Весь мир к твоим ногам

      Каменные столбы идут откуда-то из пустоты. Сакура пыталась туда спрыгнуть, но всегда неминуемо отключалась. А потом опять оказывалась тут: на светло-серой платформе, окружённой тысячей таких же. Там, где сидит Сакура, свет будто клином сошёлся: несуществующий источник хорошо освещает лишь её грязные розовые волосы, бледную кожу, изорванный военный жилет и мелкие камушки, которые всё время впиваются ей в ладони.       Харуно вновь и вновь проводит ладонью по лбу, убирая отросшую чёлку. На нём нет выпуклости в виде фиолетового ромба: просто пропала и всё.       Бьякуго, Печать Силы Сотни, техника, которую Сакура смогла освоить под крылом Цунаде, просто пропала. Её запасы чакры истощились, будто она не накапливала её все эти годы.       Сакура точно не знает, что произошло. Она активировала Бьякуго, потом что-то случилось, и она оказалась здесь: в этом беззвучном месте, где можно сойти с ума.       А потом пришёл он.       И сейчас вращающаяся воронка, искажающая пространство, объявляет о его приходе. Сначала показывается его белая голова, хотя совсем недавно она была пепельно-чёрной. Не цвета вороньего крыла, как у Саске, а именно пепельного оттенка, будто светлее.       Сакура честно не знает, почему она резко стала белой. Причём это не похоже ни на седину, ни на серебристый цвет волос Какаши-сенсея, который, как он угрюмо говорил, передался ему от отца. Они просто… побелели. Стали похожими на белый снег, который редко выпадал зимой на улицах Конохи.       Сакура морщится. Ей не хочется ассоциировать этого конченого мудака, который заставил её довериться ему и заставил её спасать его с приятным снегом, знамением зимы.       Он в каких-то чёрных обтягивающих штанах. Его правая нога полностью белая, но Сакура не знала, почему. Неужели она побелела вместе с волосами?       Взгляд скользит по бёдрам, по торсу, затем по груди. Когда зелёные глаза останавливаются на лице, зрачки резко сужаются.       Его лицо в крови, в тёмной, вязкой крови, закрывающей всю левую половину лица. Из-под коротких ресниц, слипшихся и покрасневших из-за крови, мерцала фиолетовая рябь риннегана. На ключице оставлен резкий кровавый след, похожий на взрыв или даже на поцелуй. Он выделяется на бледной коже, оставлен будто случайно. Но Сакуре всё равно.       Ее пугает его взгляд. Он такой… уставший. Даже уставше-рассблабленный. Он смотрит на неё, не моргает, даже губы не поджимает. Просто смотрит, как куклы Сасори Красных Песков. Взгляд пустой, нервирующий, заставляющий сердце стучать быстрее.       — Почему ты весь в крови? — удивительно, что голос не дрожит. Сакура хмурит розовые брови, глядит на него исподлобья: не хочет разглядывать вязкую кровью, текущую по его шее, скользящую по груди и огибающую взбухший сосок.       — Это не имеет значения.       У него в руках миска с рисом. Её края тоже испачканы в крови, скорее всего из-за его багровых пальцев. Сакура хмурится ещё сильнее.       — Я принёс тебе еды, — замолкает. — Пожалуйста, поешь. Я скоро вернусь.       От его спокойного тона внутри всё выворачивает наизнанку. Так хочется ему врезать, схватить за широкие плечи и затрясти, крича «Где твои эмоции, сволочь?!». Где его гнев, где его странная рассудительность, которая проявлялась в их командной работе, где всё? Почему он не реагирует, ничего не объясняет?       Сакуре хватает малейшего повода, чтобы потерять хладнокровие. Странное качество для врача. Удивительно, что она всегда расчётлива и холодна во время операций. Хотя, если бы она не выплёскивала весь гнев в сражениях, то и на операциях бы срывалась — поэтому она и злится.       У него активируется правый мангекьё. Алая радужка слишком узкая, чёрный узор практически полностью закрывает её. Белое глазное яблоко увито красными сеточками капилляров, выдаёт напряжение глаза.       «Я здесь не останусь!» — рычит в сознании Харуно и подаётся вперёд.       Она отбрасывает миску с разбухшим белым рисом, и та разбивается в дребезги с характерным звяканьем. Его брови чуть подрагивают, когда Сакура хватается за чужую мощную руку, чтобы Камуи занесло и её тоже. Конечность мгновенно напрягается, Харуно чует это под мягкими подушечками пальцев.       Всё вокруг вертится, она не понимает, где находится. Она словно в гендзюцу: видит то, чего нет на самом деле, слышит странный всасывающий звук, хотя его нет, чует запах пыли и хочет чихать, хотя в этом измерении ничего подобного она не чувствовала.       И потом она слышит его голос. Теперь он не бесчувственный — несколько разочарованный, оправдывающийся.       — Я же говорил тебе ждать…       Перед глазами всё плывёт, поэтому она их прикрывает. Голова начинает кружиться, но Сакура пытается бороться с этим чувством.       — Я хотел отправить тебя домой после того, как избавлюсь от мусора.       В этой реплике чуется толика надменности. Недовольства. Сакуре хочется врезать ему ещё сильнее, увы чакры не хватает. Она приоткрывает свои зелёные глаза, видит перед собой мутный торс врага, его плоский живот. Ни намёка на кубики, хотя даже у самой Сакуры они есть.       — Ну что ж…       Она прикрывает лицо рукой, успокаивая раскалывающуюся голову, опять зажмуривает зелёные глаза. Ветер, созданный из-за искажения пространства Камуи, трепещет её сухие грязные локоны.       — С возвращением.       Она убирает руку. Осматривается. А затем испуганно смотрит себе под ноги, оскалив зубы.       — Чт… что это… — говорит Харуно. Её голос дрожит, шея напряжена, слёзы рвутся наружу, а горло болезненно сжимается, — что это такое?!       Она в ужасе.       У Обито безумно тяжёлый взгляд. Он смотрит исподтишка, совсем как Сакура минуту назад, игнорирует щекотание от ползущей по его телу крови и даже чуть ухмыляется. Уголками губ, совсем чуть-чуть. Будто радуется своей победе.       У Наруто открытые глаза. Мутно-голубые. Ничего не выражающие. Мёртвые. Из уголка губ тянется полоска застывшей крови.       У Саске открыт один глаз. Такой же мутный, пустой, только чёрный. Из него течёт такая же струйка крови, совсем как у Наруто изо рта. Правый глаз, некогда риннеган, навсегда закрыт. Сакура предполагает, что отныне он будет в глазнице Обито.       Глаза Ино не видны. Видна лишь её аккуратная причёска, растрёпанный хвост, скользящий по плечу Саске, и ни одного пятна крови. Можно подумать, что она живая, но Сакура не чувствует трепыхания её чакры. Харуно хочется думать, что она притворяется — приходится забывать, что он вряд ли оставил хоть одного человека в живых.       У Какаши-сенсея глаза закрыты. Его глазницы опухшие, уставшие, будто в них налили кровь воду. Застывшая полоска тянется от прикрытого серебряной копной волос лба до переносицы, скользит под чёрную маску и скрывается там. Сакура бы пошутила, что струйка крови смогла хотя бы ощутить лицо учителя, но сразу отгоняет эту мысль. Её разум будто воспалён, вот и несёт всякую чепуху.       — ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?! — голос Сакуры напрягается, срывается. Слёзы текут ручьём, огибают скулу Сакуры, совсем как кровь лицо Обито.       Он оборачивается со смущённой улыбкой. Совсем чуть-чуть краснеет, как какой-то школьник. Харуно больше не хочет ему врезать: нет сил.       — Пожалуйста, — ревёт Сакура, падая на колени. В ладони вновь впиваются камни. — Скажи, что это очередное гендзюцу!… Не говори, что это реальность!       Она тянет к нему дрожащую ладонь. Шумно плачет, всхлипывает. Её друзья, её семья, её деревня, мир…       Она слышит его шаги, чувствует ветер, который обдувает её горячее лицо. Она ощущает его присутствие за своей спиной и плачет ещё сильнее. Нижняя губа, вся искусанная, дрожит.       — Это и есть мир…       Он не исполняет просьбу Сакуры.       — Всё это… Весь этот мир — гнилая ложь и вражда…       Она чувствует чужие пальцы и резко вздрагивает. Слёзы перестают литься, печаль заменяет животный ужас.       — И я исправил это!       Чёрствые подушечки пальцев заботливо ведут линию от середины щеки. Кровь, такая тёплая и отвратно пахнущая, такая тёмная, создаётся ощущение, что она чёрная. Сакура знает это, потому что секунду позже эта чёрно-бордовая капля падает ей на ладонь.       — Всё это для тебя, Рин…

Рин?

      Это имя он говорит нежно. С благоговением. С долькой восхищения.       Она перемещает взгляд к отошедшему в сторону Обито. И её зрачки становятся ещё уже.       Он улыбается искренне. Совсем как Наруто, дающий очередное обещание. Только эта искренняя улыбка… ломанная. Безумная. Суженный чёрный зрачок обводит контуры её лица, резко перемещается, хотя должен делать это плавно.       Щёки Обито покрывает еле заметный румянец.       — Разве ты не помнишь?…       Обито садится рядом с Сакурой и обнимает её. Тыкается в ухо, в прядь розовых волос, но в его голове они каштановые, цвета еловой коры. В его голове вместо кровавых пятен на щеках Сакуры аккуратные фиолетовые рисунки Рин.       Обито вдыхает её запах. Он представляет запах морской воды, свежей травы и утреннего солнца. Но в реальности Сакура пахнет потом, кровью, спиртом и совсем немного цветами. Он чувствует не плотный жилет, а тонкую и мягкую кофту Рин, не сухую грязную кожу Сакуры, а нежную и мягкую Рин.       Обито словно погрузили в гендзюцу. Он счастливо улыбается, кровь стекает с его лица. Она смывается со слезами радости.       У Сакуры полоски крови смываются со слезами горечи.