Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

Тишина вокруг обволакивала, мягко убаюкивая. Глаза, утомленные наблюдением за домом, сами собой закрывались, голова клонилась набок. Всё тяжелее он опирался спиной о дерево, дыхание становилось медленнее. Стоявший особняк медленно покачивался, превращаясь в огромный белый корабль. Оттого-то он и не понял, не уловил, откуда взялись эти две тёмные фигуры, облаченные в длинные плащи с капюшонами, из воздуха, что ли, соткались. По-прежнему, не слышалось ни единого шороха, двигались эти неизвестные будто призраки – бесшумно и быстро. Они взошли на крыльцо особняка, замешкались у входной двери, потом тихо проскользнули внутрь, словно не было никаких запоров на дверях. Антон тряхнул головой, избавляясь от сонного морока, напряженно всмотрелся в темноту, потом потер лицо ладонями: что за наваждение, привиделось, что ли, со сна? Огляделся: кругом стояла всё та же тишина, не нарушаемая ни единым звуком, словно вымер и сад, и дом, и весь мир вокруг, а он стоит тут один на всём белом свете. Особняк по-прежнему был тих и тёмен. Хорош дозорный, посетовал он на себя, и двух часов не простоял в карауле. От долгого стояния на одном месте ноги совсем занемели. Коробейников сделал несколько приседаний, наклонов, стараясь двигаться как можно тише. Нет, он должен проверить, были эти неизвестные на самом деле или вправду привиделись ему на грани сна. Он, пригибаясь, короткими перебежками приблизился к крыльцу, замер, но ничего не происходило. Прижимаясь к перилам, вскарабкался на крыльцо и осторожно подкрался к дверям. Те оказались заперты. Нет, кажется, в самом деле приснилось. Он развернулся, было, чтобы вернуться на свой пост, и замер на месте. Возле дверей на беломраморной поверхности крыльца что-то темнело. Антон наклонился и рассмотрел оброненную вещь. Это оказался мундштук для сигарет. Он достал платок и осторожно за кончик поднял находку. Понюхал: от мундштука пахло странной смесью табака и чего-то неуловимо приятного. Повертел в пальцах изящную вещицу, после аккуратно завернул в платок и сунул во внутренний карман сюртука. Крадучись, спустился с крыльца и двинулся вдоль стены особняка, но окна располагались слишком высоко, чтобы что-то увидеть в доме. Карабкаться же снова на цоколь он опасался. Так. Надо срочно доложить Штольману и о неизвестных, и о мундштуке. Обойдя дом кругом и нигде не найдя Якова Платоновича, Коробейников вернулся снова на прежнее место. Пока в доме всё тихо, он может только наблюдать. Но если Штольмана нет нигде снаружи, значит, он может быть только внутри дома. Что же там такое происходит? Кто эти люди? А если они явились с недобрыми намерениями? Но ворваться сейчас к Клюеву… Пожалуй, не стоит. Придется ждать. Если Штольман схватится с этими зловещими визитёрами, он, Коробейников, услышит. И уж тогда его ничто не остановит. В конце концов, окно разнесет вдребезги, но внутрь проникнет! *********************** - Аня… В глазах у неё плавали разноцветные пятна. Голова медленно кружилась. И она даже не сразу расслышала, что он зовет её по имени, прижимаясь щекой к её макушке. Голос вибрировал в груди, к которой она прижималась лицом, вдыхая любимый запах. - Анечка… Мне пора. Она подняла голову и непонимающе воззрилась на него. Он смотрел на неё с обволакивающей нежностью в глазах, но сквозь всю эту нежность проглядывало уже принятое решение. - Ты… не останешься? Могла и не спрашивать. Конечно, он не останется, ей ли не знать своего правильного до абсурдности Штольмана! Построил себе в голове препятствия, обосновал и неукоснительно будет держаться этой линии. Что он немедленно и подтвердил. - Мне пора, - ответил с сожалением в голосе, но, тем не менее, твёрдо. И она сразу сникла, почувствовав, что уговорить его изменить решение не получится. Она, конечно, попыталась, шепнув: - Останьтесь… Он покачал головой: - Это дом вашего отца. Я пошел бы против чести и совести, если бы… В груди плеснула невольная обида, и она, закусив губу, попыталась отступить назад. Он не пустил её от себя. Взял в ладони её огорченное лицо и заглянул в глаза, которые она старательно прятала. - Вы должны понять меня и не сердиться. Прошу. Анна только вздохнула, борясь с близкими слезами. Отчего-то она вдруг так ранима была сейчас, и слова, самые вроде бы обычные, невероятно болезненно воспринимались ею. Нет, она всё понимала. Головой. Сердце же окунулось в невольную обиду: как же так? Он сейчас уйдет? Вот так просто? Собравшись с силами, она слабо улыбнулась и положила безвольную руку ему на грудь: - Что же, если вы так считаете… Он вновь осторожно приподнял пальцами её лицо за подбородок. Голос прозвучал с болезненной горечью: - Анечка. Если бы ты только знала, как мне не хочется расставаться сейчас. Потому я сделаю всё, чтобы это разрешилось как можно скорее, и мы, наконец, смогли быть счастливы. Вместе. Последнее слово он произнес почти шепотом с таким невыразимым сожалением, что она, поддавшись безотчетному порыву, бросилась к нему на шею, лихорадочно бормоча: - Прости меня. Я понимаю. Конечно. Я буду терпелива и выдержана. Я просто поддалась минутной слабости. Он без слов обхватил её руками и притиснул к себе, зарываясь лицом в её волосы, которые совершенно растрепались и рассыпались тяжелыми волнами по плечам. Провел сухими горячими губами по шее, там, где было так… чувствительно. После, будто отрывая себя от неё, отступил. Она, покачнувшись, замерла, после шагнула следом: - Подождите, я вас выпущу. Они бесшумно прокрались тою же дорогой к черному входу. Анна отперла замки. Штольман шагнул в приоткрывшуюся дверь, потом живо обернулся и вновь прижал её к себе, коротко поцеловав, а после растворился в темноте сада. Анна же, заперев за ним дверь, опустилась на стоявшую здесь же банкетку: ноги её совсем не держали. Она медленно собрала волосы, машинально заплела косу, потом поднялась и, еле переставляя ноги, отправилась к лестнице. За спиной вдруг раздался шорох, она в испуге обернулась и вскрикнула: из-за угла показалась Домна в накинутой шали и со скалкой в руке. - Барышня, так это вы?! – шепотом крикнула она. – А я слышу какие-то шаги по дому, шорохи. Думала, вор какой к нам забрался. - Никого не было, Домна, - качнула головой Анна. – Мне не спалось, и я спустилась в кабинет отца… взять книгу. - Взяли? - Что? - Да книгу. - Н-нет, - растерянно качнула она головой. – Что-то расхотелось читать. - Ох, барышня, - укоризненно вздохнула та. – Давайте-ка, я провожу вас к себе. - Нет, – отказала ей Анна. Неожиданное столкновение с экономкой её несколько взбодрило. – Я сама дойду. Спокойной ночи! ************ - Антон Андреич, - тихий шепот над ухом прозвучал как гром среди ясного неба, - вы что здесь? - Яков П-платоныч, - потрясенно выдохнул Коробейников, развернувшись к Штольману, - вы! Я думал, вы в доме! Простите, - выдохнул виновато, - не смог вас одного здесь оставить. Решил подстраховать. Вдруг бы понадобилась моя помощь. Всё же вы в одиночку... - Вы что-то видели? – перебил тот, пристально разглядывая громаду особняка. - Видел! - взволнованно ответил Антон Андреевич. – Двое. Как призраки появились и исчезли в доме. И всё это без малейшего звука. Я уж, признаться решил, что мне это приснилось, - хмыкнул сконфуженно. – Стоял тут и немного… эммм, кажется, задремал. Только ничего мне не привиделось, - продолжил с жаром и в подтверждение своих слов выудил из-за пазухи сверток и, осторожно развернув, протянул на раскрытой ладони свою находку Штольману. Тот спросил, аккуратно беря мундштук через платок: - Как они выглядели? Мужчины? Женщины? - Они были в длинных плащах с капюшонами. Один вроде как повыше, другой пониже. К сожалению, не понятно, какого пола. Уж больно быстро скрылись в доме, не разглядел больше ничего. Штольман кивнул в ответ, поднес к носу находку и вдруг замер, как гончая, почуявшая след. Даже в темноте Коробейников ощутил волны исходившего от Штольмана напряжения и озадаченности. - Что, Яков Платоныч? – нетерпеливо спросил он, и тот, вздрогнув, ответил: - Хорошая работа, Антон Андреич. Голос Штольмана был странным: словно ему приходилось проталкивать слова сквозь сжатое клещами горло. И тон, которым он похвалил своего начальника сыскного, был тоже странным. Вроде похвала, только прозвучала она с такой отрешенностью, будто не здесь сейчас стоял господин полицмейстер, а находился мысленно где-то очень далеко отсюда. Коробейников вздохнул глубоко от волнения, и Яков Платонович будто бы очнулся, завернул мундштук в платок и сунул в карман. После отрывисто сказал: - Вы ступайте теперь. А я останусь, понаблюдаю. Не спорьте, - прервал он начавшего, было, протестовать Коробейникова. – Идите и выспитесь хорошенько. Ваша свежая голова мне завтра понадобится. - Но… - Это приказ, Коробейников, - отрезал Штольман. Антон помолчал, потом кивнул: - Слушаюсь. – И, не удержавшись, заметил. - Вы уж будьте осторожны. - Не волнуйтесь за меня, - кивнул тот и продолжил чуть мягче. - Я буду только наблюдать. Да и вряд ли сегодня что-то произойдет. Ночью спят даже самые отъявленные мерзавцы. Коробейников качнул головой в сомнениях: да уж, спят они, как же. Ночь – самое разбойничье время. Но пререкаться не стал, развернулся и пошел к воротам. Постепенно недовольство распоряжением начальства уступило, как всегда, место размышлениям. Странно, где же был Штольман, ведь Антон обошел особняк кругом? Видит он в темноте как кошка и Якова Платоновича непременно бы заметил. Где это так хорошо скрывался господин полицмейстер? Антон вдруг резко остановился и медленно развернулся к едва видневшемуся за оградой особняку Мироновых, где во втором этаже тускло светилось одно-единственное окно. Коробейников, будучи частым гостем у Мироновых, был прекрасно осведомлен, чьё это было окно и кому это не спалось в столь поздний час. Неужели?... Да нет, не может быть… Хотя отчего не может быть? Немедленно в голове всплыло воспоминание о том роковом утре, когда его учитель, наставник и старший товарищ пропал из гостиницы, оставив после себя лишь лужи крови и раздавленную случившимся Анну Викторовну. Которая оказалась вдруг в ту ночь в этой проклятой гостинице и вышла утром на шум из своего номера. А потом, услышав от Ульяшина, что Якова Платоновича видели в последний раз ночью выходящим из номера госпожи Нежинской, помертвелыми губами произнесла «Это после меня…» Антон снял кепку, вытер внезапно повлажневший лоб. Вы что же, Яков …Платонович, вы… Он вдруг с оглушающей ясностью словно бы увидел, как вновь возрождалось на его глазах их чувство, такое сильное, яркое, такое… волшебное. Преодолевшее и победившее разлуку, толки и пересуды, неприязнь родителей Анны. Да кто он такой, чтобы судить этих людей! Даже если вы были у Анны Викторовны, Яков Платонович, я сохраню вашу тайну. Коробейников встряхнулся и решительно зашагал по ночной улице.