Jag är på väg (Я на пути) / На долгую память

      Сколько он пробыл без сознания, понять было трудно. Он вроде бы и чувствовал что-то, но это что-то было огромной черной пустотой без мыслей и ощущений. Он вроде был и не был одновременно, наблюдал со стороны эту пустоту, свернувшись в комок где-то в укромном углу существования. Тепло и спокойно. Или просто никак? Непонятно. Наверное, такая и есть смерть — бесконечная черная пустота, в которой ты — крошечная капля чернила. Вроде бы и есть, а вроде бы и нет тебя.       Или это было его подсознание, которое живет даже когда тело и сознание отключены? Бункер попытался прислушаться к этому состоянию и оно пришло в движение. Зашевелилось, появилось ощущение тепла и трения — будто росомаха в своем логове плотнее сворачивается, прячась от окружающего холода.       Росомаха. Дикая, злая. Свирепая. Загнанная, раненая и обессилевшая, но готовая разорвать любого и погибнуть сама. Росомаха, которую хотят изуродовать и превратить в мутанта.       Мутанта…мутанта…мутанта….       Щелк!       Бункер очнулся от резкого звука — за окном аномалия выбросила мелкий камешек, и тот с треском ударился в стекло. Открыл глаза — темно вокруг, прислушался к ощущениям — он лежит голый на животе, на чем-то мягком, во внутреннюю сторону левой руки что-то больно вцепилось. Попытался пошевелиться — получилось. Повернул голову — не темно. Просто до этого он утыкался лицом в скомканное одеяло. Немного полежал неподвижно, пока мельтешение цветных точек перед глазами не улеглось, потом огляделся.       Место, где он находился, показалось странным: крохотная комната, двухэтажная кровать и маленькое окно, сквозь которое падает яркий дневной свет — редкость для Зоны. Рядом никого нет, дверь в комнату завешена старым одеялом. Точно не база группировки.       В сгибе локтя левой руки пластырем закреплена игла от капельницы с каким-то раствором, что свисает над кроватью — вот оно, что мешает. Грудь стянута широким эластичным бинтом — да, как же, сломаны ребра. Какой раз уже за время жизни в Зоне?       Его кто-то подобрал и взялся лечить. Но кто? Бункер очень смутно помнил все, что было с ним после того, как он скатился в карьер за Юпитером, будто киселя в голову налили, и сейчас даже не пытался расшевелить свою память. Просто тихо лежал, не шевелясь, слушая свое дыхание и ощущения, наблюдая за тем, как возвращаются воспоминания.       Тепло и тихо. Спокойно. Аж подозрительно.       Но нет. Какая-то мысль скребется на периферии сознания, он помнил ее во сне или беспамятстве, но очнувшись, не мог уловить. Попытался сосредоточиться и уцепиться за ее ускользающий хвост — только виски заломило болью и все. Пришлось снова вздохнуть и расслабиться.       Через пару вдохов пришло понимание, что он почти не чувствует своей спины, хотя он помнил, как химера ему ее располосовала. Разорванные раны не давали о себе знать, даже когда он двигался, только что-то упругое сильно стягивало кожу. Будто прилипшая резина.       Он потянулся рукой, осторожно потрогал — упруго-гладкое, пульсирующее в такт биению сердца…       Матерь Божья!       Память вернулась вспышкой: он вспомнил паразитическую дрянь, которая забивалась ему в раны и растекалась по коже, судорожно дернулся, разворачиваясь на бок, потянулся руками к спине, как если бы снимал через голову свитер, ощупал лопатки. От этого движения игла на руке разорвала кожу и вену, потекла кровь, но он не обратил внимание.       Оно было до сих пор на нем. Прорастало метастазами в его тело и изменяло на генном уровне. Так писалось в отчетах, что он находил в заброшенных лабораториях.       Сорвать. Убить и его и себя, не ждать, пока эти изменения станут видимыми. Благо сил эта дрянь ему добавила, значит, сможет сделать задуманное.        С силой вцепившись пальцами в мягкую мерзость на спине, Бункер потянул за нее, чуть не крича от ужаса — что-то мокро треснуло, боль резанула так же как когти химеры, но он не остановился. Дернул сильнее, чувствуя, как оно постепенно отдирается и горячая кровь ручейками бежит из открывшихся ран.       «Надеюсь, это сработает» — мелькнула мысль. Чувствуя, как все легче и легче отдирается резинистая мерзость с его тела, Бункер даже обрадовался. Боль отдалилась, его бросило в жар, он ощутил прилив сил и попытался сесть — так было бы удобнее, но от этого движения хлипкая кровать под ним заскрипела, как ржавая дверь на ветру. Он чуть не заплакал, когда услышал приближающиеся шаги — сейчас все вернут на прежнее место.       Вскочил на нетвердые ноги, надеясь не даться живым, лихорадочно огляделся. Ничего под рукой не было, что могло послужить оружием, но окно рядом. Разбить стекло и всадить его осколок себе в горло сил хватит.       И он дошел и замахнулся уже для удара, но неизвестный будто телепортировался — так быстро оказался рядом, схватил его за руку и под живот, дернул назад и удержал, не давая упасть.       Бункер попытался вырваться, но тут же ему сильно нажали какую-то точку на шее, и тело перестало слушаться. Обмякло, повисло в руках державшего, он успел понять, что его обратно укладывают на койку и отключился.       Когда живец покрыл всю спину шведа, Доктор перевязал ему грудь эластичным бинтом для фиксации ребер, снял остатки одежды и отмыл тело от пыли и крови. Потом, укрыв его старым одеялом, вышел из лазарета, кое-как добрел до своей койки, и, не раздеваясь толком, повалился на нее. И заснул, едва голова коснулась подушки. Часы в ПДА показывали половину четвертого утра.       Проспал от силы часа четыре, потом проснулся и вернулся к своему подопечному — тот по-прежнему был в беспамятстве. Весь день и половину ночи Док провозился с ним, следил за состоянием, менял капельницы с питательными растворами, ибо живец, хоть и не так истощает организм человека, но все равно требует энергии для регенерации, готовил новые лекарства, которые дальше понадобятся для восстановления. Уже за полночь лег спать со спокойной душой, зная, что все сделал для того, чтобы найденный парень скорее оклемался.       Почему-то он запал ему в душу, этот сталкер. Может, от того, что внешне он отдаленно напоминал ему кого-то? Или его так поразила живучесть и одновременная жажда смерти, смешанные в нем? Старик не знал. Надеялся узнать больше на утро, когда сталкер придет в себя, но утро началось совсем не так, как он ожидал.       — Ты представляешь, Дымыч, это горе полынное сорвал с себя живца! — Вечером того дня он сидел на крыльце своего дома и курил, держа в одной руке самокрутку, а в другой — скомканную простынь, перепачканную кровью и черной жирной субстанцией, оставшейся после гибели артефакта. Рядом с ним сидел его знакомый излом и рассеянно чесал затылок нормальной рукой.       — Дурак. Как не сдох. — Прогудел он, принюхиваясь к запаху, исходящему от куска ткани в руках доктора. — Пахнет вкусно. Можно сожрать.       — Кого? Шведа этого? Или вот это? — Док вывернул простыню тем краем, которым утром в аварийной спешке вытирал со спины сталкера остатки артефакта, который стал разлагаться на глазах.       — Его. Двуногого. Ты не разрешишь. Знаю.       — Не разрешу. Он хочет жить. Правда, не пойму, зачем делает с собой все это. Не верю я, что он хочет умереть. И что от страха сорвал живца. Есть еще что-то. Он будто испытывает свое тело на прочность, ищет что-то в себе, но что? — Старик глубоко затянулся и выдохнул, глянул на излома. Тот скривил страшную физиономию.       — Не воняй. Зачем это делаешь?       — Не знаю. Привычка. — Док повертел в руках самокрутку, пожал плечами. — Нравится мне это.       — И ему нравится. Играться с Ней. Зоной. Смертью.       — В смысле?       — Чувствовать себя сильнее Нее.       Доктор не понял, что излом хотел этим сказать. Огорченно вздохнул и снова затянулся. Все утро и половину дня он провел за тем, что исправлял последствия выходки найденыша: удалял из подживших ран остатки разлагающегося артефакта, готовил антибиотики и препараты, нейтрализующие токсические эффекты от регенерирующих артефактов. Душа, ломоть мяса — теперь придется использовать их, чтобы зажили раны от когтей химеры и то, что получилось, когда он живца оторвал от тела. И, хотя эти артефакты и были спасением в экстренных случаях, но, как и все загадки Зоны были радиоактивны и вреда наносили немало.       Ощущение, что вся его работа бесполезна не покидало старика с того момента, как он удержал шведа, когда тот собирался разбить окно. Он понимал, что этот сумасшедший убьет себя, едва встанет на ноги и от этого становилось горько. Зачем он так? Ведь в Зоне тоже есть жизнь, и она может быть куда интереснее обычной. Нужно только найти тот путь, который тебе предназначен Ею. Или хотя бы искать его, а не рваться скорее на тот свет, если не можешь уйти за Периметр.       Очнувшись в следующий раз, Бункер понял, что привязан. Запястья и лодыжки были перехвачены широкими мягкими ремнями как на койках в палате для психбольных, он по-прежнему лежал на животе, но теперь спину жгло и свербело нещадно. Дернув рукой, сталкер понял, что вырваться не получится — жуткая слабость охватила тело, голова кружилась от движения глазами, а ремни были прочными, что и здоровому человеку не порвать.       Повернув голову к выходу из комнаты, он увидел все того же пожилого человека, сидящего рядом на стуле и желто-оранжевый свет от золотистой души, лежащей под боком — вот откуда такая слабость. Она заживляет его раны и отнимает уйму энергии, с ней надо осторожно. Если человек очень слаб — она может добить его, он просто умрет от истощения.        И Бункер, поняв это, даже обрадовался. Может, старик не знает об этом свойстве души и все случится именно так? Тогда он точно уже не успеет мутировать.       — Ну, как ты? — Увидев его открытые глаза, медик наклонился ближе и заговорил. — Ты понимаешь меня?       Он вглядывался в лицо Бункера, пытаясь понять, реагирует он или нет, но у самого лицо было мрачным и огорченным, будто не удалось ему сделать что-то важное. Сталкер медленно моргнул и качнул головой в сторону пытаясь показать, что плохо понимает.       — Что ж ты так? Зачем живца сорвал? Так бы все зажило гладко, а теперь останутся страшные шрамы.       Бункер не понял всего смысла фразы, но ответ его был вполне понятен Доктору.       — Не хотеть быть мутант. — Просипел, еле слышно. В горле пересохло.       — Да нет, что ты? Какой мутант? С чего ты взял, что ты мутант? Подожди, сейчас я принесу тебе попить. — Встав, Доктор вышел, а Бункер закрыл глаза, чувствуя, что снова засыпает.       Тепло, темно и мягко. Он медленно погружается в эту темноту и ему хорошо. И все равно уже, что с ним будет дальше. Пускай эта темнота заберет его насовсем. Душа лежала рядом — он потянулся к ней рукой и подвинул ближе к себе. Горячая. Пускай лежит, так теплее.        Кто-то трогает его руку.       Кисть, предплечье, что-то снимает с запястья, потом другую так же. Поворачивают его на бок. Он чувствует это как-то отдаленно, будто не с ним. Железное что-то прижимается к губам — его пытаются напоить, но он сжимает зубы. Не нужно. Холодное. Внутри будет холодно, и он не хочет этого. Ему уже и так хорошо.       — Эй, парень, ты чего? Пей давай. У тебя большая кровопотеря, артефакты тебя подлечили, конечно, но тебе нужно больше жидкости.       Болотный Доктор попытался напоить подопечного сталкера, но тот упирался, дергал головой, разливая травяной отвар, сжимал зубы, хотя еще пару минут назад был в сознании и говорил с ним. Старик нахмурился — это был плохой знак, но что он не так сделал? Все жизненные показатели парня были в пределах допустимого, состояние не критичное. Что случилось? Док потрогал его лоб, шею и руки — кожа была сухой и холодной.       Может, заснул просто? Целебные артефакты отнимали много сил на регенерацию, а душа так особенно, поэтому сон для него сейчас был жизненно необходим. Как и калорийная пища, но с этим, предчувствовал старик, будет проблема.       «Что он там говорил о мутантах? С чего он взял, что сам мутирует?» – Какое-то время Док задумчиво смотрел в неподвижное во сне лицо сталкера — спокойное и расслабленное, оно казалось совсем молодым, несмотря на жуткую бледность, худобу и отросшую бороду. — «Что творится в его белобрысой голове? Кто он такой? Сколько ему лет? Наверное, и тридцати нет? Откуда он здесь взялся, этот швед?»        Все эти вопросы не давали покоя лекарю, но он не додумался задать их Димке Шухову, а этого бедолагу рано было еще спрашивать. Вряд ли он захочет с ним разговаривать в своем состоянии. Поэтому Док решил повременить, подождать до вечера, пока сталкер не проснется. Тогда можно будет его и накормить и расспросить обо всем, только осторожно. А пока нужно было дать ему еще один препарат, для восстановления кислотно-щелочного равновесия в крови и поддержания сердца — проверенная вещь, правда есть у нее одна особенность не опасная, но пугающая — окрашивает на пару дней вены по ходу кровотока и прилегающие ткани после введения. Сделав эту инъекцию, Док оставил сталкера в покое и сам пошел вздремнуть, чтобы вечером еще были силы на работу и общение с найденышем.       Но ни ближе к вечеру, когда проснулся, ни на утро подобранный им швед так и не заговорил больше и не дался себя напоить. От еды тоже отказался. Понимая, что дело дрянь, старик насильно попытался накормить его, но все равно ничего не вышло.       — Мать моя радиация! Да что ж ты за человек такой? Зачем смерти хочешь? — Не выдержав, старик крикнул на шведа и вскинул руки в негодовании, но тот только медленно закрыл подернутые пеленой глаза и отвернулся.       Очнувшись вечером, Бункер почувствовал, что левую руку сильно жжет. Поднял, присмотрелся — от локтя вверх и вниз, к запястью проступающие под кожей вены почернели, кожа вокруг тоже стала почти серой — началось. Ткани отмирали из-за мутации. У гнилей такое по всему телу происходит, поэтому если их ранить — вонь стоит неимоверная. Поняв это, он решил, что ускорит свою смерть, отказавшись от воды и пищи. Целебные артефакты убьют его, возможно уже до утра, и не придется ему испытать дальнейших «прелестей» мутации.       Когда пришел знакомый старик и попытался его напоить — ему хватило сил отбиться. От вида еды стало тошно и его бы вырвало, будь чем, но в желудке было пусто, поэтому он только скорчился на боку, пережидая спазмы внутри, да так и отключился снова, когда боль отступила.       Несмотря на ожидания, утром он все-таки проснулся. С выматывающей слабостью в теле и онемением в спине. Боли не было. Ничего не было. Может, там уже все совсем черное, как и на руке? Он хотел повернуться, глянуть, но не успел — вошел Доктор опять с каким-то пойлом. Бункер и в этот раз не дал себя напоить, удивляясь, как ему еще хватает сил на сопротивление.       Тогда старик заговорил с ним, пытаясь убедить, что Бункер не мутант, артефакты лечат, и нужно есть. Стандартный набор в такой ситуации. Но, ничего не добившись, ушел, а после полудня снова появился, но сталкер не отреагировал. Он впал в забытье и следующие двое суток больше спал, иногда только просыпаясь на короткие моменты. Артефакты от него убрали, но запущенные ими в организме процессы регенерации продолжались с огромной скоростью, заставляя и без того худощавое тело истаивать еще больше. Но то его уже не волновало. Ему было спокойно во сне. Наконец-то спокойно за два с лишним года в Зоне отчуждения.       Двое суток Доктор как мог поддерживал своего подопечного на растворах, но это не могло длиться постоянно. Нужно было возвращать его к нормальной жизни. Что там говорил Дымыч? Он хочет показать, что сильнее Зоны? Хорошо. Пусть тогда увидит и принимает свою настоящую силу. Еще немного и он дойдет до той грани, когда воля и сознание будут отключены полностью, а жизнь будут поддерживать только рефлексы и инстинкты. Тогда его тело сделает все за него, в этом и есть его сила. Он живучий, как росомаха, Доктор понял это, увидев шрамы, которые густо были разбросаны по всему его телу. Некоторые ранения были серьезными, и, если он выжил после такого, то этот случай для него не будет особо тяжелым.       И он не ошибся. Под вечер, зайдя снова к шведу, он присел рядом с койкой и стал активно тормошить его: шлепал по щекам, трепал за волосы, плечи, щипал, но реакции не было. Только когда поднес к носу пузырек с нашатырем — парень тихо всхлипнул и дернулся, но в себя так и не пришел. Все. Вот оно. Дальше тянуть нельзя.       Тогда Док вышел в лабораторию, измельчил в микромельнице стандартный брикет супа-концентрата в тонкий порошок, и то, что получилось, залил большим количеством кипятка. Когда оно заварилось — пошел обратно к найденышу.       И тот на одобрение старика, стал пить импровизированную еду. Не открывая глаз, не приходя в себя толком, когда Доктор приподнял ему голову и прижал к губам край кружки, просто стал пить. Медленно, по глотку он выпил все ее содержимое. И очнулся. Открыл глаза во всяком случае. Скользнул по лицу Доктора каким-то обиженным взглядом и снова потух.       Док вытер ему рот и бороду, осторожно повернул на бок, осмотрел спину. Раны под действием артефактов зажили, но все от плеч и до поясницы теперь выглядело страшно. Багрово-синими, бугристыми рубцами наискось тянулись зажившие следы от когтей, то, что было содрано вместе с живцом, напоминало келлоиды от ожогов. Кожа была красной, неестественно-тонкой и еще непрочной. Малейший резкий рывок — снова порвется все и закровит.       Со временем огрубеет, уплотнится, станет прочнее, а пока этому горю полынному лучше не делать резких движений. Да и не получится у него это. Слабый слишком.       Укрыв бедолагу, старик невольно погладил его по голове, чувствуя, как сердце в груди приятно сжалось от радости. Оклемается теперь. Со спокойной душой он ушел заниматься повседневной работой в лаборатории, и за этой рутинной возней к нему пришло понимание. Парень был своего рода шаманом. Он не искал смерти, он преодолевал ее, боролся с нею, возможно, узнавал Зону с какой-то другой ее стороны, но для этого ему нужно было выйти за пределы привычного сознания. Его тело должно было освободиться от него, чтобы инстинкты и подсознание могли им руководить. И для того, чтобы это случилось, он проходил каждый раз через боль и приближение к грани той самой смерти. Будто у нее самой спрашивая обо всем.       На утро Бункер проснулся от того, что по сгибу локтя прошло что-то холодное и мокрое, и тут же последовал укол. Он успел ощутить свое тело, вздохнул — ребра тупо ныли, потому, когда вдруг резко перехватило дыхание — запаниковал. Заметался, схватился за первое, что попалось под руку — это была рука Доктора, попытался подняться…       — Тише-тише, не дергайся. — Док отложил шприц с остатками лекарства и придержал его под плечи. Это нормальная реакция, сейчас пройдет. Дыши. Понимаю, трудно, но это пройдет. — Преодолевая сопротивление подопечного, Док приложил ладонь ему к груди у основания шеи. Тот зажмурился, со всхлипом втягивая в себя воздух, запрокинул голову. Он все еще цеплялся за руку и одежду старика, но в руках сил было мало.       Очень трудными были первые три вдоха, потом стало легче — специфическая реакция на лекарство проходила, а через полторы минуты он уже дышал свободно.       — Вот и все. — Док осторожно опустил его на койку, Бункер лег, вытянувшись, зажмурился, тяжело дыша, но потом открыл глаза и глянул на Доктора. Растерянно, безумно устало.       — Затьем дэто всье? — С трудом выговаривая слова, спросил он со вполне отчетливой горечью в голосе.       — Что все? — Старик удивился скорее не вопросу, а акценту с которым говорил сталкер.       — Медицин. Я быть одинаково сдохнуть. Быть мутант.       — Да успокойся ты со своими мутантами! Никакой ты не мутант. То у тебя на спине был живой артефакт, он должен был вылечить твои раны, но ты его испортил. — Сталкер с еще большим непониманием уставился на Доктора, щуря один глаз, потом проговорил.       — Тьего так дэто есть, когда мей не есть мутант? — И вытянул вперед руку, по которой жуткой сеткой плелись темно-серые, выступающие вены.       — О-ох… — Док измученно вздохнул и заговорил, стараясь не злиться на этого белобрысого оболтуса. — Это от одного из препаратов. Он окрашивает на время ткани, с которыми соприкасается. Это не мутация и это не опасно.       — Как мей верить тебе? — От этого вопроса старик уже растерялся. А, правда, как? Он бы тоже не верил, окажись на месте шведа.       — Не знаю. Мне не зачем тебе врать. — Заговорил, как первоклассник у доски. Растерянно, невнятно. — Я не из местных ученых, которые ради науки не гнушаются никаких средств. Могу принести зеркало, посмотришь на себя.       — Нэй! — Найденыш резко вскинул голову и насупился, между бровей у него собралась горизонтальная складка.       — Ладно. Как хочешь. — Доктор не стал настаивать. Встал и вышел в коридор. Пару минут чем-то шебуршал там, а когда вернулся — Бункер увидел в его руке пистолет.       Лекарь снял его с предохранителя, дослал патрон в патронник, отмечая, как загорелись глаза у шведа при виде оружия. Он весь подался вперед, сжал кулаки, вытянул худую жилистую шею и буквально вцепился взглядом в старый ТТ. Хотел выстрела?       — Если ты мне не веришь — на вот это. — Подойдя обратно к койке сталкера, Доктор протянул ему пистолет рукоятью вперед. — Бери. Пока у тебя есть силы удержать его в руке — можешь убить меня или застрелиться сам. Как посчитаешь правильным.       И Бункер схватил ствол, сжал в ладони рифленую рукоять, поднял на уровень глаз — рука дрожала, но с такого расстояния промахнуться было невозможно.       — Да. Стреляй. — Болотный Доктор смотрел на наставленное на него оружие, но видел больше глаза сталкера. Влажно блестящие, злые, измученные.       — Нэй! — Они зажмурились, когда он вдруг развернул пистолет к себе и почти прижал к подбородку. — Нэй!       Задрав искаженное лицо вверх, Бункер уронил руку с оружием на постель, с силой сжал пальцы на рукояти и застонал, не в состоянии сделать хоть одно из того, что ему предлагали. От бессильной злости на себя глаза защипало, он крепко зажмурился, но слезы все равно поползли из-под закрытых век.       Он не мог верить человеку напротив. В Зоне не бывает бескорыстной помощи и помощников-альтруистов, неизвестно, что с ним сделал этот лекарь, правду ли сказал. Но вместе с этим подозрением что-то сильное внутри запрещало нажать спуск. Он ощущал это где-то под сердцем, чувствовал, как оно ворочается там, скребется и кусает, разрывался между ощущением странного, неосознаваемого доверия и подозрениями разума, задыхался от этого, и не мог заставить себя выстрелить. Ни в старика, ни в себя, хотя рассудок вопил, что последнее будет единственно правильным.       — Вот и хорошо. — Наклонившись, Доктор осторожно забрал из руки шведа пистолет и положил на второй этаж кровати. Присел рядом на край, и заговорил. — Я не обманываю тебя, Бункер. Ты не мутируешь, твое тело восстанавливается после травм и тебе нужно слушать его чаще. Верить своим ощущениям. Что ты сейчас чувствуешь? Можешь сказать?       С этими словами он мягко прикоснулся к плечу подопечного, но тот дернулся и, не говоря ни слова, тяжело отвернулся лицом к стене. Свернулся, подтянул колени к груди и ткнулся в них лицом. Док заметил, как дрожь прошла у него по всему телу.       — Ладно. Как хочешь. Я оставлю тебя, пойду сделаю тебе еще поесть, а ты подумай над моими словами. Тебе нужно чаще заглядывать в свое подсознание. Слушай его, даже когда твой разум против того, что оно говорит, доверяй своим чувствам. У тебя сильная интуиция и инстинкты, это дано не каждому, но в Зоне жизненно важно. Ты многое пережил уже, а будет еще больше.       — Нье будет. — Глухо буркнул сталкер, развернулся, собираясь перебить старика, но осекся. Ощутил снова это непонятное в груди. Оно будто отзывалось на слова Доктора и соглашалось с ними.       — Я здесь с самого начала Зоны, мне намного больше лет, чем тебе, и даже со своими силами я выжил и приспособился. И нашел здесь свое место. Если бы ты хотел по-настоящему уйти отсюда или погибнуть — это бы уже случилось. Но ты здесь, ты жив, а значит, твоя внутренняя сущность хочет этого. Перестань сопротивляться ей, и увидишь, насколько больше раскроются твои возможности. — Договорив, старик мягко сжал плечо Бункера и встал. — Зона — не проклятие.       — Мать моя аномалия… — Сулема тяжело выдохнула, открыла глаза и ошалело огляделась по сторонам. — Теперь я понимаю…       — Что ты понимаешь? — Сидящая напротив нее девушка в потрепанном свободовском комбезе заглянула ей в лицо и ухмыльнулась.       — Откуда он умеет все и почему травмируется постоянно. Святые ликвидаторы! — Снова глубоко вздохнув, бывшая ученая зажмурила глаза, помотала головой и попыталась сесть ровно. — И что мне теперь с этим делать? Смотреть дальше, как он над собой издевается и бездействовать? Зачем ты показала мне все это?       — Ты слишком сильно хотела об этом узнать, и я услышала твои мысли. — Грави, а это была она, беспечно пожала плечами.       — Лучше бы ты прошла мимо!       — Ну, не получилось. — Дурашливая улыбка на лице девчонки-призрака сменилась выражением невинной простоты.       — И ты ко всем так вваливаешься в убежище, чьи мысли подслушаешь? — Переведя дыхание, Сулема все-таки отлепилась от стены, по которой до этого сползла на ящики койки. Посмотрела в лицо преемнице Димки Шухова — глаза у нее были такими же точно, как и у наставника, а за шутовскими замашками пряталась черная жуть всезнания.       — Нет. — Грави с любопытством глянула на Бункера, который лежал рядом с ними, прикрытый только краем одеяла и спал ненормально крепко. — Только к особо шумным.       После недельной вылазки на Дикую территорию охотник вернулся домой с набитым рюкзаком, и, приведя себя в порядок, собирался отдохнуть, но когда Сулема подсела к нему на лежак — передумал и стал приставать к ней. Она не смогла отказаться, как это постоянно случалось, разделась и забралась к нему.       В процессе они ничего не заметили, только когда Бункер тяжело скатился с нее и затих, блаженно вытянувшись, Сулема увидела Грави, сидящую на ящике у самого входа в убежище.       От удивления и негодования потеряла дар речи, толкнула напарника в плечо, чтобы тот тоже посмотрел, что происходит, но это ничего не дало. Бункер, казалось, заснул мертвецким сном.       Глядя на ее возню, девчонка-призрак расхохоталась, как ненормальная, стуча себе по колену раскрытой ладонью, а Сулема, холодея от страха, потянулась рукой за ящичную койку, нащупала рукоять пистолета. Черт его знает, что это существо сейчас сотворит.       — Ой, не смеши еще больше, а то я точно сдохну второй раз! — Простонала сталкерша и женщине пришлось оставить свою идею.       Не смотря на нее, не имея возможности видеть, что собиралась сделать ученая, Грави уже знала обо всем. Да и, что ей были пули?       Успокоившись, она встала с ящика и подошла к их с Бункером лежаку, присела рядом на край.       — Да уж. А вот вы, если и сдохнете, то точно не в аномалии. — Кривая ухмылка снова перечеркнула ее бледное лицо, и она потянулась рукой к Бункеру.       — Эй, не… — Сулема хотела ее остановить, но Грави сама, вскинув руку, заставила женщину замолчать.       — Не жмотничай. Ничего я ему не сделаю. — Мягко, как это можно было только ей, Сулеме, она погладила охотника по щеке, прикоснулась пальцами к губам, шее, ямке между ключиц. Ученая с негодованием смотрела на это, но не могла ничего сделать. Тело сковало холодным оцепенением, она могла только дышать и двигать глазами. Вероятно, с Бункером было то же самое, иначе он бы уже вскочил и кинулся к оружию.       — И не бесись так. Сама же хотела узнать, что с ним произошло. Вот и смотри теперь. — И с этими словами Рожденная-в-Зоне приложила руку ей к лицу, не отнимая другой от тела Бункера. И она увидела.       За пару минут перед глазами пролетели несколько дней жизни ее шведа и Доктора, все их мысли, страхи и ощущения, и потому, когда Грави ее отпустила — долгое время не могла прийти в себя.        — Ладно, мне пора возвращаться, а то Димка кинется искать. — Соскочив с их кровати, девчонка, как ни в чем не бывало, поправила на себе комбез и развернулась уходить. Сулема ощутила, что уже сможет встать, попыталась это сделать и догнать мелкую Легенду.       — Не вставай пока, рано еще.       «Глаза у нее на затылке, что ли» — мелькнула в голове ученой мысль и ушла. Грави все-таки обернулась и подошла к ним снова. Снова потянулась к Бункеру, взяла его за руку и потянула к своему лицу расслабленную кисть.       «Ну уж нет!» — эта мысль не успела оформиться, как сталкерша снова заржала, как натуральный свободовский наркоман и только погладила Бункера от запястья до локтя по пленке битумного лаптя, который тот намотал на предплечье, чтобы залечить ожоги, полученные от жгучего пуха.       Артефакт обсыпался серой шелухой, и Сулема своими глазами увидела, как здоровые волдыри на руке шведа стали таять, как кубики льда на солнце. Спустя минуту на их месте уже была привычно-гладкая светлая кожа.       — Вот теперь все. Пока. Не поминай лихом и береги себя. Ты — его последний резерв. — Сказав это, Грави исчезла, как стояла, в синей вспышке телепорта, оставив Сулему сидеть в полной прострации.       Перед глазами еще мелькали кадры из увиденного: совсем молодое лицо Бункера, его бешеный взгляд, страшные раны, которые едва-едва затянулись…       — Сульема? Ты тьего? — Ставший уже привычным рокочущий голос заставил вздрогнуть и вернуться в реальность. Швед проснулся и теперь сидел напротив голый, тревожно смотрел то на нее, то на стену, куда она уставилась. — Тьего увидеть?       — Нитьего. — Облегченно выдохнув, женщина проморгалась, потерла глаза и лицо руками. Потом потянулась к охотнику, обхватила его лицо ладонями и пристально всмотрелась в глаза, от уголков которых теперь расходились мелкие морщины. — То, что давно прошло и дало тебе силы.       Бункер еще больше нахмурился.       Догадался? Возможно. Ну и пусть. Зато она узнала историю его шрамов на спине и поняла, зачем он так бросается в самые гиблые места и рискованные заварухи.       И, хотя легче от этого понимания ей не стало — она осознала причину и важность такого поведения для него. И поняла, что больше не сможет злиться, когда он очередной раз ввалится домой израненный или смертельно усталый — это его дань за способность выживать в любых условиях и умение приспосабливать для этого все, что только может подвернуться под руки.