Заново.

— Ириш, я дома уже… — улыбнулся Кирилл, прижимая телефон к уху и проходя в свою комнату. — Да, хорошо. Кирь, я поговорила с сыном, он не против, если ты вечером погуляешь с нами. Ты же хотел встретиться? Ну если, конечно, тебе не помешает, что Миша будет рядом… — Конечно не помешает! — обрадовался Кирилл. — Тогда, подъезжай к пяти… — Понял, буду. До вечера! — До зустрічi*! — прошептала девушка. Кирилл улыбнулся. Ему всегда так нравилось, когда она говорила на украинском. Его всегда так привлекал её шëпот, такой нежный, местами дерзкий, сексуальный. Такой же, как она сама. Иногда милая, застенчивая, иногда дерзкая и эксцентричная, иногда страсная и сексуальная. Она была разной. Незборецкий помнил их первые разговоры, беседы, тогда Романенко стеснялась, или даже боялась его. Помнил ссоры. Он соскучился даже по её озлобленным крикам и возмущениям. В пять Кирилл уже стоял в коридоре квартиры Романенко. — Не торопись, я подожду, — улыбнулся он Ире. Та тоже улыбнулась и заглянула в комнату сына: — Мишенька, ты почему ещё не одет? Кирилл уже приехал… Мальчик вышел из своей комнаты и остановился перед Незборецким. — Привет, — блондин присел перед ним на корточки, широко улыбаясь мальчишке. — Здравствуйте! Кирилл, смотрите какого я монстра нарисовал! — он показал на листе формата А4 разноцветый рисунок непонятного зверя. — Страшный? — Очень страшный, — подыграл ему парень, — Молодец! Девушка лишь стояла и улыбалась. На ней уже были брюки и свитер. — Малыш, — она потрепала сына по волосам, — Иди одевайся… Миша кивнул и убежал в свою комнату. Ира подошла к Незборецкому и поцеловала в щеку, кладя одну ладонь на его плечо. — Надеюсь, вы подружитесь… — улыбнулась она. Кирилл ухмыльнулся: — Конечно. Он лапочка. Мне почему-то кажется, что он очень похож на тебя. Такой же добрый, умный, самостоятельный… — он длинными пальцами заправил её переднюю прядь волос за ухо. — Хочешь сказать, я самостоятельная? — скептически усмехнулась она. — Ты независимая. Я жалею, что оставил тебя тогда… — Кирилл взял её за руку, пряча её ладонь в своей. Расскаялся в том, в чем долгие годы боялся признаться даже самому себе. — Не надо об этом… — попросила она, грустно глядя на Незборецкого, он крепко сжал её руку, успокаивая...