Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

- Анна, Танечка! Как я вам рада, - Софья вышла к ним и протянула руки навстречу. Выглядела она не в пример оживлённее, нежели была при их последней встрече. Анна обменялась с Таней понимающими взглядами, и та еле заметно кивнула, показав, что помнит их давешний разговор о Софье. Они расположились у чайного столика, и экономка Клодет захлопотала над ними. Анна подождала, пока та накроет им всё для чая и выйдет, а после пересказала хозяйке дома свой утренний разговор с отцом. Софья окончательно повеселела и, окрыленная надеждами, оживленно заговорила о своих делах в доме, о визитах знакомых, которые либо спешили её навестить, либо присылали карточки, чтобы возобновить прежние связи, выказать приязнь и поддержку. Она и не подозревала, сколько людей в городе так хорошо относятся к ней. И было в ней столько счастливого воодушевления, что Анна даже растрогалась: так разительна была перемена в этой славной и доброй девушке, когда-то настолько угнетенной жизнью под опекой графини Елеонской. Тут в дверях возникла Клодет: - Софья Казимировна, прошу прощения. К вам там господин Панкратов. Просит принять. - Конечно! – оживилась Софья, глаза её засияли. Она поправила волосы, которые и так были безупречны, потом прижала ладошки к щекам и поднялась навстречу появившемуся в дверях Андрею Юрьевичу. Тот вошел, держа в руках нежно-кремового цвета розы, коротко поклонился, охватил быстрым тревожным взглядом хозяйку дома и, видя, что она улыбается, выдохнул облегченно. После склонился к её руке с поцелуем. И уже после этого поприветствовал Анну, которая представила ему свою спутницу – Татьяну. Клодет забрала цветы и унесла чтобы поставить в воду. - Рад, что вы в добром здравии и настроении, - усаживаясь и принимая чашку из рук Софьи, с сердечностью заметил Панкратов. - Да, мне лучше, - блестя глазами, отвечала Софья. Потом покачала головой. – Вы, похоже, скупили все цветы в лавочке у Купцова. - Она кивнула на несколько стоявших на столике у окна ваз с пышными букетами. - Просто мне хочется вас радовать. А цветы вы любите, и это самый простой способ, – смущенно улыбнулся Андрей. После заметил: – Анна Викторовна, не подскажете, как вам удалось избавить Софью Казимировну от меланхолии? Волшебство какое-то. - Нет никакого волшебства, - пожала плечами Анна. Софья бросила предостерегающий взгляд, и она, спохватившись, сказала. – Просто мы возобновили знакомство, выпили чаю и… Вот. Вообще, наверное, нам уже пора… - Анна Викторовна, - воскликнул Панкратов, - постойте. Вы когда-то очень помогли мне… Нам, - поправился он, коротко взглянув на Софью. Анна кивнула, а Андрей даже поднялся. – Потому я думаю, нет я уверен, что могу это сказать. Дело в том, что… я сделал предложение Софье Казимировне, но ответа пока не дождался. Могу я вас попросить, чтобы вы похлопотали обо мне? - Андрей Юрьевич, - пролепетала смутившаяся до слёз Софья и тоже поднялась, - вам нет нужды прибегать к помощи Анны Викторовны. Я… я сама решу всё на днях. Обещаю вам... - Голос её окреп. Она выпрямилась и твердо повторила: - Обещаю дать ответ к концу недели. Анна, решив поддержать хозяйку дома, тоже поднялась: - Видите, Андрей Юрьевич, ваше дело двинулось в благоприятном направлении. Так что, - она развела руками, - и моя помощь не понадобилась. Из особняка они вышли все вместе. Панкратов раскланялся, после покосился на стоявшего неподалёку полицейского и вполголоса спросил: - А этот блюститель зачем здесь? Это касается Софьи Казимировны? - А, нет, - покачала головой Анна. – Это наша охрана. – И сделала знак полицейскому следовать за собой. - Вам угрожает опасность? – настойчиво продолжил Панкратов. – Ежели надо, только скажите! Вы же знаете: я для вас… - Спасибо, Андрей Юрьевич, я в вас и не сомневалась, но это лишнее. Обо мне заботятся. - Ах, да, конечно, - смешался тот. – Я понимаю. Что же не буду вас задерживать. Они разошлись по своим экипажам и разъехались в разные стороны. ********************* Утром у входа в полицейское управление, едва не сбив с ног Антона Андреевича, к нему кинулся Ребушинский. Вид у него был еще более взволнованный, чем на том злосчастном пожаре. - Антон Ан-Ан-Андреич! Антон Андреич, спасите меня, умоляю! - он вцепился в рукав сюртука Коробейникова, захлебываясь словами. - О, господи, что опять у вас стряслось? - поморщился Коробейников. Немногочисленные городовые, находившиеся во дворе управления, беззастенчиво веселились при виде вопящего репортера. Чего греха таить, мало кто испытывал добрые чувства к этому господину, испытав на своей шкуре остроту его пера. А тот продолжал цепляться за Коробейникова и верещал на всю округу: - Я вчера...! Меня вчера...! Когда я шел...! Когда там…, а он...! - Успокойтесь, Алексей Егорыч! - рявкнул Антон Андреевич, Ребушинский подавился воплем, всхлипнул и умолк. – Вот так. А теперь извольте пройти ко мне в кабинет и рассказать всё спокойно. И возьмите себя в руки, наконец! В кабинете Ребушинский плюхнулся на предложенный ему стул, и Антон приготовился слушать. - Антон Андреич, я тут писал заявление на Тимофеева и… - Проверили вашего Тимофеева, - прервал его Коробейников. - У него крепкое алиби. Так что это не он виновен в пожаре. - И я о том же! Это не он! - вскинулся Ребушинский. – Да и вообще! Он… слабый, мягкий человек, только кричит. - Так какие у вас есть соображения? - Д-дело в том, - заикаясь, начал Ребушинский, - что… вчера у моего дома… меня схватил какой-то высокий человек, прижал к стенке и едва не задушил. Сказал, чтобы я про больницу не смел более ничего печатать, сидел тихо, иначе грехи падут на голову непричастных. Тимофеев маленького роста, а этот… субъект, он был прямо великан. Огромный! – последнее слово Ребушинский выдохнул трагическим шепотом и после скукожился на стуле, словно из него, как из воздушного шара, вышел весь воздух. - Вы что же, совсем его не узнали? – прищурился Коробейников - Увы, нет, - развел дрожащими руками тот. - Там фонарь разбит… Темно совсем. Так что же мне теперь… В этот момент в кабинет заглянул Штольман, коротко кивнул Коробейникову, но, увидев Ребушинского, вошел внутрь: - Утро доброе, Алексей Егорович. - Нет, ЯкПлатоныч, совсем недоброе! - всем корпусом развернулся к нему репортер. - Что у вас ещё стряслось? – изогнул бровь Яков Платонович. - Опять за вами гоняются пострадавшие от вашего острого языка горожане? - Вот вы смеётесь, - надулся обидчиво Ребушинский, - а мне совсем не смешно. - На него напали вчера вечером, - пояснил Коробейников. – Нападавшего не узнал. Но утверждает, что это не Тимофеев. - Ну, то, что Тимофеев непричастен к этим событиям, мы и сами поняли, - кивнул Штольман. - Я, конечно, сего господина не узнал, но у меня есть соображения, - свистящим шепотом заявил Ребушинский, распуская шарф, словно тот душил его. – Когда мы с убиенным Беляевым, царствие ему небесное, делали фотоснимки в больнице, а именно – Анну Викторовну фотографировали, в её кабинет вошел этот новый врач, Скрябин. И он так перепугался, что его сфотографировали. А потом сами знаете… - Что? - Что-что: ателье Беляева погорело! И мне угрожают. Я думаю…, это доктор. Последнее слово Ребушинский произнес еле слышным шепотом и с опаской оглянулся на окна, будто там его могли услышать. - Знаете что, господин Ребушинский, - с досадой начал Антон Андреевич, - если мы станем арестовывать всех, о ком вам что-то там показалось, у нас жителей в городе не останется. Вы напишите лучше заявление на этого господина, а мы проверим. - Какое заявление! – вскинулся Ребушинский. – Меня же убьют. Велели сидеть тихо. Я и так рискую придя сюда к вам. - Ну хотите, могу в камеру вас упрятать. - За что?! - Так, Алексей Егорыч, вы или пишите заявление, или ступайте. Разберемся! - Вот что, Антон Андреич, - в голосе Штольмана послышались нетерпеливые нотки, а в глазах горел мрачный огонь, - вы как закончите с господином журналистом, зайдите ко мне. Есть идея. ********************** - Что-то узнали, Яков Платонович? – заглянул Коробейников в кабинет Штольмана. Тот сосредоточенно разглядывал разложенные на столе документы, фотографии, газетные вырезки. На вопрос Коробейникова поднял голову и сделал знак подойти. Тот, усевшись напротив, раскрыл принесенную папку и кивнул на исписанные бисерным почерком листы: – Вот, написал заявление Ребушинский. Теперь у него этот новый доктор виноват. Как его? Скрябин! Он, якобы напал на него в темном переулке и... - Доктор, - со значением повторил Штольман, пристально глядя на Коробейникова. – Прибыл в больницу. В больнице служит и Анна. Не находите, это так удобно быть всегда рядом с предметом своего интереса. - Да бог с вами Яков Платонович! – замахал руками Антон, превратно истолковав подозрения Штольмана. – Анна Викторовна ни на кого и смотреть не будет. А тут какой-то доктор. – Он вдруг сбился и замер с открытым ртом. Потом пробормотал растерянно. - Доктор? Анна… Он... – К-крутин? - Подойдите ближе, Антон Андреич, и взгляните на эти фотографии. Что скажете? Антон живо поднялся и обогнув стол, склонился над разложенными бумагами. Он рассматривал их со всей тщательностью, а потом, оторвавшись от разглядывания, поднял голову на Штольмана. - Каков ваш вердикт? - Н-не знаю. Как-то они …не очень-то похожи. Хотя… вот здесь господин гладко выбрит и худощав. А в газете Ребушинского… Он с бородой и …крупнее что ли. Но вы правы. Если есть сомнение, надо непременно допросить этого Скрябина. Всю дорогу до больницы ехали молча. Штольман был тёмен лицом, на щеках желваки так и ходили. Антон словно бы слышал мысли своего начальника: только бы там не было Анны. В двери вошли всё так же молча. Молодая сестрица милосердия подскочила в испуге со своего места за столиком и выронила стопку салфеток, которую она старательно складывала перед их приходом. - День добрый. Доктор Скрябин здесь? – голос Штольмана хрипнул. - Д-да…, - испуганно пролепетала девушка и повела их по коридору. Постучала в дверь, не дождавшись ответа, тихонько приотворила створку. Штольман оттеснил её и вошел внутрь первым. Кабинет доктора был пуст, только у открытого окна шелестела страницами раскрытая книга. - Отсюда видно подъездную дорогу, - заметил вполголоса Коробейников, выглядывая в окно. - Заметил наш экипаж и ... - Ушел, – сказал, вернее проскрежетал Штольман. - А Анна Викторовна здесь нынче? – обернулся Коробейников к сестрице. - Нет, - помотала та головой. – Дома она, еще третьего дня записку прислала, что не придет несколько дней. Штольман отрывисто бросил Коробейникову: - Городового здесь оставить. Сами едем на Царицынскую. Немедленно. Медсестра только беспомощно проводила их взглядом. *************************** С утра домашние разошлись по своим делам. Даже Таня уехала к Софье, получив от той записочку. Анна была очень рада этой крепнущей девичьей дружбе. Сама же собралась, было, съездить в больницу. Но тут вдруг всплыла в голове просьба давешняя Якова Платоновича: "прошу - побудьте несколько дней дома", и... не поехала никуда, а, захватив "Военно-медицинский журнал", что принесли вчера с вечерней почтой, уединилась в своей любимой маленькой гостиной. Она вооружилась карандашом и перевернула первую страницу. Но углубиться в чтение ей не дали. - Барышня, вот вы где, - взволнованная Домна сунулась в комнату. Анна отложила журнал: - Что за переполох? - Там из больницы пришли, вас требуют. Анна прошла в гостиную и обнаружила там Скрябина в небрежно наброшенном летнем пыльнике. - День добрый, Анна Викторовна. Что, не надоело ли бездельничать? – с привычной бесцеремонностью обратился он к ней, небрежно сцепив руки за спиной. – Поработать не желаете? - Я… должна побыть дома, - уклончиво отвечала Анна, немного ёжась под его сверлящим взглядом. - А, ну конечно. Дома! Дома - да, лучше, чем спасать детишек. А я-то думал, вы настоящий человек, не барышня кисейная, А вы… - Постойте? Какие детишки? Вы о чём? - потрясенно выдохнула она, а он, откинув голову и разглядывая её с некоторым пренебрежением, ответил: - А у нас вообще-то аврал. Неужели не слышали? О пожаре в школе, что в поместье Мещерского? Весь город гудит уж с утра. - О, господи, - Анна прижала ладони к щекам, потом заспешила. – Я… Конечно! Подождёте меня? Мне переодеться только надо. - Я подожду, - просто отвечал он, потом развернулся к Домне, которая с тревогой наблюдала за их разговором. – А принеси-ка чаю, голубушка. После устроился у окна за маленьким столиком, небрежно положив ногу на ногу и барабаня пальцами по теплому от солнечных лучей дереву. Домна поклонилась и ушла за чаем. Со Скрябина немедленно слетела напускная вальяжность, он поднялся со стула и, развернувшись к окну, некоторое время что-то там разглядывал. Послышались шаги возвращавшейся Домны, и он, круто развернувшись, одним движением опустился на стул, приняв прежнюю позу. Она поставила поднос перед ним и, сложив на животе руки, замерла неподалеку. - Ты бы собрала барышне с собой какой снеди. Возможно, придется ей надолго задержаться в больнице. Домна кивнула и вновь ушла. Скрябин выпил одним духом чай и вновь подошел к окну. За спиной зашуршали юбки, послышались лёгкие стремительные шаги: - Я готова, Иван Евгеньич. Едем! Он обернулся: Анна облачилась в строгое темное платье с глухим воротником, лицо её, оттененное темными одеждами, было бледным, глаза горели решимостью и тревогой. - Барышня, - окликнула её вошедшая Домна, - что ж вы, так и уйдете? Вам же дома надо быть, - проговорила она встревоженной скороговоркой, понизив голос, и протянула корзинку. - Ты не понимаешь, там же дети! – отобрав корзину, с жаром выговорила Анна. - Они страдают, рук в больнице всегда не хватает. Да и не одна я поеду. Вот, господин Скрябин со мной, и городовой ещё. Анна отдала корзинку Скрябину, надела шляпку и, потянув на себя дверь, стремительно вышла на крыльцо. Следом за ней – Домна и доктор. - Да куда ж он подевался? – всплеснула руками Домна, оглядываясь кругом в поисках запропавшего городового. – Эй, не видал ли, куда городовой отлучился? – окликнула она сидевшего на облучке дремавшего кучера. Тот встрепенулся, просыпаясь, и покачал головой. - Наверное, отошел куда, - отмахнулась Анна, передавая корзинку Скрябину. - Если придет, ты скажи ему, чтобы он прямиком к больнице ехал. Я там буду. После она, опершись на руку доктора, вспорхнула в коляску, Скрябин устроился с другой стороны и велел кучеру править к больнице. Домна беспомощно смотрела им в след, сцепив в тревоге руки, после того, как коляска скрылась за воротами, подобрала юбки и с необыкновенной резвостью побежала за угол в поисках неведомо куда подевавшегося городового.