Чудо, или Амели

Отдавая себе отчёт только в том, что скоро на свет появится создание, унаследовавшее тяжелые черты характера родителей, с которыми нам предстоит справляться и направлять в нужное русло, чудно хлопающее своим хвостиком и слегка сводящее меня с ума, я не догадывался о том, что ранение в бок Джуд, нанесенное ее приёмным отцом бессердечно, будто и не было десяти лет воспитания смертной девочки, снова стало угрожать её жизни. Переживающая беременность Верховная королева ласково поглаживала свой потихоньку растущий животик, нашептывая что-то слышное ей одной, рассматривала себя в зеркале, игриво отмечая изменения, пока я обнимал ее за плечи, и пестрила сарказмом, что он, или, как подсказывало ей материнское предчувствие, она будет маленьким исчадьем ада. Третья неделя — Как мы её назовем? — сонно спросила Джуд, привычно устроив голову у меня на груди, чтобы я расчёсывал пальцами её волосы. — Почему ты думаешь, что это будет именно она? — моей жене не нравится, когда вместо ответа я посылаю ей встречный вопрос, поэтому, не видя её лица, я знал, что она негодующее сдвинула брови к переносице. — Мне так кажется. Я представляю своенравную вредную малышку. И я чувствую ещё кое-что, — Джуд берёт мою руку, не занятую массированием её макушки, и аккуратно перекладывает её туда, где со временем прикосновение будет сопровождаться толчком крохотной ножки или ладошки. — Что же? — она могла бы обвинить меня в ленивых интонациях, нацелено не выказывающих заинтересованности в ее интриге, если бы не поругивала благодушно за опережение в реализации большинства выпавших на нашу долю задач; если бы не была свидетелем искрящихся счастьем глаз, блуждающих по её профилю, определяя степень утомленности. — Малышка тянется к тебе. Я уверена, Кардан, с самого рождения и на протяжении всей жизни, она будет находить своё успокоение, утешение в тебе. Твои объятия послужат её исцелением. Доверительные отношения с родителями, много лет назад бывшие самой сокровенной мечтой, преобразовались в главную цель, однако роль моя поменялась, и слова Джуд приносят облегчение, убеждают в том, что у меня, совместными стараниями с той, кому мама как-то чрезмерно рано хочет сообразить имя, получится её достигнуть. Я замер, словно только что впервые услышал о том, что у меня будет дочь. Маленькая красавица, сладко посапывающая в тепле моих объятий, в то время как я буду ее убаюкивать. Подросшая принцесса, исследующая цветущий сад и ловящая бабочек, ведь она в первую очередь любознательный, жадный до впечатлений и получения информации об окружающем мире ребёнок. Будущая королева. Заглушая эйфорию, поднимающую на седьмое небо, будто я ничего не вешу, и создавая бьющий в виски ураган чувств, меня парализовали болезненная тревога вперемешку с щемящим сочувствием. Наш ребенок, не выбирая того, будет обременен необходимостью занять трон в будущем. Шанса на то, чтобы не лезть в дебри под названием «политика», не изучать нюансы взаимодействия со всеми дворами и не становиться опекуном тысячам фейри, ей не дано. Всплывающее воспоминание о том, как всё во мне сначала противилось, отторгало возникший из решений Джуд долг, колит кончики пальцев. Я боялся отвечать за целое королевство, ведь семья отказалась от меня из-за проклятого пророчества, а вызвавшийся затем быть моим наставником старший брат ежедневно делал всё, чтобы показать — я ничтожество. Ненавидел саму мысль о том, что я должен денно и нощно хлопотать, чтобы народ Эльфхейма катался как сыр в масле после того, как все до одного пренебрежительно отвернулись, забыв о самом факте рождения шестого принца, словно от одного упоминания о нём у них бы искривилось лицо, так навеки и замерев в гримасе презрения. Да и зачем было утруждаться, если можно дальше строить из себя бездушного монстра, обезопасив уже израненное сердце. Такова моя история, которая никогда не повторится с нашей дочерью. Только это теперь не обнадеживает. Теперь любую надежду пинками выталкивает из меня обжигающее внутренности понимание, что, возможно, обреченность будет неустанно угнетать её, а бессмертное существование покажется ничем иным, как несправедливым наказанием за своё семейное древо. Беременность Джуд повернулась ко мне другой стороной. Стороной, обвиняющей безжалостно в том, что судьба еще не родившейся дочери предопределена. И я злюсь, ведь, сколько бы не было правдой то, что никто не виноват, я в неё не верю. — Кардан? — Джуд приподнялась на локтях и растерянно вглядывалась мне в глаза, силясь угадать причину крутой смены настроения, которую я, утонув в выжимающей воздух безысходности, не попытался скрыть. — Что, если она будет терзаться от навязанной короны? — вперив подёрнутый тоскливой дымкой взгляд в пустоту, практически шепчу я. — Мы не…лишим её воли. Ни при каких обстоятельствах, — тоном, выносящим неоспоримый приговор, выговаривает Джуд. — И что тогда? — оторвавшись от пустого разглядывания стены, прямо смотрю на супругу. — Найдем выход. Всегда находили. Этот случай, произойди он, не станет исключением, — я слышу, что она мне не врёт. То, как Джуд снова и снова вытаскивает меня с глубины утягивающей безвыходности, делится живительной уверенностью в будущем, из памяти стирает кладбище надежд, неизменно восхищает меня. Сколько же жизненной силы, сколько непробиваемой воли у этой девушки! Десять лет борьбы с гонениями из всех уголков не желающего её мира. Ещё больше сражений с вроде бы неминуемо губительными для всякого жизнелюбия обстоятельствами, в попытках сломать, сравнять с землей, раскрошить в пыль надрывающимися. Одно за другим жалящие разочарования в тех немногих, кто когда-то придерживался ее стороны. Или притворялся, что придерживался. Страх лишиться любви, только-только выросшей на горизонте. Джуд одержала победу в каждой битве. Смогла не потому, что защищалась; контратакуя, она взяла верх. Блокируя удары в свою сторону, моя воительница наносила ответные, куда более коварные, куда более расчетливые удары, исключительно сама построив себе лестницу на вершину. Преодолев путь, изнурительность, гибельность которого выразить я слов не найдусь, она продолжала пылать страстью к жизни, и страсти этой было до того много, что моя супруга бескорыстно делилась со мною; и страсть эта была до того яркой и жаркой, что мне хватало единственной искорки, чтобы полностью зажечься. — Да. Найдем, — я свободно выдыхаю от того, что тоже не вру.– Думаю, имя малышки придёт к нам позже. Я ежечасно докучал Джуд вопросами о самочувствии, а про мои глаза полностью оправданно можно было заявить, что они приклеились к супруге. Тем не менее, я не замечал проявления несвойственных при беременности симптомов (о них я вычитал в тайно купленной книге). Вероятнее всего, боли действительно стали мучить её не сразу, но у меня не осталось сомнений, что какое-то время Джуд всё-таки их превосходно скрывала. Первый тревожный звоночек я услышал неделю назад, не распознав в нём опасности. Семью днями ранее После известия о беременности Джуд я стал спать чутко. Как-то я рассказал ей, что тело как будто пронизали проводы, по которым мысли о будущем ребёнке пускают лёгкий ток, будоражащий и томящий. Свойством проходящего по мне электричества оказалась не отпускающая и во сне постоянность, потому организм не приходил в полный покой. — Тогда я буду сильнее прижиматься к тебе ночью. Может быть, моё тепло тебе поможет? — однажды она призналась, что мои прикосновения избавляют от не покинувших до конца липкого ужаса и гиблого одиночества тех дней, когда на меня обрушились последствия уничтожения кровавой короны. Тяга к тактильности Джуд сделалась для меня приглашением касаться её всякий раз, если что-то во мне порывается к этому. Во мне всё и всегда порывалось. — Поможет или нет, прижимайся ко мне как можно сильнее, — тогда я признался Джуд в ответ, что её прикосновения избавляют меня от пустоты и неполноценности тех дней, когда мы оба пытались справляться с её изгнанием. В этот раз я проснулся от того, что Джуд дёрнулась в коконе моих объятий. Приоткрыв тяжелые от недосыпа веки, я встретился с её глазами, наполнившимися виноватым сожалением, из-за сонливости больше походящим на затяжную печаль. — Всё в порядке, Джуд. Почему ты проснулась? — окончательно попрощаться с царством Морфея меня заставило то, как она зажмурилась в напряжении, как принялась медленно, словно прощупывая новую почву, набирать воздух в легкие и спустя пару мгновений выдыхать.- Что болит? — Живот немного. Ничего страшного, сейчас пройдет. Не беспокойся, хорошо? — Ты спрашиваешь, а не убеждаешь. Это плохой знак, Джуд. Я налью воды? — Да, пожалуйста, — ответ прозвучал более расслабленным голосом — боль начала отпускать, и кажется, облегчение дунуло приятно охлаждающим порывом ветра мне в спину. Через полчаса ерзания Джуд выдали, что вновь забыться сном не выходит у нас обоих. Всё это время я лежал неподвижно, опасаясь оторвать ее от отдыха, который остаточная боль и без того наверняка сделала хрупким. Джуд не выказывала никаких признаков бодрствования, не считая иногда крепче смыкаемых век, но они расстроили меня предположением, что дискомфорт мешал ей спать, а не тем, что она вовсе не спит. — Кардан, — едва слышно прозвучало в понемногу отступающей под напором рассвета темноте. — Боль так и не прошла? — Прошла. Всё равно не получается уснуть. С тишиной что-то не так. — Не так? — Она слишком явная. Как будто загробная. — Хочешь, я расскажу тебе историю о том, как напоил мотылька человеческим пивом из банки? Или хочешь, поведаю о том, как прочитал «Алису в стране чудес? — Ты споил мотылька? Твоя нужда в поиске собутыльника не знает границ, — кажется, у меня получилось поднять ей настроение, отчего оно бойко растёт и у меня. — Между прочим, я сам тогда не выпил ни капли, — я наигранно возмущен, а Джуд, вкладывая все актерские навыки, доступные ей посреди ночи, изумлено уставляется на меня, пока ее глаза резко не озаряются пониманием. — Ну конечно. Это из-за презрения ко всему, произведенному людьми, — она не осуждает меня, а скорее, насмехается. — Нет, Джуд. Мне тогда было двенадцать лет. — Я определенно хочу услышать всю историю. И я рассказал ей о том, как в первый раз освободил от прислуживания в мире фейри смертную девушку. Как вера в то, что поступаю правильно, и буквально вбиваемая в меня ненависть ко всем людям вели сражение, ввергая в еще большую злость от жестокой, вынуждающей соответствовать ей реальности. Как я рассматривал полки со всякой, никогда раньше не видимой мною всячиной, и как попросил у обомлевшего продавца пива, потому что банка от него больше других привлекла моё внимание. Как летел обратно в Эльфхейм, чувствуя себя так, словно возвращаюсь в тюрьму. Я рассказывал, не замолкая до тех пор, пока не уловил, что дыхание Джуд стало мерным, не подозревая, что скоро оно будет часто сбиваться.