Я снова останусь

Дождь бьет в окно безжалостно. Молнии разрезают небеса зигзагами хищными. Гром сотрясает мир, будто стараясь его запугать. Деревья гнутся и ломаются пополам. Ветер колючий в стекла въедается, пытаясь в дом проникнуть. Маленький мальчик с большими синими глазами замирает от страха. Вспышка резкая комнату освещает, тени на стенах отбрасывая странные. Дверь старая скрипит на ржавых петлях. Девочка стоит на пороге. Вода с волос ее темных стекает медленно. – Ты пришла! – облегчение прорывается в голосе. Мальчишка тянет к ней руки. Девчонка натянуто улыбается. Глаза прячет. Боится. Но подходит на ватных ногах и забирается на кровать. Кровать старая. Железная. Но матрас новый, как и одеяло с подушкой. В одеяло толстое кутается и мальчика укрывает. – Ты опять кричал. Губы дрожат. Маленькая ладошка находит другую такую же. Крепко сжимает ее. Девочка вырваться хочет, но не решается. Только сильнее пальцы свои с его скрепляет. Устало. Обреченно. Не здесь она быть должна. Где-то там... С друзьями... Но не здесь. Должна с подружками печенье есть шоколадное. Тайком маминой косметикой красится. Мультики смотреть любимые. Сказки читать красивые. Про красавиц необыкновенных. Про подвиги храбрые. Про любовь вечную. Но не там она. Она опять здесь. Опять к нему пришла. Хоть и боится его. Странный он. Все его боятся. И родители кричат: "Не смей с ним дружить!". И знакомые твердят: "Зачем тебе псих?". И она сама тихо шепчет: "И зачем он мне?". Шепчет. Плачет. И снова приходит. Руки мальчишки обнимают ее осторожно. Лицом в ее волосы зарывается. Она по голове его гладит. Новый раскат грома. Новый всхлип короткий. – Ты никуда не уйдешь? – голос жалостливый, почти плаксивый. Зубами скрипит. Тяжело дышит, готовясь резко с кровати вскочить и убежать подальше отсюда. Домой. К подругам. К маме и папе. В свою светлую теплую комнату. Подальше от него. Бежать! Бежать! Бежать! – Я останусь. *** Капли о стекло гулко стукаются. Забиваются в верхний угол, ветром подгоняемые, а потом стекают, друг друга сбивая. Как люди совсем. Вперед по головам. Главное самим выбраться. На тех, кто не успел, не обращать внимания. Главное – они сами. Мальчишка лет тринадцати на кровати сидит и в окно смотрит печально. Болезненно-худой. Бледный. Волосы светлые спутаны. Только вот глаза сияют. Ничто их блеск затмить не сможет. Ни доктора с их таблетками горькими. Ни родители с их упреками грозными. Ни ровесники с их насмешками противными. Сидит, обхватив руками голову. Стараясь от мира спрятаться. От реальности жестокой, которая так на него давит. От снов кошмарных, за которые он на утро расплачивается. От одиночества, когда выть хочется. От себя самого, которого все сторонятся. Комната со стенами грязно-белыми давно уже не пугает. Только заставляет вздыхать и ждать напряженно. Ждать, что услышит он шаги за дверью легкие. Любимые. Ждать, что наткнется на взгляд глаз золотисто-карих. Родных. Остается только ждать. Дверь знакомо скрипит. Сколько раз уже хотели петли смазать, но все забывают. Никто и не помнит о такой мелочи. Мальчишка резко голову поворачивает. На пороге девчонка. Косы темные немного растрепанны. На щеках румянец играет. Дышит тяжело, хрипло. Бежала. Школьная форма помята, а рюкзак испачкан. Падала. Торопилась. – Мне... – глубоко вздохнула.– Мне доктор звонил. Ты опять кричал. Отворачивается с досадой. Все нужно выложить! Старается вид нацепить безразличный. А в животе бабочки порхают. В голове туман радостный. Пришла. – Как всегда. Девчонка к дверному косяку привалилась и устало глаза закрыла. Он не смог взгляд отвести. Пока можно. Пока не видит. Можно ресницами густыми полюбоваться. И губами пухлыми. И волосами шелковистыми. – Из-за чего опять? Глаза распахнула решительно. Не успел отвернуться! Взгляд его пристальный заметила. Еще больше покраснела, только уже не от бега. – Неважно. Она вздыхает судорожно. Старается в себя прийти. – Важно. Я слушаю. Вдруг с силой в стекло бьет. Так, чтобы до крови. Чтобы до нервов. Чтобы больно. – Каждый раз. Каждый раз одно и тоже. В пропасть падаю. И никто меня не вытащит. Даже не пытаются. А там голоса... На дно тянут. Никто. Никто не поможет. Девчонка молчит испуганно. Псих. Правда, псих. Настоящий. – И лица рядом плывут... Так много лиц... Отец фыркает и отворачивается. Будто я его подвел. Мать губы поджимает. Доктора головой качают. И никто не поможет. Только смотрят. Сам не заметил, как слеза влажную дорожку змейкой прочертила. Во все глаза на нее смотрит. Новые капельки на ресницах длинных дрожат. – Никто, понимаешь? Никто! Сумку на пол бросает. Ближе подходит и на краешек кровати садится. Все та же старенькая кровать. Скрипит печально. Матрас уже первые дыры показал застенчиво. Пружины скромно полезли. Порошком лимонным одеяло пахнет. Глаза стеклянные. Решилась на что-то. – Есть один человек. – голос дрожит и ломается. Тянет к ней руки. Совсем как раньше. Не здесь она должна быть. Должна после уроков с подружками гулять. Мальчиков красивых обсуждать. По магазинам ходить. Вечером по телефону болтать. Родителям правду говорить. Но она опять здесь. Опять врет родителям. Опять сбегает с уроков, по первому звонку тревожному. Опять приходит. – Ты не уйдешь? – надежда во взгляде плескается. Глаза в глаза. Карие в синие. Он в ее взгляде тает. Она на дно падает. Зрачки у него расширенные. Опять таблетками накачали. Обнимает его сильно-сильно. Но так, чтобы ногтями в кожу больно. Так, чтобы понял. – Я останусь. *** Тучи тяжелые куда-то плывут. Дождь уже не идет. Так, моросит осторожно. Солнечные лучи сквозь завесу плотную прорываются. Ветер почти затих. Парень все так же сидит на кровати. Все та же кровать. Только спать на ней почти невозможно. Пружины совсем осмелели и лезут каждую ночь, больно в спину впиваясь. Спинка железная уже заржавела местами. Все та же кровать. Взгляд его снова к окну прикован. А больше и смотреть не на что. Не хочет запястья исколотые видеть. Не хочет на лицо свое бледное в осколок треснувшего зеркала смотреть. Не хочет и комнату эту проклятую наблюдать каждый день. Лучше в окно смотреть. Дверь с грохотом открывается, едва с петель не слетая. Он поворачивается с улыбкой. На пороге она. Платье жемчужно-белое из мягкой ткани выше колен оборвано. Видимо, шлейф мешал. Грязные разводы растягиваются по неровному подолу. Колготки порваны. Фата еще как-то удерживается в длинных шоколадных кудрях, но и она уже не блистает былым великолепием. Туфли в руках держит. На каблуках бежать неудобно. Тушь потекла, размазалась. Щеки пылают, дыхание тяжелое. – Что опять? – голос уже не злой, не испуганный. Только бесконечно усталый. Улыбка на лице неуверенная слабо сверкает. Ямочки на щеках каким-то чудом появляются. Еще не исчезли. – Сон плохой. Со злостью швыряет туфли на пол. Судорожно воздух глотает, сбрасывая фату вслед за обувью. – О чем? – почти не говорит. Рычит и только. Смущенно ресницы опустил. А улыбка продолжает светиться. – Что тебя у меня похищают. Глаза расширились. Удивленно на него смотрит, будто впервые видит. Тело ее затряслось. Но не от злости. Не от страха. От смеха. Заливистый хохот осколками разлетелся по комнате, пролетел по коридорам и резко оборвался. – Это так глупо? – расстроился он. Девушка внимательно на него посмотрела. Не здесь она должна быть. Должна посреди зала, украшенного торжественно, стоять. Должна за руку любимого человека держать. Должна улыбаться и слова заветные произносить. Но она здесь. Она снова пришла. – Нет. – опять забирается с ногами на кровать. Он снова тянет к ней руки. Она обнимает его, целуя в макушку. Крепко прижимается к ней. Боится, что исчезнет. – Ты никуда не уйдешь? – шепчет, вдыхая запах ее волос и глаза закрывая. Она улыбнулась. Впервые светлой, правильной улыбкой. – Я снова останусь.