Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

      Слабость постепенно отступила, сознание прояснилось, и Анна, опустив ноги, сперва села на диване, а потом поднялась: кабинет, где происходило всё действо с явлением Петра, был пуст, тих и тёмен. За окном сгустились сумерки.       Она огляделась, потом подошла к окну, выглянула сквозь проем в портьерах: на улице уже было темно, и она задумалась, как же ей дать понять Штольману, где она находится, куда ему нужно прийти.       Анна беспомощно закусила палец. Из глаз брызнули слезы, и она сердито мотнула головой. А, ну прекрати, прикрикнула мысленно, ему стократ хуже сейчас, он не знает, где ты, жива ли. И тебе нельзя раскисать. Она закружила по комнате, потом опустилась в кресло и глубоко задумалась.       Припомнила во всех подробностях разговор Скрябина с Ниной. Значит, они определенно решили убить Штольмана. Ну, нет! Этого она им не позволит. Она вновь вскочила, строя в голове один безрассудный и отчаянный план за другим. Видимо, вызванный дух Петра был достаточно опасен: вон как стукнул своего праправнука, мог даже убить. Жаль, что она совсем не может контролировать своих призрачных визитеров, иначе действовала бы гораздо увереннее.       Но, может, ей вызвать вновь Петра, уж он бы расправился с этими мерзавцами. Жаль, что у неё совсем нет оружия. Надеяться на силу своих кулаков… Это уж совсем смешно. Судя по всему, Скрябина по голове она стукнула увесистым канделябром.       Анна подошла к столу и с трудом подняла эту бронзовую махину. Как она смогла им вообще размахнуться, если даже в руках его еле удерживает?       - Вы снова готовите на меня покушение? - послышался за спиной насмешливый голос. Анна, вздрогнув, обернулась – у дверей стоял Скрябин и наблюдал за ней, за его плечом маячила давешняя девушка-горничная, погруженная в меланхолию и безразличная ко всему происходящему. – Что же вы так невзлюбили-то меня? Я, кажется, к вам со всем уважением, у нас вроде бы договор, а вы что же, опять канделябрами размахивать собрались?       - Что вам угодно? – Анна отошла от стола и опустилась в кресло.       - Мне угодно, чтобы вы сменили платье, - Скрябин сделал жест горничной, та внесла на вытянутых руках новое платье и повесила его на диванчик. – Девушка вам поможет переодеться.       - Это еще зачем?       - Нам надо перебраться в другое место. Здесь оставаться слишком опасно. Да и ваше платье слишком приметное, в Затонске вас многие видели в нем на службе.       Говоря это, Скрябин двигался по комнате, зажигая свечи.       - Не выдумывайте, - отрезала Анна. – На службе я принимаю пациентов в больничном халате. Что вы затеяли?       - Я вас прошу сменить наряд, только и всего, - голос Скрябина из вкрадчивого сделался жестким и властным.       Анна поняла, что спорить с ним будет себе дороже и, помедлив, кивнула.       - Вот и славно. Вы бы не спорили со мной по пустякам, глядишь, всё бы уже и закончилось. Я оставлю вас, - Скрябин скрылся за дверью, а девушка повернулась к Анне.       - Тебя как зовут? - Спросила Анна, расстёгивая многочисленные пуговицы на своем темном рабочем платье.       - Анисья, - не поднимая глаз, отвечала девушка.       - Давно ты здесь служишь? - спрашивала Анна.       - Не помню.       - А кому служишь?       - Хозяину.       По монотонным ответам и заторможенности горничной Анна понимала: не всё в порядке с этой несчастной Анисьей. Возможно на её психику тоже воздействовали либо Скрябин, либо тот человек, которого звали Ланге. Значит, бесполезно просить девушку о помощи. Ничего она никому не сможет передать.       С помощью Анисьи надела принесенное платье. Оно ей оказалось впору: не обошлось видимо без советов Нины Аркадьевны. У фрейлины уж наверняка глаз-алмаз на такие дела. Да и платье довольно простое. Точно, госпожа Нежинская подбирала, усмехнулась про себя Анна.       Анисья возилась с пуговичками на спине, и Анна закусила губу: может попробовать вывести девушку из этого состояния. Та как раз закончила и отступила.       - Всё, барышня.       - Нет, не всё.       Анна пристально вгляделась в бледное бескровное лицо Анисьи, потом резко хлопнула изо-всех сил в ладоши перед её лицом. Та вздрогнула и застыла, закрывшись ладонями.       - Анисья, ты меня слышишь? - позвала Анна.       Та постояла, спрятав лицо в ладонях, потом медленно опустила руки: на лице румянец, в глазах испуг:       - Барышня, что ж вы... пугаете так?       - Пришла в себя? - шепотом допытывалась Анна. - Можешь сказать, что это за дом?       - Пришла-а, - Анисья говорила медленно нараспев, наверное еще не отойдя от своего зачарованного состояния. - Про дом... могу конечно. А что ж вы шепчете-то?       - Чтобы нас не услыхали. Мне надо, - Анна взяла Анисью за обе руки, - мне очень надо бежать отсюда. Меня похитили и хотят увезти далеко отсюда. Понимаешь?       Та недоверчиво качнула головой:       - Да что вы такое говорите? Мой хозяин приличный человек, разве ж может...       - Ты помоги мне, а я в долгу не останусь. Поможешь?       - Да чем же? Я ж человек маленький. Ой, нет, нет, барышня и не уговаривайте! - замахала вдруг та в испуге руками. - Куды ж я пойду? Здесь и жалование у меня...       - Я помогу тебе с устройством, найду место еще и получше, чем здесь, - возбужденно шептала Анна. - Ты только помоги мне.       - Да чего надо-то? Как помочь?       - Можешь отнести записку? Адрес я скажу.       - Записку-у..., ну не зна-аю, - мялась Анисья. - А ну как меня в кутузку сведут?       - Никто не сведет тебя! Ну что ты! Наоборот наградят, что помогла мне.       Упоминание о возможной награде сделало своё дело, и Анисья кивнула:       - Ну, давайте... что с вами сделаешь…       - Адрес, живо!       Та, запинаясь, продиктовала название улицы, дом. Анна совсем не поняла, где это находится в Затонске, но, решив, что Яков во всем разберется, бросилась к книжному шкапу. Там дернула на себя ящик, другой, третий, в последнем увидела чернильницу и бумагу. Тут же на книжной полке, сдвинув томики книг набросала несколько строк, помахала листком, давая чернилам высохнуть, после свернула вчетверо бумагу, надписала адрес и повернулась к Анисье. Та смотрела на неё пристально, в глазах мелькало что-то неясное, но Анне некогда было разбираться в этих тонкостях: надо было спешить, того и гляди в дверях опять возникнет её страж.       Та схватила записку и, воровато покосившись на дверь, сунула в карман передника.       - Только отдай, как можно скорее. Вот, куда снести, я написала. Туда отнесёшь, тебе ещё и денег дадут, я в записке указала. Только, Анисья, - Анна пристально взглянула той в глаза, - ты уж поспеши, голубушка. Прошу тебя. Погибну ведь я, если ты мне не поможешь.       Та смотрела на Анну широко раскрытыми глазами и вдруг засуетилась-заспешила – вытащила записку из кармана и стала судорожно совать Анне, бормоча при этом:       - Не надо, барышня, не надо! Заберите! Вам же хуже… заберите… возьмите, барышня…       Стукнула дверь, и девушки отпрыгнули друг от друга.       - Ну что, вы, я вижу, закончили? – прозвучал ленивый голос Скрябина. – Так, ты, - ткнул он пальцем на Анисью, - ступай! Молодец!       Анисья, густо залившись румянцем, кивнула и, бросив виноватый взгляд на Анну, засеменила вон из комнаты. Записка осталась у неё.              ************************              До самой темноты гоняла полицейская погоня по окрестностям, да все безрезультатно. Следы коляски, чёткие и ясные в начале, в один момент исчезли, словно вознеслась коляска в воздух да там и растворилась. Когда уже окрестности стало трудно различать, Штольман сквозь зубы скомандовал «стоп», спустился без обычной своей прыти с подножки коляски и застыл на обочине.       Ульяшин, помедлив, подошел ближе и, замявшись, всё же спросил:       - Какие указания, Яков Платоныч?       Тот молчал очень долго, Ульяшину даже подумалось, что тот его не услыхал, но потом обернулся, и Сергей Федорович даже ахнул внутренне – как же изменился его начальник: осунулся и постарел за какие-то минуточки. - Едем в управление. И голос – хриплый, каркающий, словно кто-то за горло держал Штольмана. Да чего ж тут удивительного? Посмел бы кто Варварушку его умыкнуть, небось и Ульяшин так бы вот метался да горевал.       Весь обратный путь ехали в молчании, возле управления Штольман соскочил с коляски и, не оборачиваясь, вошел внутрь. Ну уж нет, Яков Платоныч, я вас не оставлю одного нынче. Ульяшин устремился за ним и остановился у конторки дежурного. Тот как раз передавал Штольману сложенную вчетверо записку:       - Ваше благородие, разрешите доложить. Занес вот только что мальчонка, велено в собственные руки…       - И где он?       - Э-э…, - дежурный заозирался и вздохнул, разводя руками, - вот же только тут где-то был.       - Да что же ты не задержал-то! – с досадой выкрикнул Яков Платонович, разглядев почерк – руки его заметно подрагивали, пока он разворачивал послание. - Я сейчас, ЯкПлатоныч! – отозвался Ульяшин и выскочил во двор. Обежал округу в густых сумерках, ожидаемо никого не нашел и вернулся в управление.       Штольман уже ушел в кабинет, и Сергей Федорович рванул туда.       - Нету, - запыхавшись, доложил. – Темно уж. Где и спрятался, не найти. Что там? Выкуп?       Яков Платонович поднял на него больные глаза:       - Это писала Анна. Её рука. В листке указано, где она находится. Только…, - он сбился, потом договорил, - только там еще и приписка от похитителей. Он перебросил развернутый листок ему, сам же подошел к окну и сцепил за спиной руки. Ульяшин листок развернул, пробежал быстро ровные строчки и растерянно опустил послание на стол:       - Это что же, заставили Анну написать, а теперь обмен выторговывают? А про какие бумаги твердят? Уж не те ли самые - по давнему делу? С учёным английским?       - Да, - буркнул Штольман, не оборачиваясь.       - Я думал, они уж в прах обратились.       - Нет, не обратились. У меня эта папка, чёрт её дери.       По тому, как изъяснялся Яков Платонович, обычно сдержанный, не позволявший себе крепкого словца, Ульяшин понял: полицмейстер зол до крайности.       - Так надо отдать, и тогда Анну Викторовну…, - торопливо заговорил он, и Штольман перебил:       - Это не подлежит сомнению. Те, кто сделал мне это предложение, знали, что я на него клюну. Только…, - он обернулся – глаза горели темным огнем. – Только у меня сомнения и большие, что Анну отпустят. И что она вообще будет в указанном месте. Слишком замысловатая комбинация со всеми этими похищениями, приготовлениями - всему, что предшествовало трагедии. Сергей Федорович, - Штольман подошел к столу и оперся ладонями, наклонившись к Ульяшину, - нам надо сделать так, чтобы Анна вышла живой и невредимой из этой передряги.       - Засада?       Штольман мотнул головой:       - Они очень умно выбрали это место: там просматриваются все подходы, укрыться засаде негде. Потому надо что-то хитрое придумать. У нас с вами времени несколько часов. Значит, надо сделать вот что…       Они сидели довольно долго, обсуждая разные варианты, чтобы Анна не пострадала. За окном уже сгустилась непроницаемая тьма, а они всё крутили так и эдак, как же обмануть злоумышленников. Наконец, план был готов, и Штольман устало откинулся на спинку стула.       - Вы ступайте, отдохните, Ульяшин. Завтра трудный день.       - А вы как же? – поднимаясь, переспросил Сергей Федорович.       - Я здесь, на диване, не беспокойтесь. Ступайте.       Ульяшин обернулся в дверях: Штольман, опершись лбом на сцепленные руки, сидел за столом, а перед ним лежала записка. Сергей Федорович вздохнул и вышел из кабинета, тихонько притворив за собой дверь.