Паровоз

Канан сидела, еле замечая вокруг пустой школьный класс. На сердце было горько, и казалось очень нелёгким отогнать предательскую мысль — «плюнуть бы на всё это!» Она бы и плюнула — на всё. Но не на Мари, только не на Мари. А между тем именно с ней-то хуже всего и получалось. Особенно теперь, когда — проклятье! — «не сыграло». Да и не могло, наверное, сыграть. Кому вообще в голову пришла эта приторно-романтическая идея — рассказывать со сцены отборочного тура историю группы? Ну да, учиурские девчонки были в восторге. Да ещё сколько-то скучающих мамаш, наверное, пустили слезу. Но у всех остальных — своя дружба и свои мечты, так что этого красивого номера мало, безнадёжно мало. Он никак не мог перевесить главное — Aqours поют всего лишь средне, а танцуют слаженно, но очень просто. И не видать им места в большом конкурсе в Токио, не видать как своих ушей, результаты голосования лишь подтвердили очевидное. А значит, и Мари не видать своей мечты, и все эти глупости по-прежнему происходят зря. И куда понесёт золотистую лодочку злой ветер — по-прежнему неизвестно. С самого начала, с давней-давней встречи, Канан одновременно восхищалась Мари и боялась за неё. Талантливая, наглая, взбалмошная Мари, дед которой — необыкновенно респектабельный авантюрист, заплативший свободой за богатство, отец — итальянский прохиндей, каких мало, умудрившийся несмотря ни на что приумножить сомнительный капитал деда, мама — и вовсе немного не в себе от всех этих событий... Юная богачка привыкла ни в чём себе не отказывать. Многим она казалась счастливой, но Канан была приучена чувствовать скрытую опасность — ведь на глубине без этого никак. И ей Мари виделась пассажиркой красивой, но лёгкой золотистой лодочки, туристкой, которая восхищается красотами моря, не замечая налетающую волну и косяки акул. И Канан не могла не встать у кормила этой лодочки. Особенно тогда, когда вдруг оказалась с Мари на одной сцене... и ещё раз особенно — когда поняла, что эта сцена лишь удерживает Мари над опасной пучиной. Лишает шанса вырваться из несчастной Учиуры — слишком маленькой деревни для больших зловещих тайн семейства Охара и потому в любой момент могущей превратиться в ловушку. И вот — Мари, нсмотря ни на что, вернулась. И снова — школьные айдолы, как тогда. И снова — спасать школу... впрочем, это Мари с Чикой спасали школу. Для Канан была важнее сама Мари. Прорваться в большой Love Live — это шанс хотя бы на некоторое время обрести славу, пусть и не такую, какая была у пионеров вроде Мьюз. А значит, Мари станет не просто «ещё одной Охарой», станет меньше уязвима для того, что вокруг неё может произойти, да и просто — обретёт свою мечту. И всё, быть может, ещё будет хорошо. Или не будет. Потому что группа срезалась на региональных отборочных. И теперь всё полетит в тартарары, куда попало... На самом деле куда попало полетела сама Канан. За печальными мыслями она не заметила, как покинула школу и проехалась на автобусе. Твёрдым шагом пересекла привокзальную площадь, спугнув неподвижным, почти ничего не видящим взглядом проходящую мимо Ёшико, так что та на автомате юркнула в ближайший магазин. И села в поезд, на котором обычно добираются до Токио. Зачем ей нужно было в Токио — Канан не смогла бы ответить. К счастью, в Мисиме, где можно было бы пересесть на скоростной поезд Синкансэн, она очнулась и лишь помахала рукой длинномордому экспрессу, проскочившему станцию почти без замедления. Тот, казалось, подмигнул фарой в ответ, а девушка отправилась гулять по парку. Здесь, среди густых кустов и деревьев, в стороне от детских площадок, стояла безмолвная чёрная махина старого паровоза. Ловко подтянувшись, Канан скользнула в открытую дверцу. * * * Солнечные лучики пляшут по полумраку кабины. Освещают какие-то рукоятки, приборы со стрелками, пару висящих цепей, накрепко завинченную дверцу топки. Сколько десятилетий простоял старый локомотив на приколе? Когда закончились времена, когда он со звонким свистом возил поезда по всему побережью, от Токио до Осаки и Кобэ? Когда-то он, наверное, радовал многих пассажиров каждый день — кто помнит его теперь? Разве что любопытные дети? Наверняка эта же судьба ждёт и... «Внимательнее». Что это за голос? Или это просто показалось Канан? Но — вокруг становится как будто темнее, а кабина уже не кажется такой пустой и мёртвой. Что-то капает, трещит, шипит... «Дорога ждёт, Канан». Дорога? «Железная дорога». Но рельсов нет? «Смотри!» Канан садится на скамью, высовывает голову из бокового окна, порыв ветра треплет её волосы. А перед паровозом вдруг разворачиваются, как свиток, бесконечные сияющие зелёным светом рельсы. И тут же рядом с девушкой в кабине появляется фигура, окружённая таким же зелёным ореолом. Девочка в форме средней школы... и с очень знакомыми тёмно-фиолетовыми волосами. Маленькая Канан улыбается большой Канан, делает шаг и касается руками дверцы топки. Невыносимо-яркая вспышка проносится от самого её сердца, озаряет дверцу — и паровоз оживает. Стрелки приборов сдвигаются с места. За стеклянными индикаторными стёклами появляется вода. Вся кабина вздрагивает, и что-то громко шипит. А потом... стучат сверху? Канан делает шаг из кабины, смотрит наверх и вперёд. На верхней части паровоза спереди кабины сидят Чика, Рика и Йоу, простукивающие технические люки гаечными ключами. Йоу «отдаёт честь» своим любимым жестом — всё в порядке, полный вперёд! Канан оглядывается назад. Здесь Руби вместе с Ханамару откручивают тяжёлую рукоять ручного тормоза. Ёшико... то есть Ёханэ парит на чёрных крыльях прямо над чёрным тендером паровоза. Почему-то рука Канан безошибочно ложится на рычаг, и паровоз выдаёт протяжный гудок. В ответ рядом с паровозом чуть спереди кабины появляется Дайя и даёт отмашку сначала свёрнутым красным флажком, потом жёлтым и, наконец, развёрнутым зелёным — путь открыт! Машинист Канан смотрит вперёд — и далеко перед собой, на передней площадке паровоза, видит Мари. Мари раскинула руки. Волосы Мари развеваются на ветру. Мари ждёт только старта. На лице Мари счастливая улыбка. «Нет никакой лодки». Машинист Канан ничего не отвечает — она сдвигает рукоять реверса, давая малый ход. «Пшшшшш! Пшшшш!» Огромные колёса медленно проворачиваются. «Чухх! Чухх!» Все Аквы уже на паровозе — они набились в кабину сзади Канан. Локомотив набирает ход, проходит зелёный светофор, две стрелки. Рельсы устремляются прямо в небеса, и девять девчонок радостно кричат, но громче всех — Мари. Она уже снова на передней площадке, она свесилась, как ди Каприо с Титаника, только этот корабль совсем не собирается тонуть... «Нет никакого корабля». И вот теперь Канан понимает. Она ошибалась. Не было лодки. Не было моря. И не ей быть храбрым шкипером, который уведёт Мари от всего, что та не замечает. Есть только железная дорога. И пусть она — машинист, но и ей неведомо, куда дальше пролегают пути, далеки ли они. Потому что их девять, и каждая выбирает, на самом деле, только свой путь. У каждой — свои стрелки, свои станции, свои мечты и свои ошибки. И никто не сможет ничего выбрать за другую. Даже когда это Мари. Но... «Кто ты?» «Я — самая быстрая на этой дороге. Я — самая первая, та, без кого не было бы этой сказки. Я — Мечта», ответил голос с явственным осакским акцентом. Паровоз Aqours прорезает белый след в ночном небе... * * * Канан открыла глаза. По наглухо запертой дверце топки бегали уже другие зайчики — солнце явственно клонилось к закату. Вздохнув, она вышла из кабины, потянулась и резво побежала обратно к станции. Ехать обратно в Нумадзу и ловить редкие вечерние автобусы не хотелось. В Токио её тем более никто не ждал. Но оставался ещё один вариант. В поезде до станции Идзу-Нагаока, откуда можно минут за сорок добежать под горку до пристани в Учиуре, у Канан появились строки для новой песни... А к Токио в это время подошёл самый быстрый поезд Синкансэн из Осаки, тот самый, что пролетел мимо Мисимы. Его звали — Мечта. のぞみ. Нодзоми.