Рысь и Горностай - 2

Огонь. Он видел вздымающийся до самых небес огонь и чувствовал нестерпимый жар. И почему-то знал, что этого не могло быть. Еще вчера здесь было селение. Неужели там, внутри, могли быть люди? О нет, если бы это было так, ему не запретили бы войти туда и спасти их! Ведь у него много сил, он вынес бы их оттуда! Но ему сказали, что там нет живых! Селение подожгли сразу с четырех концов, и через два часа на том месте был пустырь… Он думал, что тоже уже мертв. Но, наверно, это было не так — и тогда, и сейчас. Ведь мертвые ничего не чувствуют, не страдают. А он страдал от этого нестерпимого жара и так хотел пить! Некоторые из челяди в ужасе разбежались, ибо кто-то распустил слухи о черной оспе или чуме, проникшей во дворец. Диана не отходила от мужа ни на шаг. Ее пытались увести, увещевали, просили. Ведь это могла быть заразная болезнь, которая передастся ей и нерожденному ребенку. Все было тщетно. — Я буду сама ухаживать за ним! — твердила она, и единственное, что согласилась сделать, чтобы обезопасить себя, это время от времени жевала можжевеловые ягоды и пила укрепляющий травяной отвар, который ее служанки научились готовить по рецепту покойной бабушки Клэр. Лекарь, когда-то привезенный сюда Гастоном для герцога, осмотрел метавшегося в бреду больного и сокрушенно покачал головой: — У мессира есть признаки, которые свойственны начальному периоду чумы или черной оспы. Страшный жар, помутнение сознания и, видимо, жестокая боль в голове и позвоночнике. Но кожа у него осталась такой же чистой и гладкой, как и была. Нет ни малейшего изъяна — никаких пятен, сыпи или язв, как это бывает при черной оспе. Если они не появятся и в ближайшие два дня, значит, у него нет этой болезни. То же касается и чумных бубонов… Признаков отравления ядом нет, да и вся еда в этом дворце пробуется. Пока будем надеяться на наименьшее из зол — что он подхватил где-то лихорадку. Лекарь со своими помощниками готовил какие-то настойки и эликсиры, но лучше больному не становилось. Он то метался в бреду, то вдруг замирал на месте и почти не дышал. Архиепископ Герард лично окропил помещение святой водой и отслужил мессу, прося Бога об исцелении Гастона. Слухи разнеслись по городу с быстрой молнии, и теперь люди — кто с надеждой на лучшее, а кто и со злым блеском в глазах — ждали известий из архиепископского дворца. Следующая ночь оказалась еще хуже предыдущей. Казалось, у больного не осталось сил на то, чтобы бредить и метаться. Он лежал теперь неподвижно, и только дыхание, то хриплое и свистящее, то едва уловимое, говорило о том, что он жив. Диана, пытаясь облегчить страдания мужа, время от времени обтирала его тело смоченной в целебном отваре ветошью. Это помогало, но лишь на короткое время. Молодая женщина была почти на грани отчаяния. Он не чувствовал, что она рядом, никак не реагировал на ее прикосновения, не замечал слез, капающих на его лицо. О, ее слезы мигом испарялись с раскаленной поверхности кожи, и это было особенно страшно! — Боже, Боже! — молила Диана. — Ведь ты справедлив, не отнимай его у меня! Мы так мало еще прожили вместе, и он так хочет увидеть своего сына! Он всегда был верным христианином, о Господи, не допусти… Рука ее скользнула по груди Гастона и задела крест на цепочке. Этот крест был золотым, но сейчас она увидела, что он как-то изменился. Показалось, или крест утратил блеск и гладкость, стал шероховатым и приобрел зеленоватый оттенок, как если бы его погружали в яд? Диана схватила со стола подсвечник и поднесла поближе. Так и есть! Она сняла крест и показала Аделине, которая не покидала ее ни на минуту.  — Это похоже на колдовство, — мрачно определила та. А про себя подумала, что колдовство может убить человека так же быстро и жестоко, как убивает чума. Как будто в подтверждение ее слов, в комнату заглянула заплаканная Флоранс. — Госпожа, к вам пришла Фрэган! Говорит, что ей срочно нужно с вами говорить! По-моему, она что-то знает. — Сходи, поговори, девочка, — сказала Аделина. — Не бойся, я посижу с ним. Диана, продолжая держать крест за цепочку, вышла в небольшую приемную. Бретонская красавица сделала знак своим служанкам оставить их и одна бросилась навстречу Диане. Она предпочитала переходить сразу к делу. — Как вы измучены! — воскликнула она. — Я только что говорила с герцогиней, она рассказала мне, что лекари подозревают какую-то чушь насчет оспы и чумы! Но, видите ли, хоть я и крещена с рождения, но родилась и выросла в лесах. У нас сильны старые поверья и обычаи, и я их знаю… Что это у вас в руке? Диана рассказала о том, как изменился крест ее мужа в какие-то считанные часы. — Так и есть, — проговорила Фрэган. — Это колдовство. — Но крест моего супруга всегда был на нем, никто его не брал, даже не притрагивался к нему! — На крест и не воздействовали. Видите ли, у христиан есть некоторые заблуждения. Они считают, что крест может защитить от любого колдовства. В действительности же он может лишь предупредить о нападении злых сил, как произошло и сейчас! Теперь мы точно знаем, что тех страшных болезней у сира Гастона нет. Нужно сделать вот что: немедленно проверьте все в комнате, и если найдется любая незнакомая вещь, любой предмет, пусть даже самый мелкий, пусть это будут хоть крошки или кусочки яичной скорлупы, не дотрагивайтесь до них руками, если только через ткань, и покажите мне. Потом я скажу, что делать дальше. Диана сжала ее руку, но сказать ничего не смогла. Она, как вихрь, понеслась обратно и вместе с Флоранс, Тео и Аленом принялась перетряхивать и выворачивать на пол все содержимое сундуков и ларцов. Почти невесомая полоска вышитого шелка выпала из кармана плаща, который был сшит для Гастона совсем надавно. Он одевал эту вещь не более трех раз. — Не дотрагивайтесь, госпожа, — хриплым от волнения голосом проговорил Тео, — лучше я это сделаю. Он взял у Флоранс косынку, обмотал ею руку и поднял шарф. — Эмблема Парижа и символ рода Монришаров — ворон! — воскликнула Диана. —  И плащ совсем новый… Тео, мы должны вспомнить, где мой муж бывал в этой одежде! Тогда мы найдем того, кто дал ему это. Или подбросил. Они вспомнили все случаи, когда Гастон выходил в этом плаще вместе с Дианой, бывал у герцога или архиепископа, или просто в городе, когда его сопровождал Тео. — При мне к нему никто не приближался и ничего не передавал, — сказала Диана. — А вот при мне такое однажды было! Два дня назад. Оруженосец нахмурился, припоминая все подробности. — Думаю, сейчас нельзя терять ни минуты, госпожа! Пусть эта бретонская девица расскажет вам, что делать дальше, раз уж она это знает. Я же сейчас поеду и расспрошу еще кое-кого. Если понадобится, подвешу над огнем или раздроблю кости, но я все выясню! При последней фразе глаза Тео вспыхнули грозным огнем, но Диана решила, что узнает позже, кого он собрался расспросить. Терять время и в самом деле не стоило. — Возьми меня с собой на врага, Тео! — попросил Ален. — Останься со своим дядей, Ален, — Тео положил свои тяжелые ладони на плечи мальчика. Ему и госпоже Диане ты сейчас нужнее! А я там справлюсь. —Бери побольше воинов, Тео, — посоветовала ему Аделина. — От бесов они не защитят, но против тех, кто ими управляет, могут оказаться не лишними. Он кивнул и выбежал из комнаты. Диана со всеми предосторожностями взяла шарф и вернулась к Фрэган. Та внимательно оглядела его.  — Это похоже на колдовской подклад, — сказала она. — Причем сделанный женщиной. Но точно мы сможем убедиться в этом, если вашему мужу станет легче после того, как эта вещь обратится в пепел. Сжечь лучше немедленно! Диана бросилась к очагу, прошептала «Отче наш» и «Да воскреснет Бог» и бросила шарф в огонь. Шелк ярко вспыхнул, пламя резко взметнулось вверх, а когда оно уже через мгновение словно бы опало, Диана поняла, что от опасной вещицы ничего не осталось. Чувствуя себя совершенно обессиленной, она повернулась и побрела к ложу. — Взгляни, дитя! — прошептала Аделина, не отходившая все это время от Гастона. Диана склонилась над ним и увидела, как приоткрылись серые глаза, которые она так любила. И это был уже не бессмысленный взгляд больного, что мечется в бреду. Он смотрел на нее и узнавал! Потрескавшиеся губы тронула улыбка, пока еще слабая, но Диана заметила ее. — Диана! — прошептал он. — О да, я рядом, любовь моя, я никуда не уйду! — шептала она, гладя его щеки. Они уже не были такими горячими, но еще нужно было время, чтобы вернулись силы … Аделина принесла кружку с укрепляющим питьем, и Диана принялась бережно поить Гастона, поддерживая его голову. Он сумел сделать несколько глотков и закрыл глаза. Вскоре он спал, и это был уже именно сон, а не горячечное забытье, которое вот-вот грозит перейти в агонию. Диана укрыла мужа легким одеялом, а потом и она, и обе служанки в слезах упали на колени и принялись истово молиться. Тем временем Тео во главе нескольких воинов гнал коня в предместье, где поселились бывшие наложницы-мавританки. Небольшой отряд летел, высекая искры из камней мостовой, и напуганные прохожие едва успевали отбегать с дороги. Порой им вслед неслась ругань, но Тео мчался все быстрее. Возле ворот нужного дома он остановился и велел охранять все входы и выходы, чтобы никто не вышел, а если кто захочет войти, пусть войдет, потом он со всеми разберется! В дом он вошел один, распахнув дверь ударом ноги. В комнате первого этажа, служившей одновременно кухней и трапезной, царил полумрак. Очаг был погашен, но ставни приоткрыты. Тео увидел шагнувшую к нему женщину и узнал в ней Нашх. Резко схватил ее за руку с такой силой, что женщина вскрикнула. — Говори, где вторая, ну! — со злостью выкрикнул он. — Не вздумай мне лгать, если жить не надоело! Где она прячется? — Господин Тео… Нашх выглядела перепуганной, и сейчас он заметил на ее щеках дорожки слез. — Что происходит, Нашх? — Захра умирает, господин оруженосец. Она при смерти со вчерашнего дня! Лекарь сказал, что никакой надежды у нее нет! — Но чем она заболела? — Никто этого не понимает! Легла спать здоровой, разве что была будто бы взволнована чем-то. А утром я нашла ее в жуткой лихорадке, почти мертвой, она вся горела! О, она так ни разу и не пришла в сознание! Нашх разрыдалась. Тео отстранил ее и поднялся наверх. Умирающая Захра лежала на кровати белая, как известь, с полуоткрытыми глазами, но вряд ли хоть что-нибудь осознавала. Черные волосы, как всегда, заплетенные в множество тонких косичек, разметались вокруг нее, как мелкие змейки… — Похоже, и впрямь отходит, — проговорил Тео. Как надлежит исповедовать человека ее веры и кого следует звать в таких случаях, оруженосец не знал. Но на всякий случай прошептал «Отче наш». Через полчаса несчастная мавританка, так и не придя в сознание, умерла. Тео спустился на первый этаж, угрюмо уселся на лавку. Нашх забилась в угол и плакала. — Расскажи мне, что она делала в последнее время, — сказал он. — Не бойся. Не было ли чего-нибудь необычного, странного? С кем она виделась? Мавританка рассказала, что ее подруга изнывала от любви к мессиру Гастону и совсем извела себя. Но потом вдруг у нее появилась какая-то надежда, ибо она начала вновь прихорашиваться и даже ходила на рыночную площадь, говоря, что хочет сделать покупки и просто побыть на людях. — Она одна туда ходила? — Да. Она не хотела, чтобы я шла с нею. — Почему? Вы ведь были дружны. — Я не знаю, господин. Она просто просила дать ей сходить одной. — У нее бывал кто-нибудь? — Да. Госпожа Бренна приезжала… — Кто?! Зачем она приезжала, Нашх? — Она заказала вышивку Захре. У Бренны скоро свадьба… — И это все? О чем они говорили? — Я не знаю! — Не лги. — Это правда! Бренна попросила меня принести воды, но стоило мне выйти за дверь, как закружилась голова, и я осталась посидеть на скамье у дома. А когда вернулась, эта дама уже собиралась уходить. - И больше она не приезжала? - Еще один раз, когда привезла работу. Но и тогда они говорили наедине. - Так значит, Захра изменилась именно с того дня, как повстречала Бренну? - Да! Я была удивлена. Захра не была лгуньей, да и между нами не было секретов, а тут вдруг... Видите ли, я показала госпоже Бренне одну ее вышивку на шелке, чтобы та оценила искусство Захры. Но потом я вспомнила об этом и хотела убрать на место тот шарфик, но не нашла его. И спросила у Захры, куда он подевался. Та вдруг вспыхнула и сказала, что не знает. Она никогда не лгала, просто не умела, и вдруг этот беспричинный обман! Я подумала было, что она отдала его Бренне, но зачем было это скрывать? - Значит, было зачем! Какой рисунок был на шарфе? - Это был темно-синий шелк с вышитым кораблем и летящим вороном! - И вышивала она эту ... ... ... тряпку, конечно же, для мессира барона? - Да! - выдохнула Нашх. - Но она так и не решилась отдать ему... - Еще как решилась, - непонятно ответил оруженосец и поднялся. - Я пришлю людей, которые подготовят тело к погребению. И еще, хоть вы и не христианки, здесь нужно все освятить, так что священник тоже придет. - Но что же будет со мной? - Нашх заплакала еще горше. - Ты не должна никуда уезжать из Ренна. Думаю, скоро тебе придется повторить всю эту историю перед иными людьми. А пока я оставлю охрану, и не только для того, чтобы ты меня не ослушалась. Тебе может тоже грозить опасность. Нашх не пришло в голову возражать. Тео ушел давать указания воинам, через несколько минут прогрохотали конские подковы, а Нашх закуталась в накидку и безучастно осталась сидеть в комнате у остывшего очага... Люди, отправленные за Бренной, не нашли ее во дворце. Вместе с нею исчезли украшения, которые она получала в подарок от герцога все годы, что была с ним. В ларце, где они прежде лежали, оказался лишь цветок алого мака со сломанным посередине стеблем. Это был известный всем символ ушедшей любви, и не более, но на всякий случай цветок сожгли, и даже оставшийся от него пепел госпожа Оргэм велела развеять с молитвами над рекой Вилен... С того момента, как уничтожили заколдованный шарф, Гастон пошел на поправку. На следующий день, проснувшись, он увидел сидевшую рядом Диану. Она бросилась к нему и осыпала поцелуями, но от волнения совсем не могла говорить. - Я люблю тебя! - сказал он и нежно погладил ее разметавшиеся волосы. Немного подумал и добавил: - Расскажешь, что со мною случилось? Я помню, как ложился спать, как увидел какой-то путаный, тяжёлый сон... А дальше не знаю! Сколько уже прошло дней? .