Самый лучший вкус

      Он следовал за ней день за днём. Иногда делал вид, что прячется, иногда показывался столь очевидно, что хотелось прикрикнуть на него, лишь бы только сгинул с глаз. Иногда он заводил разговор.       — Ну что, госпожа Филия? — дружелюбная улыбка — маска на ехидном лице монстра. — Как вам путешествие? Бодрит?       Филия промолчала. Ей не хотелось даже есть. Уже неделю в пути, а всё кусок в горло не лезет. Кто знает, сколько ещё придётся топтать дороги, а под занавес оказаться совершенно истощённой — хуже не придумаешь.       — Так приятно наконец бросить всё, отправиться в дальние дали, развеять серость будней. Так ведь?       Она даже не подготовилась как следует — стрелой выскочила за порог, едва поняла, что случилось. Бросила дверь открытой. Денег ровно столько, сколько было в кошеле. Выходное платье и новые туфли утеряли лоск. Это не прогулка. Это погоня, от которой она смертельно устаёт не только телом, но и духом.       — Свежий воздух, буйство красок, бурлящая жизнь, — его вдох нарочито шумный, преувеличенно радостный. — Всё это гораздо лучше, чем сидеть дома среди пыльных ваз, а, госпожа Филия?       — Замолчи!       Кселлос едва заметно напрягся, как напрягают своё гибкое тело во время засадной охоты дикие кошки. Истощение, оно как пресная лепёшка, а вот гнев — горячий пряный напиток. Её гнев ещё и чуть сладковатый, ради такого вкуса стоит потратить немного времени, подобрать слова, которые запросто доведут до бешенства того, кто и так на взводе.       Подскочившая Филия разжала кулаки, через силу усадила себя обратно на траву, ближе к костру. Строго говоря, дракону бивуак ни к чему, но только плюющийся искрами костёр мог заставить её сделать хотя бы короткий привал. Пляшущее пламя, пожирающее сухие ветки, напоминало, что нужно хотя бы иногда есть.       Беззвучно Кселлос отступил в тень и в тот день больше не сказал ни слова. Хорошего понемногу.       Всё, что у неё было — лёгкая аура демонов, трудноуловимая, едва заметная. По ней Филия и шла. Шла ногами, в человеческом обличии, ведь стоило обратиться в изначальную форму и взмыть в небо, след тут же терялся. Сверху земля как лоскутное одеяло, а следы, оставленные мазоку — тонкая путеводная нить, затерянная в хитрой канве дорог и нехоженых мест. Иногда приходилось спрашивать у людей, не видели ли они кого-то подозрительного, но все они, охотники и фермеры, лавочники и бродячие торговцы, учёные и актёры, воины и волшебники, лишь разводили руками. Казалось, Кселлос знал, куда нужно идти, но загадочно отмалчивался. Лишь один раз вместо ответа он приоткрыл глаз и хитро улыбнулся. Филия не выдержала — подлетела к нему, схватила за грудки, потрясла.       — Ты знаешь! — её лицо горело, а голос едва не срывался на крик. — Будь ты проклят, ты знаешь, куда они его несут!       Он спокойно перехватил её за запястья, слегка надавил, чтобы она разжала пальцы. Ей оставалось только подчиниться, ведь она смогла его поймать, только потому что он сам позволил.       — Конечно знаю, госпожа Филия, а как иначе?       Её поразило озарение.       — Ты был там, когда они его забирали.       Он кивнул.       Растеряв весь запал, она опустилась на землю, Кселлос так и не отпустил её руки. Она сидела словно в кандалах, подавленная и разбитая. После того, как она отреклась от сана жрицы, новый смысл принёс в её жизнь только маленький древний дракон, которому боги даровали второй шанс. Капризный, громкий, грызущий всё, что попадает в лапы, ласковый, игривый, смышлёный — обычный ребёнок, к которому Филия привязалась так, будто сама выносила его под сердцем, как человеческая женщина. И вот его украли. Похитили часть её жизни.       — Кто они? Куда отправились? — она подняла глаза, встретилась с улыбчивым лицом мазоку. — Скажи мне.       — С чего вы унижаетесь так? — спросил он. — Вы же гордый дракон, госпожа Филия. Разве должен дракон стоять на коленях перед демоническим отбросом?       — Помоги мне.       Она склонила голову, а Кселлос сжал пальцы, дёрнул её за руки, словно хотел поставить на ноги.       — Да, я был там. Я видел, как они забирали твоего сына, — сказал он холодно и жёстко. — Стоял рядом и смотрел. Мне ничего не стоило развеять их в пыль, но я и пальцем не пошевелил.       Кажется, она заплакала, в первый раз за всю дорогу. Её печаль — холодный рассол, который долгое время прятался в самом дальнем, самом пыльном углу погреба. Эта печаль собиралась, копилась год за годом, и вот теперь он вынужден выпить всё за один раз. Её вкус отрезвил разум Кселлоса, он отпустил Филию. Она не может гневаться вечно, и его это разочаровало.       В небе клубились как густой едкий дым грязно-серые, почти чёрные, тучи, на горизонте мелькнула вспышка, а следом за ней по полю разнёсся рокот. Ещё немного, и гроза будет совсем рядом, а вместе с ней ливень. Лес уже далеко за спиной, куда не кинь взгляд, всюду море высокой шумящей травы.       Обратившись драконом, Филия взлетела вверх, осмотрелась, надеясь увидеть край грозового фронта, но тщетно. Она чувствовала, что цель её похода уже близко, а эта гроза — словно жалкая попытка похитителей выиграть время, убежать дальше, скрыться и запутать следы.       Далеко, у самого горизонта виднелась небольшая постройка — одинокий домишко, и Филия стремглав кинулась к нему, в надежде переждать непогоду под крышей. Её встретил лишь гулко ревущий ветер, врывающийся в заброшенные комнаты сквозь выбитые окна. Казалось, жилище покинули в спешке, как будто хозяева бежали от чего-то, и от этого Филии стало не по себе. Только в этот момент, в первый раз за всё путешествие, она ощутила себя одиноко, даже коварная тень не пряталась у неё за спиной. Здесь только она и её мысли.       На удивление, маленький сарайчик рядом с домом оказался гораздо уютнее, чем просторный дом. Сено, заготовленное для животных, занимало почти половину сарайчика, в свободном углу стояли мотыги и грабли, рядом полуразрушенная поленница и массивный пень, в котором застряло одинокое топорище. Ливень начался как раз перед тем, как Филия выбежала из дома с огромным полотном в руках. Ей оставалось только нырнуть под крышу сарая, бросить ткань поверх сена и постараться уснуть под звуки бушующей грозы.       Повезло, что сарайчик сработан на совесть, потолок, промазанный смолой, совсем не протекал, и непогода не могла добраться до Филии. Зато до неё добирались тревожные образы, порождённые подсознанием. Едва она закрывала глаза, тут же видела перед собой маленького Вальгаава. Его жизнь, скорбная и несправедливая, полная потерь и ужасных решений, окончена, и на долю Филии выпала миссия помочь ему не повторить путь прошлого себя, открыть ему другую дорогу, светлую и просторную, ведь даже старый полуразбитый сервиз в руках опытного реставратора может засиять с новой силой. Но что, если она, Филия, не сможет заставить его сиять?       Из полудрёмы её вырвал едва слышный стук. Не стук капель по прочной крыше, а стук в дверь. Филия насторожено поднялась, стараясь не издавать ни единого звука, подошла к двери. Стук повторился, ей не послышалось. Конечно, в такую погоду сюда мог забрести такой же путник, как и она сама, но стал бы он думать, что здесь уже кто-то есть, стал бы вести себя вежливо, стал бы стучать в дверь?       Нагнувшись к маленькой щели, Филия увидела снаружи только неясное мельтешение, стук раздался вновь. Преодолев мгновение опасений, она резко открыла дверь, впустила в сарайчик брызги дождя и холодный воздух. Никого.       Быть может, птицы разбудили её или ветвь дерева стучала по стене. Филия облегчённо выдохнула, повернулась от двери. Молния на секунду высветила во тьме сарая силуэт, глядящий мерцающими фиолетовыми глазами прямо в душу Филии, а её крик утонул в подоспевшем громе.       — Что такое, госпожа Филия? — дверь со скрипом закрывалась, пока сердце в её груди отсчитало сотню ударов. — Страшно?       Она даже не успела ответить — Кселлос настиг её в следующий момент.       — Боитесь грозы? Боитесь меня? — полы тяжёлого плаща сомкнулись за спиной, и она оказалась в объятьях тьмы. — Боитесь потерять Вальгаава?       Она зажмурилась, постаралась найти в себе силы возразить, отринуть страх, но образ маленького Валя померк и исказился, извратился, став похожим на демоническое отродье.       — Подумайте, если последнего древнего дракона вырастят мазоку, каким он станет? Останется он тем же Вальгаавом, желающим уничтожить мир, а может станет ещё хуже? Просто представьте себе…       Оскал — тысяча острых ножей, глаза — полыхающие поля, крылья — смог, застилающий небо.       Вскрикнув, Филия оттолкнула Кселлоса, отпрянула в сторону. Под руку попал шершавый, изъеденный ржавчиной обух, одним рывком она вынула лезвие из пня, обратила его в сторону монстра дрожащей рукой. Кселлос довольно улыбнулся. Она и правда боялась, и страх её сочный, с особенным терпким вкусом, какой можно почувствовать только положив в рот кусочек полусырого мяса.       — Прекрати издеваться надо мной, — сказала она, глядя на него поверх орудия. — Либо сгинь навсегда, либо убей, наконец.       — Убить? — переспросил он, наигранно удивлённо, а затем резко изменился в лице, прищурился как охотник. — Как я могу, госпожа Филия? Разве вежливо кусать руку, которая тебя кормит?       Ещё одна вспышка молнии, и вот он снова рядом, его шёпот посыпался горстью стеклянных шариков, перед тем, как грянул гром — упавшее на земляной пол топорище.       — Спасибо за ужин.       Казалось, всё, что она могла — грозно смотреть на демонов, один из которых держал в руках свёрток с ребёнком. Но внутренне Филия готова была признать, что сил не хватает даже на грозный взгляд. Сможет ли в человеческом облике побороть похитителей, она не знала, единственный выход — обратиться в изначальную форму и атаковать их сверху, вложив в удар все остатки сил, всю злость, всё отчаяние, весь страх. Она убьёт их всех разом. И мазоку, и Вальгаава.       Она разбита, она потеряна в мыслях, в чувствах, в причинах. Зачем бежала все эти дни, зачем искала, зачем терпела. Она не перестала думать об этом, даже пока пыталась сражаться с похитителями.       Кселлос прав, Вальгаав всё ещё может стать монстром, а она, Филия, может не допустить этого. Вырастить его в любви и заботе, или просто убить, здесь и сейчас, пока не поздно. Ведь если за Валем пришли однажды, придут и снова. Когда он будет маленьким и несмышлёным, они просто заберут его, как сейчас. Когда он будет бунтующим неусидчивым подростком, он убежит с ними, едва почует обманчиво сладкий запах свободы. Когда он будет взрослым, начнёт сомневаться во всём, что знает и видит, он придёт к ним сам, пожелает разрушить мир, который неминуемо разочарует его.       Когда мазоку небрежно отбросил на землю свёрток, Филия бросилась за ним, пропустив пару ударов. Секундное счастье — теплота в руках, маленькое заплаканное личико, раскрытый в крике-смехе зубастый рот — и снова бежать. Теперь не за, теперь от.       Демоны нагнали её быстро, едва она споткнулась о корягу, упала на бок. Она готова была сейчас же умереть, даже не повернулась к мазоку, но никто её не коснулся. Мгновение спустя она открыла глаза — ехидное зло защищало её, указывая пальцем в сторону таких же монстров, как и он сам.       — А вы хороши, госпожа Филия, — сказал он, не поворачивая головы. — Вы справитесь сами, или вам нужна помощь?       Она лишь прижала ребёнка крепче к себе, постаралась перевести дыхание и подняться с земли.       — Что скажете? Вы не форме чтобы противостоять мазоку, не в силах бежать от них. Сможете улететь? Кто знает, можете и попробовать. Но если попросите, я избавлю вас от необходимости рисковать и, скорее всего, потерять всё, чего вы успели добиться.       — И сколько мне придётся тебе заплатить за это? — выдавила Филия. Краем глаза она взглянула на похитителей, они застыли, но лишь потому что их сдерживает сила куда как более мощного монстра.       — Всего-то ничего, — ответил он смеясь. — Поверьте, в моих интересах, чтобы вы остались живы.       — С чего такая доброта?       — Вам предстоит ещё один выбор. Вам предстоит решить, оставить в живых юного Вальгаава или же убить его своими собственными руками. Вы ведь подумали об этом, так? — его голос вдруг стал абсолютно спокойным, без ноток радости или насмешки. Он обернулся и взглянул ей в лицо, раскрыв узкие хищные глаза. — Каким будет ваше решение, мне безразлично. Меня интересуют лишь последствия, то, что вы будете чувствовать, как вы переживёте то, что сделаете. Я сохраню вам жизнь, но отныне, — он улыбнулся, едва заметно, но так остро, что внутри у Филии всё похолодело, — отныне я всегда буду рядом.       Из уст человека эти слова звучали бы совершенно по-другому, словно тебе наконец протягивают руку, за которую можно ухватиться. Дать согласие Кселлосу, значит добровольно повесить на себя проклятие. Он будет рядом, но не ради помощи, а ради того, чтобы питаться эмоциями, которые Филия сдержать никак не может. Для него это самая сытная и вкусная на свете еда, он хочет спасти её не из благородства или привязанности, а из прагматичного желания не разбрасываться ценным ресурсом. Что бы она ни выбрала, однозначно хорошего решения нет.       — Я согласна, — сказала она наконец, собрав всю решимость, и Кселлос тут же развеял мазоку в прах, даже не бросив на них последнего взгляда. — Вальгаава я тоже оставлю в живых. У меня есть только один вопрос: не ты ли всё это и устроил?       Лживое зло с лицом добродушного монаха улыбнулось привычно, приложив палец к губам, но вслух он так ничего и не сказал. Неведение должно было встревожить Филию — для Кселлоса важно это, а не то, по чьей указке мазоку похитили дитя.       — Встретимся дома, — сказал он, и его физическое тело пропало, едва произнесло последние слова: — Вымотайтесь хорошенько на обратном пути, я буду голоден.       Он оставил Филию одну посреди пустого поля, но она была уверена, что теперь он будет рядом всегда, куда бы она ни пошла, что бы ни делала. Будет следовать за ней до конца дней, чтобы в любой момент взять то, что ему полагается. Терпеть его — настоящая пытка, но…       Филия перевела взгляд на дитя. Вальгаав улыбался, и она улыбнулась ему в ответ. Они вместе так недолго, но она уже успела полюбить маленького дракона, и любовь эта гораздо сильнее гнева, отчаяния и страха. А это значит, что волноваться не стоит — если сердце будет полно любовью, быть Кселлосу голодным.