Дети Чукура

Стылый утренний воздух забирается за воротник, в рукава колючего свитера, как ни кутайся. Только-только вот рассвело и вокруг так тихо, что кажется — и нет никого в целом мире. Фатьма просыпается раньше всех, Азизе не рассчитывает, что её не найдут, не заметят. Фатьма молча приносит чай с мятой и теплую шаль, садится рядом и обнимает. — Ты так хочешь поехать сейчас? — в голосе Фатьмы ни обиды, ни осуждения. Азизе только кивает и прижимается ближе. — Хорошо, хорошо, — Фатьма гладит Азизе по волосам и вместе они смотрят на небо, прозрачное, безмятежное небо. Новый день не будет проще других, но этих спокойных минут у них никто не отнимет. Адана опаляет зноем лицо, слепит солнцем глаза. Адана обнимает Азизе как родная мать и Азизе хочется плакать. До дома едут только вдвоем, в тишине — Азизе знает, дяде Йылмазу не просто даются эти поездки. У дяди Йылмаза сердце разорвано надвое, часть тут, в родной Адане, затерялась на узких улицах, за обшарпанными домами, отзываясь на шум перекрёстков и смех детворы. А часть — в Чукуре, возле Фатьмы, неотступно. Азизе понимает, Азизе и сама что-то похожее чувствует. Оба дома — родные, обе семьи — неразрывно, неотделимо. Но мама, папа и Фадик лежат в этой южной земле, и Азизе не мыслит себя без неё. Дяди и тети, сестрицы и братья ждут у дверей, налетают шумной, веселой толпой. Азизе похудела никак? Да нет, только краше стала, сильней расцвела наша роза! На кого только больше похожа? Глаза точно от Фадик, кто скажет, что нет! Как давно её не было, как все тосковали! Да как же давно? И двух месяцев не прошло! Как хорошо, что хоть пару дней погостите! Давайте скорее за стол, всё накрыто уже! Здесь всё так же и по-другому. Длинный стол во дворе под навесами, кувшины с шалгамом, запах жареной печени, огромные лахмаджуны как корабли. Улыбки на лицах, радостные голоса. Пёстрая круговерть, последние анекдоты и новости. У соседей наконец-то засватали младшую дочь, Лейлу — скоро свадьба, а кто бы подумал, сколько в девках сидит. Дядя Авдал снова разругался с дядей Рашидом, дело до драки даже дошло, оба теперь в синяках, в их-то годы. Звонкий смех, капризное хныканье младших, неспешные упоительные разговоры. У Азизе внутри всё поет, были бы крылья — взлетела бы ввысь, над крышами, над деревьями, кричала б от счастья. Она дома, дома! В старой комнате Азизе — всё как было, будто не уезжала. Семейные фотографии, сухая лаванда, огромный медведь — папин подарок, Азизе тогда ростом была меньше этой игрушки. Памяти мало о той поре, время всё размывает — чем дальше, тем хуже. Цветные нечеткие пятна, мама чистит Азизе апельсин и смеется, весь день провели на реке, брызги воды, папа несет Азизе на плечах, засыпать в их объятьях, тогда ведь все сны будут сладкими. Ничего больше нет, только неверная память. На кладбище Азизе идет тоже только с дядей Йылмазом. Здесь чистота и порядок, но они всё равно убираются до обеда — выметают желтые листья, мелкие сорняки выкорчевывают. Дядя думает долго, уходит и возвращается с краской — всё-такие надписи кое-где поистерлись, надо уж обновить. Азизе принимается за розовые кусты — разрослись они сильно, подобрались вплотную. Азизе подстригает, подвязывает, царапая руки до крови. Потом, отдышавшись, садятся напротив. Каждое имя — болью глухой отзывается, ноет и тянет. Каждое имя — часть целого, что уже не собрать. Время — не лечит. По дороге домой покупают сахарные колечки, на всех, как и всегда.