Однажды в СССР
2 сентября 2021 г. в 09:55
1987 год, СССР, Москва, 23.30
— Ты уверен? — спросил Валера, усаживаясь на подоконник.
— А ты, я вижу, нихрена не уверен, — вместо ответа фыркнул Дубинин и начал расставлять на полу свечи, которые только что закончил прилежно красить акварелью в черный цвет.
Валера предусмотрительно захватил с собой бутылку и теперь, раскинувшись на подоконнике, потягивал прямо из горла портвейн. В крайнем случае, думалось ему, мы просто выпьем и завалимся спать.
— Тааак, — протянул басист. — Через двадцать минут можно начинать.
Валера беззвучно протянул другу бутылку, и тот благодарно приложился к ней.
— И где ты только откопал эту антинаучную дрянь? — спросил Валера, когда Виталий, с его точки зрения, уже достаточно промочил горло.
— Не антинаучную, а науке ещё не известную! — пафосно поднял палец Дубинин. — Мне дед один рассказал, когда мы с Мартой у ее родителей на даче тухли.
— Полоумный дед, значит, ему рассказал, а мы тут как идиоты будем по полу ползать и странные вещи делать? — слегка пьяно хихикнул Кипелов, забирая бутылку себе.
— Слушай, ты уже согласился. Все отказались, а ты согласился. Ты даже уже пришел! — вскипел Виталий, отнимая портвейн обратно.
Пару минут молодые музыканты перетягивали друг у друга портвейн, смеясь, в итоге Валерий бутылку уронил, а Виталий подхватил в полете и забрал под свою защиту.
— А ты уверен, что это безопасно? Даже ну, не для нас, а для моей Жанки, например. Или для твоего Андрюхи, — пробормотал Кипелов, свешивая ноги с подоконника и подпирая подбородок руками, упираясь в колени локтями. От этой позы губы у него слегка выпятились, и лицо начало казаться обиженным.
— Если мы всё сделаем правильно, — уверенно отрезал Виталий, садясь на пол и скрещивая ноги. — И ты уж реши, боишься ты или считаешь это хернёй. И вообще, — продолжил он, — мы рокеры. Мы не должны бояться какого-то там магического ритуала. Вспомни Блэк Саббат! Думаешь, они такого никогда не делали?
— Думаю, что делали… — неуверенно протянул Кипелов, убежденный упоминанием любимой группы.
Часы медленно подтягивали стрелки к полуночи. В хрущевке Виталия было тихо — его жена с сыном уехали, а Виталий с Валерием уже всерьез начали волноваться в предвкушении ритуала и поэтому молча пили портвейн, уже не сражаясь за бутылку и выключив свет.
Наступила полночь, и окончательно обалдевший от ожидания Валерий тихо соскользнул к другу на пол. Виталий тяжело вздохнул, зажёг свечи на полу спичкой — рука предательски подрагивала — и извлёк из кармана штанов помятый листок.
В тишине зазвучали слова, которые друзья читали хором: что-то странное было в этих словах, волнующее, беспокоящее. Но прерываться было уже поздно.
Протянув руку над свечами, Виталий, вздрогнув, сделал припасенным заранее ножом надрез на предплечье и проследил, чтобы капли крови упали в каждую свечу. Кровь зашипела на пламени, но не погасила его.
Дубинин протянул нож Валерию. Тот нерешительно принял его, и явно не хотел резать руку, пока Виталий не пнул его слегка, злобно сверкнув глазами — говорить что-то лишнее было нельзя — и Кипелову пришлось повторить всю процедуру с надрезом и каплями крови.
Снова наступила тишина, но буквально на секунду: окно, которое совершенно точно было надёжно заперто, неожиданно распахнулись, вырывая закрытый шпингалет с мясом. Ветра не было.
Тени в углах комнаты сплелись в какую-то жуткую, неописуемую фигуру, налипшую на стену, и оттуда начал раздаваться еле слышный шепот.
Музыканты не сразу поняли, что шепчет тьма, но постепенно до них дошло, что это вопрос, вопрос из одного слова.
«Кого?»
Не сговариваясь, Кипелов и Дубинин, нащупав в темноте руки друг друга, срывающимися голосами прошептали то, что волновало их сильнее всего:
— Только не семью!
Тьма не ответила, но фигура на стене, подергиваясь рябью, начала таять.
***
Сколько прошло времени — ни Валера, ни Виталик не поняли, но по ощущениям они целую вечность просидели в темноте при вяло горящих свечах, держась за руки.
Очнувшись от оцепенения первым, Валера не спешил отдергивать руку — тактильный, и даже излишне, по мнению многих, он чувствовал себя спокойнее, прикасаясь к другу. Дубинин же, придя в себя, выдернул ладонь и пробурчал что-то про пидарасов.
Привычный к грубости приятеля, Валера, не обижаясь, встал и включил свет.
Дубинин снова ползал по полу — уже туша и собирая свечки обратно. Кипелов нашел и открыл вторую бутылку портвейна, сделал пару глотков и спросил:
— И как думаешь, сработало? Какой вообще должен был быть эффект?
— А я почем знаю? — пропыхтел с пола басист. — Что-то у нас точно получилось, ты же видел. Жуть, бррр…
— Видел, — неожиданно злобно прошипел Валера. — И больше такого видеть не хочу. Никаких больше ритуалов, ёб их мать. И тебе не советую.
— Согласен, — не оборачиваясь, столь же неожиданно покладисто ответил басист.
Раздавшийся через пару минут звонок произвел эффект взорвавшейся гранаты: оба парня никого не ждали, никого не звали, и нервы, издерганные жутким ритуалом, не выдержали — и Виталий, и Валерий подлетели на месте и слабо вскрикнули.
Звонок повторился. Музыканты переглянулись, и молча решили идти к двери вместе. Заглядывать в глазок было почему-то страшно, поэтому дверь распахнули сразу.
На пороге хохотал Володя Холстинин, разящий заметным даже для поддатых Кипелова и Дубинина перегаром. На его плече висел рыжий лохматый парень, пьяно улыбающийся и блаженно щурящий глаза, в котором мгновенно был узнан Кирилл Покровский, почти уже бывший клавишник группы.
— Повезло! — продолжал ржать Володя, вваливаясь в квартиру и втаскивая Кирилла. — Я уж думал, нам в подъезде ночевать. Здорово, мужики!
Недоумевающий хозяин квартиры молча посторонился, как и Кипелов, пропуская внезапных гостей. Первая мысль, которая пришла Дубинину в голову, была об остатках их черномагических занятий, которые ещё не успели спрятать. Не успел Виталий отреагировать, а Кипелов уже мчался за гостями в комнату, пораженный той же мыслью и пытающийся их опередить.
— Бля, Кирюх, походу, мы мужикам романтику обломали! — раздался из комнаты возглас Холстинина. — Смотри, бухло и свечи…
Ответом ему было нежное хихиканье.
Кипелов и Дубинин, уже оказавшись в дверях, ведущих в комнату, устало привалились к косяку с двух сторон дверного проема — объяснять правду не хотелось, но терпеть шутки про романтику хотелось не больше.
Аккуратно погрузив полубессознательного клавишника на диван, Холстинин, шатаясь, наклонился и подобрал одну из сложенных в кучку свечей.
— Смотри, Кирюх, они черные… — шагнул он к Кириллу и сунул ему свою добычу под нос. Тот инстинктивно дотронулся до предмета, которым Володя тыкал ему в лицо…
Свет внезапно погас, и тени снова начали медленно собираться в фигуру. На этот раз силуэт не лепился на стену, а медленно заструился к Кириллу и Володе. Кипелов застыл на месте, вцепившись в косяк, ломая ногти, а Дубинин начал хватать ртом воздух, пытаясь закричать.
Володя и Кирилл, казалось, замерли во времени, не видя и не зная происходящего — только лежащее тело и склоненное тело рядом с ним, соединённые черной свечой, к которой оба прикасались.
Теневая фигура подползла к ним и начала обволакивать их, безмолвно и неумолимо.
Кипелов наконец смог подать голос и прохрипел:
— Нет!
Дубинину попытки издать звуки так и не удались, и он в ужасе наблюдал, как его друзья исчезают в густой жуткой тьме.
***
Все кончилось так же внезапно, как началось — свет неожиданно зажёгся, будто и не пропадал, а сцена у дивана продолжилась на том же моменте:
— Черная! — тыкал Володя в лицо клавишника свечу. Кирилл слабо хихикал, но явно был не в состоянии что-то говорить.
— Он ещё и накурился с какой-то телкой! — счастливо провозгласил Холстинин, заканчивая радовать Кирилла своей находкой и вспомнив о Дубинине и Валере. — Хипушкой какой-то.
— Пиздец, — сглотнув, констатировал Кипелов. Дубинин слабо кивнул, соглашаясь.
Холстинин задумчиво ответил, полагая, что это была реакция на его сообщение:
— Ну, не такой уж и пиздец, но короче, дальше я его уже не дотащу.
Кипелов и Дубинин синхронно стекли по косяку на пол, а Володя, решив, что те тоже изрядно нажрались, спокойно уселся на диван возле Кирилла и почти моментально заснул, скосившись набок и привалившись к подлокотнику дивана.
В воздухе снова повисло гнетущее молчание.