Черная легенда

Миша стоял с листком в руках посреди студии, недоуменно глядя в текст. За последние месяцы впечатлений у него и так было немало — неожиданный поворот его судьбы, приведший его в Арию, не оставлял пока что места для дней без новостей. Однако всё, что он до этого знал о музыке Арии и её текстах, разбивалось о строчки, которые, как цветок сквозь асфальт, пробивались сквозь историю об испанской инкцизиции и невинной девице. — Лети, ветер, обернись вокруг света, и явись… Что? — пробормотал он вслух, близоруко щурясь в текст. — Владимир Петрович, конечно, хотел песню про Испанию, но тут как-то вообще ничего не вяжется. — А что тебя смущает? — весело спросил Прист, вертящийся в кресле возле пульта. — Оно какое-то такое… Не арийское. И… — Ну, ну? — подбодрил вокалиста Попов. — И не испанское, — скучно закончил Житняков и сел на диван, не выпуская листок бумаги из рук. Бросил взгляд на гитариста — тот продолжал улыбаться, глядя на Мишу, будто происходило что-то невероятно веселое, и как-то игриво накручивал прядь волос, выбившуюся из хвоста, на палец. — Соблазнить меня хотите, Сергей Сергеич? — пошутил Михаил. — Ну так тщетно, я женат. — Я тоже! — хихикнул Сергей, продолжая вертеться и крутить волосы. — Так что тебя смущает в тексте? — Ну вот этот кусочек, про ветер, души. Он как будто не из этой песни вообще. Его и петь надо иначе, не по мелодике, а… по настроению, — попытался объяснить Житняков, боясь сказать, что просто чувствует от этих строчек что-то не совсем человеческое. Это ощущение пришло к нему ещё тогда, когда Холстинин переслал ему на почту новый текст песни и попросил ознакомиться. В первый момент Мише показалось, что он сходит с ума: в середине стихотворения он вдруг почувствовал на мгновение, что какая-то чужая, незнакомая энергия хлынула на него с экрана монитора, и на пару минут Житняков, поддавшись волнам этой силы, просто выпал из реальности. Подошедшая что-то спросить жена испуганно потрясла его за плечо, потому что ей показалось, что он потерял сознание, но на вопрос, не кажется ли ей в тексте что-то странным, хмыкнула, что текст неплохой, вполне связный и в духе Арии. Ане он объяснил, что просто на мгновение заснул от усталости, но сам не мог перестать думать о своей потере связи с реальностью и поразивших его строчках. Миша, как обычно, распечатал текст, и взял с собой на работу, держал на столе, перечитывал в пробках, и, наконец, на студии, где сегодня вечером застал только Попова. Вскоре должны были подтянуться и остальные, прогнать черновой вариант новой песни, и Мише нужно было попробовать спеть её в первый раз. Сергей, в свою очередь, за дурашливым поведением скрывал некоторое волнение. На днях Марго и Маврин посвятили его в то, что им предстоит, потом позвонил Алик и долго ругался, но закончил на том же самом, а после Виталий, непривычно смущаясь и пряча глаза, попросил помочь «он знает в чём». Сергей помогал, понимая, во что вляпались Кипелов с Дубининым, и радуясь, что те догадались просить помощи у тех, кто понимал в магии больше. Сложнее всего было обойти и обдурить Володю: сила Холстинина была очевидна даже тем, кто не верил в мистику, сочилась из его прозрачных глаз, странно меняющих цвет, из бесшумных движений, таких неожиданных для высокого, крупного человека, из музыки, далеко не всей доходившей до слушателей и иногда звучавшей только для своих. Когда-то давно перепуганный своими способностями Сережа попал в Мастер, где его сразу вычислил и успокоил Грановский. Как смог, хотя их наклонности в магии и различались, научил контролировать силу, помог найти наставника — к сожалению, нынче уже покойного — и поддерживал, пока Сережа не освоился. Уже тогда Грановский намекал ему, что они не одиноки в музыкальной тусовке, но убедился в этом Прист только попав в Арию и придя в восхищение от Холстинина, который, казалось, даже не скрывал своих талантов, но при этом никто никогда не говорил о них вслух. Володя сразу вычислил в новом гитаристе, с которым был знаком и раньше, своего собрата, и был в некоторой степени рад, что теперь он не одинок в своей второй стихии. Первой, конечно же, была музыка. Тогда же Сергей узнал, что определенные способности имеет и его тезка-предшественник Маврин, и вечная поэтесса российского металла Маргарита. И совсем уже не удивился, поняв, что Лёша Харьков — ученик Грановского, сразу обратив внимание на похожий фон, исходящий от басистов. И вот теперь им приходилось всем вместе морочить Холсту голову, чтобы он не узнал о том, что его пытаются защитить от юношеской глупости его любимого соратника Виталия и бывшего вокалиста. Подбросить строчки в лобановский текст удалось благодаря Пушкиной, которая таинственно убеждала Володю, что ей ну просто позарез нужно, чтобы это оказалось именно внутри чужого текста и она даже готова не указывать авторство. Володя, любивший Марго, как сестру, быстро сдался. Оставалось ещё скрыть мощный фон, которым эманировала сама песня, чтобы Володя не понял, что этот фон направлен на него самого — это удалось замаскировать только общими усилиями двух гитаристов и двух басистов, а также поэтессы. За Покровского можно было не так волноваться: он не был столь частым гостем на студии или даже в Москве, и до сих пор ни разу не проявлял мистической активности, поэтому его защищать было гораздо проще — и безопаснее. Думая об этом, Прист успокоенно вздыхал: работы могло бы быть в два раза больше, но им повезло. Поняв, что натворили Виталий с Валерой, Сергей сначала сказал что-то в духе остальных и в основном матом — первая реакция понимающих людей в принципе была одинаковой. Однако Виталик так пришибленно смотрел Попову в глаза, что Прист быстро перестал скандалить и даже пожалел Дубинина, который явно хотел бы вернуть время назад для них с Валерой и никогда не совершать поганый черный ритуал. — А как мы ее назовем? — прервал размышления Приста Житняков. — Наверное, вместе решим. Игорь предлагал пару названий, но не хотелось бы слишком очевидно, — снова заулыбался Сергей. Его смущал неестественный интерес к песне со стороны действующего вокалиста группы — как будто того волновали не только стилистические особенности песни, но и её внутренний, тайный смысл. «Ох ребята, по-моему, нас ждет пополнение», — подумал Попов не без радости, но пока отбросил эти мысли и внутренне собрался, думая о предстоящем деле. *** Скрипнула входная дверь, послышался ржач Дубинина и голос Удалова, заканчивавшего какой-то анекдот. Через пару минут оба ввалились в студию, фыркая от смеха. Следом за ними вошёл улыбающийся Володя, на ходу здороваясь с Серёжей и Мишей, и устроился на диване рядом с вокалистом. — Ну что, Миш, выучил? — глянул Холст через плечо Миши в листок с текстом. — Да, конечно. Но я помню вашу демку, и там вроде вот этого, — отчеркнул пальцем смущавшие его строчки Житняков, — и этого не было. Володя фыркнул в ответ: — Это всё Рита. Ей почему-то позарез надо было это куда-то вставить, она всеми богами вселенной меня заклинала прямо. Оно, конечно, не пришей кобыле хвост, но, в принципе, на испанскую гитару ляжет неплохо, а то там в демо-версии было пусто. — Ладно… — всё ещё недоумевая, смирился Миша и встал, подошел к микрофону. Музыканты решили сначала прогнать песню вживую, чтобы Миша немного мог к ней приладиться. При первых строчках песни, которая ещё не имела названия, Миша снова начал чувствовать неладное. Воздух в студии будто завибрировал, а на смущавшем Мишу моменте про ветер он мог бы поклясться, что вокруг Холстинина, казалось, полностью погруженного в игру, засиял свет, окутывая его и будто покрывая светлой бронёй. Миша, внезапно запаниковав и побелев, уронил бумагу с текстом, и наваждение развеялось. — Что с тобой, Мишань? — заволновался Виталий. — Хорошо себя чувствуешь? Володя тоже поднял голову от струн и обеспокоенно посмотрел на молодого вокалиста. Прист, снимая гитару, решительно подошёл к Мише, положил ему руки на плечи и заглянул в глаза. — Я… Я в порядке… Просто глюки какие-то… — слабо пробормотал Житняков, уже конкретно не уверенный в своем рассудке. Попов прищурился и вдруг понял, что был абсолютно прав в своем впечатлении о «пополнении». Миша не галлюцинировал — он ВИДЕЛ. Видел то, что скрывали от Володи, чего смертельно боялся Дубинин. — Мишань, скажи честно, ты нормально спал? — быстро собираясь с мыслями, спросил Житнякова Прист, пытаясь быстро выйти из положения. — Просто судя по твоему выражению лица — не очень. А если уже глюки ловишь, то, значит, всё совсем никуда не годится. — Ну… Не очень, да. Мне пришлось работу дома доделывать, потом тексты учил… — признался Миша всё таким же вялым голосом, цепляясь за удачно подсказанное Сергеем объяснение своих видений. — Тогда к черту, от одного дня пропуска мы ничего не потеряем, а дохлые вокалисты нам в записи не помогут, — решительно сказал Холстинин, снимая в свою очередь гитару и отставляя её. — Миша едет отсыпаться, а завтра все постараемся встретиться пораньше. Сможешь в своей конторе взять отгул? — обратился Володя к Михаилу. — Поспишь подольше, поешь нормально и приедешь в студию раньше. — Да, конечно, я смогу, — уверенно ответил Миша, обрадованный, что необходимость петь дальше странную песню пока что откладывается. — Сейчас отпоим тебя кофе, чтоб ты до дома нормально добрался, а там к жене под бочок. Ей мы позвоним, чтобы проследила за тобой, — отечески улыбнулся Володя, приобняв вокалиста за плечи. — Ага, пойду заведу кофеварку, — встрепенулся доселе молчавший Виталий и выскочил из помещения. Володя на секунду словил дежа вю, глядя Дубинину вслед — ему показалось, будто такой неестественный побег своего басиста он уже однажды видел, но беспокойство за молодого участника группы смело это ощущение. Прист вдруг тоже как-то странно заулыбался и отправился на кухню вслед за Виталием. Там он повел себя необычно — навис над копошившимся у стола басистом и быстро зашептал ему в затылок: — Виталь, ты мог бы вести себя менее нервозно? Ты же понимаешь, что все наши попытки прикрыть твою жопу и нашу деятельность сейчас могут сломаться об Володю, который, вообще-то, не идиот, и посильнее меня будет? Зажатый между столом и гитаристом Дубинин дернулся, с трудом повернулся к Сергею лицом, и ответил так тоже шепотом: — Бля… Я и так не вывожу уже это всё, а тут ещё Житнякова перекосило. Почему именно сегодня? Почему сейчас? У нас и так мало времени! — Потому что он видит то, что мы делаем, не понимает, что происходит, и ему страшно, придурок ты старый! — Тихо взвился Прист, — нам и повезло, и не повезло, что наш мальчик сам имеет определенные таланты. — Почему повезло? — тупо спросил Дубинин, боком выбираясь от Попова, и продолжив суетиться около кофеварки, запуская её. — Потому что защита, озвученная магом, будет сильнее и эффективнее, очевидно же, — терпеливо объяснил Сергей. — А не повезло, сообразительный мой, потому, что он видит, что происходит, но у него от этого едет крыша. И кстати, ты чашку не подставил. Прист и Виталик посмотрели на кофеварку, прилежно выливающую кофе в сетку, потом друг на друга. Оба подумали только одно: хорошо, что этого не видит Володя. Не успела эта мысль прийти им в голову, как Холст появился на кухне. Прист мысленно попрощался с планами и басистом, а Виталий широко улыбнулся: — Ну как там Миша? — Миша в порядке, — задумчиво сказал Володя, первым делом замечая работающую вхолостую кофеварку. — А вот ты, видимо, нет. Или это Сережа так талантливо кофе делает? — Да не, я чего-то переволновался за Мишу и начал тормозить, мне Серега уже сказал, — ненатурально засмеялся Дубинин. — Сейчас исправлю. Басист быстро выключил кофеварку, вытер сетку и подставил чашку, запустил новый цикл. Оба гитариста наблюдали за ним, как экзаменаторы за сыплющимся студентом, и Прист попытался снова спасти положение: — А по-моему, Виталик тоже не выспался. Ты погляди, какие у него круги под глазами. — Он никогда не высыпается, он же психопат с мотором в заднице, — парировал Холст. — Ну блин, мы все не молодеем, я в двадцать мог трое суток не спать, а теперь уже так не получится, — панически цеплялся за тему недосыпа Попов, незаметно напуская самый неприметный свой магический приемчик для убеждения на Володю, тайком раскрыв ладонь у себя за спиной. Его пугала сама мысль магического воздействия на Холстинина, но выбор был между полным провалом защиты самого Холста и легким огребанием от него же. К его удивлению, Холст через мгновение моргнул и улыбнулся: — Да, ты прав. Это у меня в голове нам двадцать пять, а на самом-то деле куда больше. Вон Мишка до сих пор от выканья и отчеств никак не отвыкнет, и не только он. Виталька, — подошел он к другу и обнял его. — И ты бы себя поберег. Мы с этим альбомом и так измучились, пусть у нас сегодня у всех будет вечер отдыха. Я тоже поеду домой на диване валяться. Договорились? Холстинин знал, что безумную энергию соратника он сможет остановить только своим личным примером, поэтому применил единственный рабочий метод — начал с себя. — Честно? Даже не будешь играть? — чуть расслабился и подхватил спасительную тему Виталий. — Честно! Даже не возьму в руки гитару и за комп не сяду! — пообещал, скрепя сердце, Володя. Прист, в свою очередь, улыбнулся, глядя на обнимавшихся друзей, и внутренне выдохнул: Холст, видимо, и сам уже думал об отдыхе для своих музыкантов и себя, поэтому воздействие на его восприятие прошло так легко. Сергей подошел к кофеварке, забрал чашку кофе для Миши и свободной рукой запустил кофеварку уже для Дубинина. Володя, отпустив Виталия, завел с тем какой-то бытовой разговор, и Прист тихо вышел из кухни, относя кофе Житнякову. *** Миша с благодарностью выпил кофе, и засобирался домой. Прист, травивший ему какую-то седую байку из гастрольной жизни на пару с Удаловым, тоже поднялся и предложил выйти с ним вместе. Холстинин сидел с Виталиком на диване, закинув руки за голову и смеясь над историями Попова. Когда Миша с Поповым начали прощаться, потянулся, как кот, и вытянул ноги. — Ну, раскидал тут свои копыта! — поддел его Макс, проходя по студии в сторону кухни, чтобы последовать примеру с кофе. — Длинными ногами будешь девок завлекать, мы их уже двадцать пять лет видим. — Двадцать восемь! — роднял палец окончательно успокоившийся Дубинин. — Я их вижу двадцать восемь лет, с универа. Удалов, качая головой, скрылся на кухне, а Миша и Прист вышли из студии на улицу. Попов, пройдя с Мишей метров сто, вдруг развернулся к Житнякову, и с его лица слетела всякая веселость. Молчавший с момента выхода Миша вздрогнул и попятился. — Миш, а давай-ка мы с тобой на лавочке посидим вооон в том дворе, — вкрадчиво проговорил и махнул рукой куда-то влево Сергей. — Нам надо поговорить. — Всё-таки хотите соблазнить? — попытался отшутиться Житняков. — Я настаиваю на своей гетеросексуальности! — Хотел бы соблазнить — соблазнил бы, — бросил Сергей, уже уходя в указанном им направлении. — Ну давай, как у классиков, следуй за мной. Миша неловко хохотнул и последовал за Пристом. — Что ты там видел? — перешел сразу к делу Попов, расположившись на повидавшей жизнь деревянной лавочке и закуривая. — Когда так запсиховал, что аж продолжать не смог? — Да ничего такого я не видел, — уперся Миша, всё ещё боясь, что его сочтут сумасшедшим. — Так, в глазах помутилось. — Ага. Так помутилось, что ты аж увидел, как свет окутывает нашего дорогого лидера, — приподнял бровь Прист. Держа сигарету в зубах, он снял резинку и распустил волосы: кудри упали ему на плечи тугими пружинами. — Фуххх, перетянул что-то. — А вы тоже это видели? — после минутной паузы странно посмотрел на Сергея Михаил. — По-моему, вместе с ума не сходят. — Вместе и с ума сходят, и что угодно делают, — подмигнул Попов. — Нет, я тебя всё ещё не соблазняю. Короче, Мишка, предстоит тебе кое-что узнать. Прист рассказывал и объяснял Житнякову все, что ему нужно знать о себе самом и о других примерно час. За это время лицо Миши претерпело всю возможную гамму выражений — от потрясения и недоверия до испуга и заинтересованности, особенно когда Прист начал показывать ему интересные визуальные фокусы. Под конец Михаил уже задавал вопросы, уточнял, просил показать ещё что-нибудь. — У всех есть свои приколы, — рассказывал Сергей. — Я вот, например, чувствую себя больше в форме, если волосы распускаю, а Марго щурится, как слепая мышь. А Володя лучше всего чувствует энергию с гитарой в руках. Но он и по жизни себя с гитарой чувствует лучше всего. А у тебя, видимо, пение напрямую запускает усиление, поэтому ты сначала только подозревал, а как спел — так сразу всё и увидел. Поздравляю тебя, в общем, с пробуждением. — Нихуя себе, — резюмировал Житняков, когда Попов закончил свои пояснения. — И вот это вот странное в тексте — это заклинание, так? — Так. — И оно для того, чтобы защитить Владимира Петровича от последствий случайного колдовства Кипелова и Виталия Алексеича, но при этом у них никаких личных способностей нет. Так? — Всё так! Соображаешь! — хлопнул Мишу по плечу Попов, довольный тем, что его речи не прошли мимо вокалиста. — Я понял, — тихо сказал Миша. — Но вы могли хотя бы меня предупредить! Я же думал, что у меня крыша едет. — Ну а как ты себе это представляешь? Если бы у тебя не было способностей, то ты бы решил, что сходим с ума мы с Виталиком, — развел руками Попов и снова закурил. — Логично. И жене нельзя рассказывать, я правильно понял? И друзьям тоже? — Никому нельзя. Это всегда приводит к каким-то проблемам, поверь мне. — А почему же тогда Владимир Петрович не видит, что происходит, если вы говорите, что он сильнее всех? — справедливо удивился Житняков. — Потому что мы целой компанией делали так, чтобы он не заметил, — объяснил, затягиваясь, Сергей. — Его лучше не злить. Если он узнает, что Валерик с Виталькой натворили… — Я понял, — быстро согласился Миша. — Но потом-то ему можно будет рассказать, что я тоже… Из ваших? — Потом — что угодно, хоть часами с ним об этом болтай. Главное — выставить блокировку. Ещё полчаса поговорив, Миша с Сергеем разошлись. Попов, сдавший накануне машину на техосмотр, пошел в сторону метро, отказавшись от предложения подвезти, а Миша направился к автостоянке. Оба они не знали, что за их разговором издалека последние пару минут наблюдали Холстинин с Дубининым. Володя не слышал, о чем шла речь, но его немного напрягали тайные переговоры музыкантов, поэтому он стоял, скрестив на груди руки, и иногда, прищурившись, оглядывался на Виталика, который призвал на помощь всё свое самообладание и не подавал виду, что его что-то волнует в принципе. Холст, когда вокалист с гитаристом встали и разошлись, вздохнул, попрощался с басистом и не спеша отправился на ту же автостоянку, давая Мише время завестись и уехать: что-то ему подсказывало, что внезапное столкновение на стоянке через полтора часа после выхода из студии — не лучшая идея. *** На следующий день посвежевшие музыканты с первых дублей прогнали и записали песню, которая получила имя «Черная легенда». Миша больше не ронял бумагу, Виталий не суетился, Прист не зажимал никого для разговоров, и Володя снова успокоился. И лишь одна неоформленная мысль, что где-то он уже это всё видел, гуляла на самом краю его сознания.