***
- Я дома! На мой зов отозвался лишь Мартин. Неуклюже перебирая четырьмя лапами, он подбежал ко мне и став на задние конечности попытался дотянуться до моей ладошки. Я присела на корточки, и с глупой улыбкой на лице стала почесывать пухлую мордашку питомца. Мартин – это моя заветная детская мечта, которая осуществилась на мое пятнадцатилетие. Я никогда не хотела иметь собаку. Иметь – слишком грубое и ничего не значащее слово. Я хотела подружиться с собакой. Быть любимой кем-то искренне и бескорыстно. Собаки не похожи на кошек, которые, как мне всегда казалось, лишь терпят людей. Собаки же имеет множество человеческих черт. Будь то ненужная разумность, желание принадлежать кому-то или же болезненный комплекс неполноценности. Проявляя эмоции, она не может обманывать. Собака – воплощение искренности и благодаря этому выражает свою любовь так, как ни одно другое существо. И не будет проявлять любовь, если ее не чувствует, а значит, эта любовь самая настоящая. И лишь один раз за всю жизнь собаки приносят боль, когда умирают. Мартин – мой друг. Он дарит мне ту любовь, кою я не заслуживаю. И всё потому, что он не видит во мне недостатков. Как сказал Роберт Льюис Стивенсон: «Вы думаете, собаки не попадают в рай? Я уверяю: они будут там раньше каждого из нас». И я могу подписаться под каждый словом. Я не сразу поняла, что в доме находится кто-то еще кроме нас с Мартином. Только, когда услышала звук повешенной телефонной трубки. - С кем ты разговаривала?- я посмотрела на мать. Она выглядела недовольной со сдвинутыми у переносицы бровями и сжатыми, тонкими губами. Настолько суровой я не видела её уже очень давно. Из-за болезни отца скорее опустошённой и отсутствующей. - С неким мистером Брауном,- отрезала она и сложила руки перед грудью. В моей голове что-то щелкнуло, и я отшатнулась назад. - Что? - Не делай такой удивленное лицо,- язвительно добавила женщина,- твой преподаватель в кружке писателей спрашивал о твоей незаконченной книге. Представь мое удивление, когда я это услышала. Мать, которая и понятия не имела, чем её дочь занимается после учёбы – это же смешно! - Я объясню… - Мы с твоим отцом не для того много работали, чтобы ты использовало это на своё глупое хобби! У нас в семье сейчас шаткое положение, а ты хочешь меня совсем добить своими выходками?! Джоанна, я с тобой разговариваю! Будь добра хотя бы смотреть на меня! Я выполнила её просьбу и взглянула на неё взглядом полнейшего безразличия. Я не сердилась на неё и не обижалась за эти слова. На людей сердишься лишь тогда, когда чувствуешь, что их слова важны. По отношению к матери я уже давно не чувствовала ничего подобного. Я не могу изменить её точку зрения, и именно поэтому я уже давно с ней смирилась. - Ну и что ты молчишь?! - А что ты хочешь, чтобы я сказала? - Видишь!- довольно взмахнула та руками,- тебе и оправдаться нечем! Можешь попрощаться со всей этой писательской чушью и на какое-то время с друзьями. И уберись в своей комнате! Стыдно перед Маргарет! Я её не слушала… Мне было плевать на то, что она обо мне сейчас думала. Мне было плевать на то, что она запрещала и на что указывала. Мне было плевать… Я поднялась к себе в комнату, и весь вечер пролежала на кровати, перечитывая классический роман любимой писательницы Шарлотты Бронте «Джейн Эйр». Он всегда приносил мне успокоение. Заставлял верить в лучшее. Не терять самого себя в обществе, наполненном ложью и притворством. Человек сделан из книг, которые он читает. Книга великолепно промывает нас изнутри. Я научилась читать в пять лет. Я помню, как иногда, после прочтения очередного произведения, я бежала к Маргарет и говорила: «Герои книжки реальны! Я видела их! Я клянусь!». А та лишь легко посмеивалась. Без злобы и без какого-либо скрытого смысла. Просто посмеивалась от того, насколько яро я хочу отстоять своё мнение. Она приносила мне чашку земляничного чая и усаживая к себе на колени, говорила: «Я тебе верю. Они всегда на время, становятся таковыми». Чтение – это счастье. Читать — это всё равно, что слушать музыку. Описывать то, что прочитал, — это всё равно, что растолковывать музыку при помощи слов. Мне искренне жаль тех людей, которые не имеют желания воспользоваться тем даром, что дают нам книги.***
Стрелки часок сводили с ума слишком скоротечным движением по циферблату. Я не могла ни уснуть, ни думать от этого шума. Распахнув окно, я инстинктивно почувствовала, что должна оставить это место. Хотя бы на время. Движения улиц Лондона не напрягало и не отвлекало от собственных дум. За то, время что я шла вдоль тротуара, всего несколько машин проехало мимо. Их количество я могла бы по пальцам пересчитать. О погоде и температуре я думать не хотела, пока, наконец, морозный ветер не стал проникать под кожу. В какой-то момент воздух уже был так холоден, что стало больно дышать. Я бы перестала дышать совсем, если бы не знала, что будет еще больнее. В глубокой темноте, я с трудом заметила неподалеку одинокую скамейку. Холодную жесткую. Видимо то дерево, что послужило материалом для неё, когда-то было таким же несчастным и одиноким. Я села на неё и обхватила руками колени. Глаза хоть и были открыты я, вдруг оказалось слепой. Говорят: в мире слепых всё становится таким, как оно есть на самом деле. Но я лишь чувствовала, как темнота обнажала мое одиночество. Коснувшись пальцами грубой поверхности скамейки, я тут же отдёрнула руку. Мороз обжёг нежную кожу. Ничто не обжигает так, как холод. Я могла ощущать, как он проникал внутрь тела, наполнял меня, до тех пор, пока силы сопротивляться не покинут. Я хотела сопротивляться. Но хватит ли сил? Строчки из знакомой песни непроизвольно всплыли к голове, отдаваясь эхом по вискам, ушам, губам… /The Rasmus - Open My Eyes/ Fear is like a tree/Страх словно дерево, That grows inside of me silently/Которое незаметно растёт внутри меня. And you could be my blood/Ты мог бы быть моей кровью, And be a part of me secretly/И тайно быть частицей меня. Hate is like a ghost/Ненависть, как призрак, That lives inside of me, I plead/Который живёт внутри меня, я умоляю For you to be my guide/Тебя стать моим проводником, To be the feeder of my need/Заботиться о моих потребностях. Open my eyes, let me see you/Открой мои глаза, позволь меня тебя увидеть. And blow this blinding darkness away/И прогони прочь эту ослепляющую тьму. Open my eyes, let me find you/Открой мои глаза, позволь мне тебя найти Give me a sign/Подай мне знак. - Почему ты сидишь здесь одна? Я могла бы закричать. Ведь темнота не была дружелюбна. Но голос не позволил этого сделать. Любимый голос близкого человека. - Отец?- я инстинктивно потянулась рукой к его лицу, и нащупала пальцами грубую щетину. Запах табака Кентукки. Крепкий, сушеный огнем аромат проникает в самую глубь, в самое сердце, пробуждая давно забытые воспоминания. Странное ощущение непривычной нужды в этом человеке. - Что ты здесь делаешь? Почему не в больнице?! Он засмеялся. Мне стало не по себе. Смех – это радость. Он должен быть лучом света в этой тьме, но я всё ждала подвоха. - Ты помнишь, как я однажды отвёз тебя к зубному, а ты так боялась бормашины, что пыталась сбежать целых четыре раза? В конце-концов пришлось вколоть тебе успокоительное, от которого у тебя началась аллергическая реакция. Ты вся покрылась красными пятнами. Дышала так, словно кто-то сомкнул пальцы на твоём горле. В тот день я подумал, что я худший отец на свете, который даже не знает на что у его дочки аллергия. Мне было стыдно, а главное страшно. Страшно потерять тебя. Тебя откачали, а я всю ночь держал тебя за руку и не имел права отходить от кровати. В ту ночь ты улыбалась во сне. Наверно тебе снилось что-то хорошее. - Зачем ты мне это рассказываешь сейчас? - Наверное, потому что другого шанса уже не будет. - Стой. О чем ты говоришь? - Посмотри на небо. Его голос прозвучал с некой мольбой. Как я могла ослушаться? - Что ты видишь? - Звёзды. Много звёзд. Я не понимаю… - Некоторые видят звёзды, а некоторые пустоту между ними,- гулко произнес собеседник. Внезапно его запах перестал греть. Я почувствовала кислородное голодание по нему. - Ты всё еще здесь? Наступила адская смесь страха и волнения. - Ты веришь в призраков? - Почему ты меня спрашиваешь? - Что вообще такое призрак? Трагедия, обреченная время от времени повторяться? Возможно, это мгновение боли? Что-то мертвое, что кажется живым. Чувство, замершее во времени, как нечеткая фотография. Я не знаю этого, но я знаю, что призраки водятся везде. Мы носим их с собой, куда бы ни отправились. Ты веришь, когда я говорю, что всегда буду рядом с тобой? - Да. - Меня учили не давать тех обещаний, которых я не смогу выполнить. Но я обещаю тебе, что буду всегда с тобой. Где бы ты ни оказалась. Просто знай, что я буду чуть позади. Возможно, ты не сможешь меня увидеть, но я там. Просто верь в это. И запомни: физическое присутствие – это только полдела. Намного важнее привязанность сердца…***
Оторвав голову от подушки, словно от раскалённого куска угля, я вцепилась пальцами в простынь и какое-то время обезумевшим взглядом смотрела перед собой, боясь даже дышать в кипящей тишине. От запутанного кошмара я очнулась в поту и с чувством невыносимой тяжести в области грудной клетки. Это не было похоже на обычные сны, что я видела прежде. Повинуясь внутренним инстинктам, я встала с постели и, успев накинуть лишь спортивную байку поверх пижамы, вылезла через окно на улицу. В лицо подул сильный ветер, шепчущий о приближении холодных зимних ночей. Я запустила руки в карманы и на секунду глянула на соседский дом. В окнах второго этажа горел яркий свет. Видимо Гарри также не спалось этой беспокойной ночью. Избавившись от желания навестить возлюбленного, я отвернулась в противоположную сторону и в умеренном темпе побежала вдоль зажжённых фонарей. Стараясь дышать лишь носом, я пыталась игнорировать беспокойные и ноющие нотки, отдающиеся эхом под ребрами. Казалось они уже целый оркестр устроили и с каждой секундой все сильнее били по стенкам костей, пытаясь прорваться сквозь них наружу. Я могла смириться с физической болью, могла смириться со страхом, коей стал сопровождать меня все чаще, но не с этим ощущением опустошенности и беспомощности. Я чувствовала, что слабею. Сколько еще мне удастся бороться с возложенными на меня испытаниями? До больницы я добралась через двадцать четыре минуты. В автобусе молодую девушку в пижаме и с выражением абсолютной растерянности на лице окружающие старались игнорировать. И я была благодарна им за это безразличие. Не требовалось ускользать от взоров врачей и прочих работников медицинского учреждения и тайно проникать в палату отца. Это попросту не имело смысла, так как моя мать уже была здесь. Она стояла в коридоре, прижав ладонь ко рту, и запустив пальцы другой руки в короткие, иссини-черные волосы. - Пропустите!- я брыкалась в руках охранника изо всех сил, до тех пор, пока мое присутствие не заметила сжавшаяся в плечах и спине женщина, отдаленно напоминающая мне мою собственную мать. - Джо?!- её слёзы катились по белым щекам, словно дождевые капли по стеклу в пасмурную погоду. Тонкие губы скривлены, а опухшие веки перемазаны черной тушью и подводкой. Путь нас с ней разделяло множество разногласий и недопонимай, но я никогда не хотела видеть её такой разбитой, уничтоженной… - Что с ним?!- зарядив кулаком по каменному плечу чернокожего охранника порядка, я пробежала мимо матери и оказалась в той самой ненавистной больничной палате насквозь пропахшей запахом лекарств и отчаяния. Мои ожидания увидеть в постели спящую тень отца не оправдались. Белоснежная простынь была чуть смята, но пуста. Боясь предполагать хоть что-либо, я развернулась к толпе народу за спиной и непонимающе взглянула на мать. - Мне очень жаль мисс Блант,- моё внимание перехватил невысокий мужчина средних лет в докторском плаще. Я опешила и вымолвила только: - Что? Мама, что он имеет в виду? Мама? Мама! Казалось она не слышала. Я видела её, но не чувствовала рядом с собой. Куда подевался весь здравый смысл? Я едва сдерживалась, чтобы не закричать во весь голос. Пожалуйста кто-нибудь избавьте меня от этого кошмара! Я задыхаюсь здесь. Пожалуйста…