. — Я буду осторожнее, — сказала Элиза. — Просто Даниэль, он кажется таким хорошим. Я правда не понимаю… — Молодые люди в целом могут быть очень жестоки и безрассудны. Я должен попросить у вас прощения за свою резкость. Если что-то… произойдет, вы можете рассчитывать на мою помощь. Если понадобиться, я могу стать крестным… — Вы… Что?! Элиза вскинула голову, вглядываясь в лицо барона и пытаясь понять, шутит он или нет. Отец частенько говорил, что если Элиза принесет в подоле, то родного дома может больше не видать, но Александр… Кажется, был абсолютно серьезен и выглядел очень обеспокоенным. Она покачала головой, не веря в услышанное и надеясь, что это была просто глупая шутка, чтобы ее успокоить. — Естественно, Даниэль тоже не уйдет от ответственности. Хочет он или нет, он на вас женится. — Господин барон! — воскликнула Элиза, с трудом сдерживая смех. — Что вы такое говорите?! — Я не могу допустить, чтобы вас обесчестил какой-то лондонский мальчишка, — сказал Александр, тоже не в силах больше прятать улыбку, при этом продолжая обнимать ее. — В любом случае, Элиза. Берегите себя.