Два одиночества

— Сонь, можно задать вопрос? — Я не могу тебе что-то запретить, — тихо ответила девушка, перебирая пальцами края его тонкой домашней футболки, которую с самого начала разговора не могла выпустить из рук. Она с трудом сдерживала подступающий стыд, который вызывал у нее усталый голос Ильи. Так она его измучила. Парень только зашел домой после тяжелого дня в баре и сразу предупредил Соню о серьезном разговоре. Он сухо ей улыбнулся, чтобы немного успокоить, хотя у самого на душе было так хуево и пусто, что даже друзьям рассказывать было стыдно и страшно. Поднимут на смех. Знала бы она каких сил ему стоило излучать такое спокойствие, казалась, будто если он сейчас выйдет из себя, то ничего они уже не смогут исправить. Да, в принципе он и так это знал, но какая-то нелепая надежда все еще теплилась глубоко у него в груди. Когда Соня захотела до него дотронуться, отдернул руку, словно обжегся, насколько ему было неприятно и больно. После этого блондинка перестала обманываться мыслями, что он ее простит. Сама прекрасно понимала, что будь она на его месте, то закатила бы самый настоящий скандал с битьем тарелок о его голову. Остановило бы ее только осознание того, что такой набор тарелок больше нельзя купить в икее. — И часто ты вот так к незнакомцам в тачки прыгаешь? — он сел на табуретку подальше от нее, расслабленно наливая виски в стакан. Девушка любила наблюдать за тем, как он ловко орудует на кухне, представляя себя шефом, но сейчас она не могла даже взгляд на него поднять, стыд сжигал ее изнутри. Макаров никогда не делал вид, что ему глубоко насрать на всех и все вокруг. Даже сейчас спрашивал так тактично, словно боялся задеть ее. И это было так… больно. — Ты меня видел? — она пригладила свои крашенные в блонд волосы и натянула футболку чуть ниже коленей: на улице была поздняя ночь, дождь барабанил по козырьку их подоконника. Девушка вся съежилась от неприятных ощущений, было зябко, ветер прорывался сквозь щели в окне, по коже пробежал табун неприятных мурашек, но она сама не могла признаться, что виной тому совсем не погода. — Ты на меня даже не оглянулась, хотя я тебя окликнул. Знаешь, неловкое чувство, когда зовешь свою девушку криком через всю улицу, а садится она в машину к другому. — Илья, пожалуйста, прости меня, — произнесла она тихо, на одном дыхании. В горле ужасно першило, глаза слезились, а парень вместо того, чтобы наорать на нее, шел в комнату за пледом. — Можно подумать, что ты когда-то чем-то была мне обязана. Нет, не была. Но хотела и правда старалась быть для него той, которую он заслуживает. Они просто жили вместе на протяжении двух лет. Соня каждый вечер ждала его после работы, варила ему ненавистную солянку, которую парень терпеть не мог. Отскребала кастрюли от гречки, которые он вечно ставил в раковину, забывая замочить. Постоянно загружала стирку, потому что он упорно делал вид, что не умеет этого делать. Он же каждое утро приносил ей кофе в постель, смешил ее, изучил все ее больные места, чтобы никогда не ранить. Уходя на работу, нежно целовал в нос. В квартире всегда стояли свежие цветы. Потому что, когда он приносил ей букет, она всегда улыбалась. А Илья так ценил эти мимолетные улыбки, подаренные ему одному. Он любил Соню больше всего на свете. Никто из их общего окружения не понимал и не мог понять как такие разные люди смогли быть вместе и как они вообще сошлись. Ребята отшучивались и говорили, что сами этого не понимают. А потом наступала тишина, оба перекидывались взглядами, зная, что, если бы не Илья, ничего бы у них не вышло. А Соня, ну а, что она? Сама она прекрасно знала, что его не заслуживает. — Следил за мной? — не то, чтобы ей хотелось зарываться в своем вранье еще больше, но таков был ее характер, она не могла хотя бы не попытаться оправдать себя. — Нет, — в этот раз он попытался показать напускное равнодушие. — Просто решил покататься по ночному городу с ребятами, а тут ты стоишь, в платье, на каблуках, а у тебя, как я помню, голова болела. Так ведь, Сонечка? Девушка мазнула взглядом по лицу Ильи, зацепившись за грустную ухмылку на его губах. Он знал. Он знал, что она ему изменила. Его спокойствие в такой ситуации оценила бы каждая девушка, но Соне захотелось наорать на него, за то, что он так легко это воспринял, за то, что не орет на нее, не таскает за волосы по всей квартире, за то, что он не проклинает ее. За то, что он любит ее вопреки всему плохому что есть в ней. За то, что просто появился в ее жизни, когда всё только-только стало вставать на свои места. — Ну что же ты молчишь, Сонечка? — невозмутимо спросил он, продолжая всматриваться в ее профиль, вероятно, ожидая, что она посмотрит в ответ. — Молчишь? Правильно, молчи, — протянул юноша, расслабленно ведя ладонью по лицу. — Спасибо, что выставила меня идиотом, Соня. Все как ты любишь. Эта постоянная драма, которая нужна тебе как воздух, культ вокруг твоей ахуительно-ебанутой личности чуть меня подзаебал, уж прости, малыш. — Тебе, конечно, виднее. Просто не спорить, молча глядеть в окно, дышать чуть тише, чтобы не привлекать внимание. — Избегаешь меня. Не приходишь ко мне на работу, нашла новых друзей. Хорошо, с этим я смирился. Хотел, чтоб ты узнала себя заново после всего, что ты прошла с Вадимом. Но видимо трах с ним тоже входит в комплект, когда познаешь жизнь, да? — его глаза лихорадочно блестели, частое моргание не отгоняло слезы, но он и не пытался их скрывать. Послышался первый всхлип Сони. — Не надо плакать, я ведь всё равно бы узнал. Лучше, если от первого лица. Но и поймать тебя на горячем, тоже было в какой-то степени даже приятно. С ее губ сорвался жалобное мычание. — А я всё равно прошу простить меня, — начала Соня, почти бесшумно. Губы ее были припухшими и ужасно покусанными из-за стресса и чувства вины. — Скажу, что хотела тебя всегда, наверное, с тех пор, как увидела тебя в этом гребанном баре для одиночек, когда еще была вместе с Вадимом. Но ты не давал мне к себе подступиться, вечно шутил свои шуточки, давал советы когда мы с ним ссорились, я чувствовала себя ужасно от осознания, что представляю тебя на его месте. Так же, я понимала, что тебя недостойна и никогда не буду. Мы обсуждали это уже тысячу раз, — она всего на мгновение завладела его ртом, ласково прикоснувшись к губам и сразу же отпрянула, словно обожглась. — Я только смирилась с тем, что ты вытащил меня из ужасной апатии, только научилась ценить каждый день проведенный с тобой. И вот, вдруг ты резко решил заговорить о свадьбе. Я так испугалась. Ну какая, черт тебя дери, свадьба, Илья? Ты меня видел? Я и подумала, что, если изменю тебе с Вадимом, тогда-то ты точно поймешь, что я за человек и поймешь, что достоин лучшего. — Я действительно это понял. Если ты думала, что сопливые истории про то, какая ты хуевая, что-то изменят, то ты ошиблась. Я действительно видел жизнь с тобой, Сонь. Даже когда узнал, что ты переспала с Вадимом. Я тогда впервые осознал, что такое реальный пиздец. Вот это, а не то, что мы с тобой якобы не подходим по гороскопу. Я любил тебя, Сонь. Так сильно любил, — он совсем незначительно отодвинулся, чтобы выйти из комнаты, но этого было достаточно для того, чтобы девушка вцепилась пальцами в его плечи. Илья сел обратно. В какой-то момент, он выпустил стакан из рук и просто отвернулся к окну. Со стороны можно было подумать, что он абсолютно спокоен, но Соня видела, что на самом деле творится внутри него сейчас. Внимательно смотрела, как сжимаются в кулаки его огромные ладони, настолько сильно, что белеют костяшки пальцев. — Прости меня. Прости, слышишь? Я прошу тебя. Макаров медленно повернул голову и совершенно спокойным, убийственным тоном произнес почти по слогам едва слышное: — Я соберу свои вещи утром. Он вышел из кухни. Соня не посмела открыть рта и сказать ему что-либо вдогонку. Не посмела повторить своё ничтожное «прости», потому что ни черта она не заслуживала прощения. Илья ушел спать на диван. Утром он сидел на их общей кровати, глядя прямо на нее. Соня осознала, что парень тоже не сомкнул глаз. Он не посмел шевельнуться и едва не задохнулся от неожиданности, когда Соня протянула свою ладонь и мягко дотронулась до щеки. Большим пальцем провела по коже, невесомо коснувшись уголка губ. И лишь когда он резко встал, Соня увидела, что одет он в уличную одежду, а чемодан уже собран. Она не стала его провожать. Дверь закрылась с оглушительным грохотом, наверняка разбудив всех соседей по лестничной клетке, но это последнее, что сейчас по-настоящему волновало. Это было самое страшное прощание в ее жизни. Вроде ушел всего лишь один человек, а у нее больше никого не осталось.