Вся правда

            – Милая мисс Пак.       Профессор холодный и острый.       Хлою до самой макушки окунает в ледяное пламя.       Он похож на старого грифа – стремительным северным ветром скользит по светлым коридорам и тень его почти незаметна, когда он останавливается возле двери, пропуская студентов вперёд – Хлоя окаменевшим слепком застывает, чувствует дрожь там, где её коснулось теплом полы его пальто, и тонко выталкивает из себя вежливое приветствие.       Профессор насмешливо кривит губы, сухо кивает и отворачивается, утратив интерес, а Хлоя продолжает видеть мятую от натянутых верёвок ткань и растрёпанные зло волосы, пока пылающий адовым отголоском первого смертного греха взгляд режет её кожу – с тех пор немало прошло времени, но глупое похищение вспышками мелькает вокруг Хлои.       Особенно часто – но Хлоя никогда об этом не признает – ночью, перед сном, когда тени вытягиваются тьмой, а одеяло мыслей ложится сверху гладких простыней – там пробуждаются отблески того, от чего утром становится стыдно.       Она голодно ловит каждое движение профессора, ёрзает на месте и совершенно идиотски прячет горящее лицо за стеклами очков – Хлоя говорит себе, что это восхищение знаниями и умениями, что это уважение, что это признательность за забытый конфликт.       И что она совсем не хочет, чтобы жёсткие узкие ладони стиснули её плечи, высокое и жилистое тело впечатало её в столешницу, а сухие губы сомкнулись на её распахнутом беззащитно горле до кобальтовой синевы.       – Милая мисс Пак.       Пробирки звенят в пальцах Хлои, когда худое лицо склоняется к её уху, цепляясь за открытый ей ракурс и паутина сизых волос касается загоревшейся французской малиной щеки – Хлоя плавится, тянет ближе и судорожно глотает пропитанный тяжёлым парфюмом воздух, мечтая о холодных пальцах под своей толстовской.       Она думает – Господи, неужели вы не видите? – и почти ловит губами его ядовитый рот, но профессор дышит медленно и спокойно, заглядывает в мутный раствор и уходит, взметнувшимся крылом задев спинку её стула.       Он страшен.       Белый холодный, но не острый.       От него веет снегом и одиночеством затерявшегося полярника – топлёный лёд остаётся на языке, если смотреть на него слишком долго: там морозная сталь, длинная ночь, погасший костёр.       Хлоя спокойно засыпает в кольце его рук, обессилев от попытки подготовиться к контрольной по истории за один вечер – жмётся в локтевой сгиб, успевает что-то пробормотать Гризу и зевает, широко и бесстыдно, щёлкнув зубами, вызвав волну низкого смеха у сидящих с учебниками братьев.       Оставаться здесь на ночь ей нельзя – есть разница в дружбе между ребенком с совсем молодыми ещё людьми, и дружбой подростка со взрослыми мужчинами – Хлоя и сама это чувствует, но пытается вернуться в позицию «как раньше», устраивая бой подушками, вечера с пиццей и не отводя смущённо взгляд, когда её футболка задирается на рёбрах.       Белый готовит с ней печенье, решает тригонометрию и играет в снежки, когда она разгорячённая запыхавшись, толкает его своим маленьким телом в сугроб, нависая сверху, и лицо её тогда разрезает белоснежный оскалом – Хлоя вопит, что победила и нагло ёрзает на его торсе, словно ей опять двенадцать.       Когда сильные пальцы смыкаются на её бедрах, она в удивлении не пытается даже вырваться, сбежав вон – снег пронизывается лентами её смущения, полыхая под веками красным и Хлоя застывает на месте, чувствуя пугающее напряжение мужчины – ей кажется, что сейчас самое время по всем законам жанра кричать громко и долго.       – Осторожнее, – роняет Белый и просто снимает её с себя.       Он любит мороженое.       Он сражался с собственными демонами – в ледяной воде, в толще снега, в единении со смертью.       Он страшен.       Хлоя низкая – с круглым лицом, мягкой талией, потными ладошками – совсем не похожа в красоте на мать, и Белый зовёт её медвежонком – у него под тёплой аляской сильное тело, под которым сталь, и он часто молчит, смотрит на неё стыло и серо, заиндевелыми слепками на месте зрачков.       Профессор не зовёт её никак – она сама шепчет его имя во тьму исступленно и ненавидит себя за подобную глупость.       Но в конце она выдыхает прозвище старого друга.       Хлоя боится всей правды.       И итог       страшен