***
Профессор в ужасе сорвал с себя гарнитуру и бросил на стол. Это было безответственно, он должен был оставаться на связи со своей командой, но он не мог. Он просто не мог. Он подвел их. Снова. В который раз? Осло, Берлин, Москва, Найроби. Он винил себя в смерти каждого из них, что бы ни говорил другим и что бы другие не говорили ему. Он мог лучше продумать план, учесть большее количество переменных, уделить больше времени деталям и разработке, и тогда этого бы не произошло. В глубине души он понимал, что это не так, но предпочитал думать, что у него была возможность их спасти. Просто он ее упустил. А теперь Токио… Она называла его своим ангелом-хранителем. Какой он к черту ангел, если допустил ее смерть? Это было слишком для него, ему нужно было спрятаться, закрыться ото всех, остаться наедине с собой, и он позорно сбежал в единственное доступное ему укромное место, где оперся о стену, чувствуя, как все его тело сотрясает крупная дрожь. Он мог перенести что угодно, справиться со всем, придумать выход из любой ситуации, кроме этой. Казалось, все рухнуло. Хуже было бы только если… — Профессор! — раздался настойчивый голос Марселя и не менее настойчивый стук в дверь. — Вам стоит выйти. — Не сейчас, Марсель! — крикнул Профессор, не заботясь о том, как это прозвучит. Обычно он не допускал резкий или грубый тон в общении с командой, но сейчас ему было плевать. — Нет, сейчас, — Марсель, казалось, тоже отбросил приличия. — Выходите или я вас вытащу. Вы нужны им. Скорбя о мертвых, не забывайте о живых. Он был прав. Черт возьми, он, как всегда, был прав, и как же это бесило! Профессор со всей силы ударил кулаком о стену, резкая физическая боль немного заглушила душевную и отрезвила сознание. Его команда все еще в банке. Они еще живы и им нужна его помощь. Лиссабон нужна его помощь. Он привел ее в этот ад и он вытащит ее оттуда. Он вышел и направился к своему столу, страшась того, что услышит, когда снова наденет наушники. Ему бы хотелось услышать Лиссабон, по правде, он сейчас нуждался в ней не меньше, чем она в нем. Он знал, что она умная и храбрая, он не раз в этом убеждался и с каждым разом влюблялся в нее все сильнее. Но он хотел услышать ее голос, убедиться, что она в порядке. Ему нужна была ее поддержка. Профессор подошел к столу, поймал сочувственный взгляд Алисии и отвернулся. Он еще не решил, как к ней относиться. Она сделала им столько плохого, она фактически подстрелила Найроби, она их враг… но что-то в ней не позволяло Профессору возненавидеть ее окончательно. Что ж, с этим они разберутся чуть позже. Все вместе. Из размышлений его вывел голос, слабо доносящийся из брошенной на стол гарнитуры. Профессору показалось или… — Лиссабон! — Палермо повторял ее имя раз за разом, но она не отвечала. — Да твою мать, Лиссабон, ответь! — Что у вас происходит? — Профессор дрожащей рукой пытался надеть гарнитуру так, чтобы та не спадала при малейшем движении, и надеялся, что наушник не передает слабость в его голосе. — Палермо? — Я внизу с остальными. Стокгольм почти в отключке, и мы не можем найти Лиссабон и Рио. — Что со Стокгольм? — Похоже на наркотическое опьянение. — Все нормально, — раздался едва различимый голос Стокгольм где-то на заднем плане, но даже этого Профессору хватило, чтобы понять, что предположение Палермо не лишено оснований. — Кто-нибудь должен остаться с ней и с Хельсинки. Остальные — найдите Рио и Лиссабон. Она была с вами, Палермо, куда она направилась? И почему ты позволил ей пойти одной? — Профессор изо всех сил старался не злиться и искренне надеялся, что у него получается. — А то ты сам не знаешь, чем заканчиваются попытки ее остановить, — огрызнулся Палермо, не так старательно контролируя эмоции. Он устал, ему было страшно, он горевал о Токио и беспокоился за их будущее. Это было бы слишком для любого человека, и Палермо не стал исключением. Профессор сделал несколько глубоких вдохов и постарался, чтобы его слова прозвучали как можно спокойнее. Насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации. — Просто найдите их, Палермо. Сейчас вам нужно держаться вместе.***
Ее уединение нарушил Рио. Он просто подошел сзади, так тихо, что она не сразу его услышала. Лишь только когда бетонная крошка захрустела под его ногами всего в нескольких шагах от нее, Лиссабон подняла голову и посмотрела на парня. Боже, он был еще так молод. Сейчас, с пыльными спутанными волосами, заплаканным лицом и выражением отчаяния на лице, он выглядел как ребенок, ищущий утешения. Лиссабон сильно сомневалась, что сможет ему помочь, но все равно протянула руки, приглашая сесть рядом, и он принял это приглашение. Они сидели в обнимку, не издавая ни звука, потому что понимали, что любые слова сейчас будут лишними. Лиссабон размышляла о том, что чувствовал Рио. Они с ним не были так уж близки, но хорошо ладили, и она искренне ему сочувствовала. Если ей было так больно, что же приходилось выносить ему? Она попыталась представить, подумала о Серхио, но тут же зажмурилась и отбросила эти мысли куда подальше. Хватит с нее. Когда она успела так прикипеть к Токио? Они ведь были врагами во время первого ограбления, на дух друг на друга не выносили перед началом второго. Они были соперниками, конкурентами, двумя женщинами с сильным характером и лидерскими качествами. Им суждено было ненавидеть друг друга. Так когда все изменилось? Когда Лиссабон разглядела настоящую Токио за маской показной дерзости? Когда Токио втянула свои колючки и подпустила Лиссабон к себе? Это произошло незаметно для них обеих. Но когда Лиссабон прибыла в банк Испании, именно Токио обнимала ее дольше и крепче всех. Господи, как же она устала. С момента ее ареста Лиссабон так и не удалось отдохнуть, если не считать тех пятнадцати минут, что она провела в ванной после прибытия в банк. Она была на пределе своих возможностей, морально и физически. Как и любой из них. Они с Рио больше не обнимались. Он отстранился и немного отодвинулся, словно не желая делиться ни с кем своим горем. Лиссабон обхватила себя руками и внезапно так остро ощутила одиночество, что это пробило ее защиту. Эмоции навалились смертоносной волной, и она, не выдержав, разрыдалась. Она оплакивала себя, свою команду, невинных погибших, провалившийся план, но в первую очередь она оплакивала Токио. Когда погибла Найроби, у них не было времени остановиться и как следует погоревать, но сейчас все вокруг замерло и горе наконец взяло свое. Рио тихо плакал, прислонившись к стене, а Лиссабон не сдерживала рыдания, желала выплеснуть всю накопившуюся в ней боль, но она почему-то не уменьшалась, заставляя женщину задыхаться и крепче сжимать кулаки. Палермо никогда не видел Лиссабон в таком состоянии. Женщина, сумевшая покорить сердце неприступного Профессора, всегда была для него загадкой. Он знал, что она сильная личность, но не знал, что она за человек. Увиденное расставило все по местам, и он понял, что нашел в ней Профессор. Красивая, умная, сильная, она была еще и человечной. Взгляд Палермо переместился на Рио и он почувствовал, что его и без того разбитое сердце вновь рассыпается на осколки. Палермо хорошо знал, что значит потерять любовь всей своей жизни. Он Берлина потерял дважды. Палермо не стал бы нарушать траур Рио и Лиссабон, но голос Профессора в его ухе настойчиво требовал найти их, и он больше не мог его игнорировать. — Я нашел их, Профессор, — сказал он намеренно громко, чтобы они услышали. — Там, где я и говорил. Оба. Рио опустил голову на колени и обхватил ее руками, показывая, что не желает, чтобы его трогали. Лиссабон же вскинула голову и в ее покрасневших глазах Палермо увидел такую ярость, что по его телу пробежали мурашки. Слушая Палермо, на заднем фоне Профессор слышал чьи-то рыдания. Они с Лиссабон прошли через многое, но он ни разу не слышал, чтобы она так плакала. Это разбивало ему сердце едва ли не сильнее, чем смерть Токио. Одна часть его сознания завидовала Лиссабон из-за того, что она могла вот так выразить свою боль, а другая желала эту боль у нее отнять, пусть ему самому от этого станет невыносимо тяжело. — Палермо, попроси ее надеть наушник. Палермо не произнес ни слова, лишь подобрал с пола брошенную гарнитуру и протянул ее Лиссабон. Она так же молча приняла ее и надела, но не произнесла ни слова. — Лиссабон? — позвал Профессор, стараясь передать ей всю свою любовь, и ему впервые было все равно, что их могут услышать. — Ракель… ты меня слышишь? Услышав свое имя, Лиссабон вздрогнула и вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Да, — она сама удивилась тому, как хрипло и слабо прозвучал ее голос. — Я знаю, что тебе очень больно. Я чувствую то же самое. Но мы оба знаем, что не должны позволять горю поглотить нас полностью. Иначе никто не выйдет оттуда живым. Смерть Токио — ужасный удар, жестокая несправедливость, и мы будем оплакивать ее, но позже. Помнишь, я сказал, что полюбил тебя за ум? Я тогда забыл добавить про твою храбрость и твою силу. Ты нужна команде, ты нужна Рио, ты нужна мне. Всем нам. Я люблю тебя, и я знаю, что ты справишься. Лиссабон снова вздрогнула, услышав последние слова. Он так редко говорил ей об этом, а прилюдно — никогда. Она знала, какая смелость и сила воли ему для этого требовалась, и это взбодрило ее не хуже, чем пощечина. Она словно проснулась. Боль и скорбь никуда не ушли, но теперь казалось, что они идут рядом с ней, а не разрывают ее изнутри. Наступит время, и она снова впустит их внутрь, переживет и примет, но не сейчас. Сейчас надо думать о живых. — Я тоже тебя люблю, — прошептала Лиссабон. — Но ты скажешь мне это лично, в лицо и глядя в глаза. — Договорились, — Профессор слегка улыбнулся, но тут же посерьезнел. — Рио, ты слышишь меня? Рио не ответил, и Лиссабон сделала это за него. — Он слышит. — Рио, я знаю, что твоя боль в разы сильнее, чем наша. Я не могу даже представить, что значит потерять любимого человека, и от всей души надеюсь, что никогда не узнаю. Но Токио погибла, защищая свою команду. Погибла ради нас. И мы не должны позволить, чтобы ее смерть, ее жертва была напрасной. Она была храброй и сильной ради нас, и мы будем храбрыми и сильными ради нее. Мы отомстим за нее, Рио, и расскажем ее историю всему миру. Рио молчал, но Лиссабон видела, что он замер, слушая Профессора. У нее самой от его слов на глаза снова навернулись слезы, но она держалась изо всех. Мы будем сильными ради Токио. — Послушайте меня, — теперь Профессор обращался ко всем, — Токио была нашим другом, нашей сестрой, нашей возлюбленной. Она была нашей семьей. Часть семьи мы потеряли, но сама семья все еще здесь, и мы должны сделать все, чтобы защитить ее. Вы выберетесь оттуда и весь мир узнает историю Селены Оливейра. Нашу историю. Нам придется бороться, будет трудно, труднее, чем раньше, но мы сможем. Вы сможете, я верю в вас. Мы выиграем эту войну. За Найроби, помните? Теперь мы будем сражаться еще и за Токио. Никто не отвечал, но Профессор знал, что они его слушают. Знал, что его слова достигают не только их ушей, но и их сердец, потому что он искренне верил в то, что говорил. Ему было страшно, чертовски страшно, никогда в жизни он еще так не боялся, но он обуздает свой страх и вытащит их оттуда. Ради своей семьи. Ради Токио.