Багровый холод

      Перо скользило по бумаге, выводя округлости букв одна за другой.       Он сказал: «Прощай».       Она ответила тем же.       После всего произошедшего, после багрового кошмара, в который её окунули по самую макушку, она считала, что, наконец, обрела своё счастье и сможет жить с миром в душе. Больше всего ей хотелось любви. Алан, по воле случая попавший в тоже место, но лишь слегка прикоснувшийся к происходящему в особняке Шарпа, стал для неё этой «любовью».       Два года полных перемен, показались двадцатью. Сперва было принятие, тяжелое и болезненное. Пусть всего через три месяца она уже сменила фамилию на МакМайкл, уже более полутора лет Эдит не желала видеть мужа в своих покоях. О том, что так произойдет он должен был понимать с самого начала и вроде как понимал.       Эдит отпрянула, когда Алан встал на колено и протянул кольцо. Коробочку он выбрал мягкого синего цвета. Предложение он сделал при свидетельствовании высоких маятниковых часов, отмеряющих время и оповещающих о каждом прожитом часе громким боем. Других источников шума в его гостиной не было. И конечно же ни души.       - Прости, я еще не готова к такому, после…       - Я понимаю, Эдит. – Поднявшись, он встал напротив, всё еще держа коробочку с кольцом открытой. – Я хочу дать тебе защиту и искупить вину. Именно из-за моей медлительности случилось непоправимое. Я должен был сделать предложение тебе намного раньше. Если ты скажешь мне да, мы сможем начать наши жизни сызнова, позабыть произошедшее.       Слышно было, как Алан с огромным трудом подбирает слова. Она дала согласие. Спустя две недели состоялась скромная, тихая свадьба, где он поцеловал её, а она смогла вытерпеть это без крика. Эдит желала обрести покой рядом с человеком хорошо знакомым, мало чем выделяющимся среди остальных.       Они зажили семейной жизнью, столь же тихой, какой была их свадьба. Эдит МакМайкл набирала на печатной машинке короткие рассказы, страница за страницей, издаваясь под своей девичьей фамилией – Кушинг. Каждый вечер они встречались за ужином, вели легкую беседу, обсуждая то работу Алана, то погоду. К десятому часу она всегда находилась в своей комнате.       На людях молодая женщина показывалась редко, в город выбиралась только в случае необходимости, чаще всего по работе. В гости по приглашениям друзей Алана не ходила. В свою очередь, муж ни на чем не настаивал.       Какое-то время она полагала, что все изменилось через пять месяцев или около того после их свадьбы. Оглядываясь сейчас назад, она понимала – это всегда было с ней. Сегодня шел редкий для их региона снег. Он падал с полудня, валил, не переставая, до самой глубокой ночи, не давая молодой женщине уснуть. Сидя у окна в удобном мягком кресле она пела, глядя на черное полотнище, пытаясь уловить взглядом каждую снежинку. Шелест её голоса был полон тоски.       А вот шелест листов бумаги, на которых она записывала идеи для рассказов её всегда успокаивал. Последнее время она начала ловить себя на том, что ей приятнее было писать от руки, чем набирать на машинке. При наборе текста мысли постоянно ускользали и путались. В то время как при письме рукой она погружалась в водоворот без дна и проводила так многие часы, не желая выныривать обратно.       Взяв в руку перьевую ручку, она вывела первую букву своего имени «Э». В то же мгновение нахлынувшие ощущения вскружили голову в буквальном смысле слова, она могла бы упасть, если бы попыталась встать. Она выводила своё имя и девичью фамилию под прикосновение чьих-то рук к шелковым обоям, под настойчивое гудение ветра за окном, под собственное поверхностное дыхание.       «Эдит Кушинг» - появилось в левом верхнем углу.       Над следующей строкой кончик ручки замер как дуло пистолета над приговоренным. Собрав всю волю в кулак, сделав глубокий вдох, она быстро решительно вывела «Томас Шарп» и зажмурилась. Ожидая жутких звуков, от которых стынет кровь, порыва ветра, раскидывающего всё на своём пути, Эдит зажмурилась, сидела тихо-тихо, боясь пошевелиться, боясь наполнить свои легкие новой порцией свежего воздуха. В комнате стало очень холодно. Наконец, она нашла в себе силы открыть глаза, чтобы увидеть его стоящего рядом.       - Томас… – выдохнула она и ужаснулась, ведь казалось, малейшее движение могло уничтожить эту прозрачную белесую фигуру.       Эдит пронесла его не с землей, не с помощью предмета, а в своём сердце, через океан и время. Чувства, застывшие до этого дня, хлынули потоком слез из её глаз. Она так хотела любви и не чьей-нибудь, а его любви, такой теплой и нежной, как в ту ночь, когда метель не позволила им вернуться в поместье. Кинуться бы к нему в объятия, да только нельзя – любое движение сметет прочь слабого призрака как сигаретный дым.       - Я… - Она не могла произнести хотя бы одно связное предложение.       Он смотрел на неё своими грустными и всё понимающими глазами. Эти глаза принадлежали не только Томасу Шарпу, они отражали весь багровый пик. Красные подтеки на белом полотне лица были не только от крови, хотя её было легко разглядеть внизу, под раной на правой скуле. Багрянцем его измазала жидкая глина, вязкая, тянущая в себя новые и новые жертвы до восемьдесят седьмого года. До их свадьбы и его гибели. Да чего уже скрывать, часть её сердца осталась в поместье Аллердэйл. Так всегда бывает, когда теряешь дорогого человека. Последняя мысль заставила её ухмыльнуться и найти силы чтобы заговорить.       - Когда отец заставил тебя поссорится со мной, ты сказал, что я пишу про любовь глупости, потому что не знаю любви и не страдала. Как думаешь, теперь я достаточно настрадалась?       Эдит глядела на призрак своего первого мужа в надежде услышать его голос. Он молчал, но оставался здесь, и она приняла это за согласие.       - Ты единственный из призраков, кто не говорит со мной. Моя мама и все те женщины в вашем доме, они говорили со мной, чаще всего кричали, а ты молчишь.       Опустив веки, женщина сделала глубокий вдох, ожидая, что когда вновь откроет их, то комната окажется пустой.       - Единственное… - произнёс Томас, заставляя её дыхание сбиваться, а тело поддаться мелкой дрожи, - что я могу сказать тебе, это то: как сильно люблю тебя, Эдит.       Теперь, когда она подняла на него глаза в них, стояли не только слезы, но и мольба. Сдавивший до этого горло крик вырвался наружу, заставляя её резко выбросить руку вперед, чтобы ухватить призрак. Томас, как она боялась ранее, исчез как сигаретный дым. Обессиленная и опустошённая Эдит повалилась на спинку кресла. Она так резко повернула голову в сторону стола, что раздался хруст шейных позвонков. В пустой комнате он похож на выстрел.       Схватив перо, она пишет на бумаге «Томас Шарп». Оборачивается с крошечным огоньком надежды в душе, способном разогнать любую тьму. Она совершенно одна.       Раздавшийся стук со стороны двери не зажигает новый огонек, Эдит знает, что это Алан. Он наверняка услышал её вскрик. «Впредь нужно держать себя в руках», - думает она, направляясь ко входу в свою комнату.       - Всё в порядке? - спрашивает её теперешний муж и Эдит понимает, что никогда не полюбит этого человека и на сотую долю того, как она любила… любит. Да, она до сих пор любит Томаса и только благодаря этому он смог сегодня оказаться здесь.       - Да. Мне не понравилась страница, которую я написала, и я разорвала её в клочья. – Прежде чем Алан успевает спросить что-либо еще, она произносит с улыбкой: - Спокойной ночи.       - Спокойной ночи.       Нет. Эта ночь для нее не будет спокойной. Люсиль многому научила её, наивную и глупую. Теперь ложь давалась Эдит легко. Она стала совсем другим человеком. И если Алан хотел взять замуж мечтательную девушку, то он опоздал. Но ей и самой нравилось то, кем она была раньше. Именно в неё влюбился Томас, сказав, что она, Эдит, отличается от других.       Вернувшись в свое кресло, женщина поправила свечу, выровняла лист, чтобы тот лежал как нужно, обмакнула кончик пера в чернильницу, провела кончиком, чтобы убрать лишние капли и вновь начала выводить его имя.       В этот раз она не обернулась после того как закончила писать его имя в первый раз. Ни во второй, ни в третий. Она выводила буквы его имени снова и снова, пока не пришло ощущение легкой прохлады, а с ним запах сырой глины.       - Мне не нравится этот запах, - произнесла она, повернувшись к нему. Призрак лишь улыбался в ответ. – Но он всегда был с тобой, этот запах, даже в наши первые встречи. Багровый пик никогда не отпускал тебя полностью. И даже сейчас.       Робко, сомневаясь каждую секунду, она протянула пальцы в его сторону. Он слегка наклонился вперед, опустив веки, скрывая красные глаза.       Прикосновение к призраку заставило кожу Эдит покрыться мурашками, а кончики пальцев и вовсе ненадолго онемели. Он был холоден как тот снег, что падал за окном до сих пор. В тот ужасный, роковой день она прикасалась к нему точно так же и чувствовала тепло.       - Эдит. - Его шепот был едва различим даже в полной тишине. – Отпусти меня, живи дальше. Иначе я утяну тебя за собой. Я не хочу этого.       - А я хочу, - тихо отвечала она подстраиваясь. – Я почти вся осталась там. Прошло уже почти два года, но не было и дня, когда я не думала об Аллердэйл или дом бы мне не снился. Я думала ты придёшь раньше, гораздо раньше.       - Ты позвала сегодня.       Они смотрели друг на друга, думая каждый свои мысли. Снег за окном продолжал падать, покрывая землю белым покрывалом, пряча грязь, растения, покинутые жизнью, возможно, чьи-то грехи или следы преступления. В спальне молодой женщины изредка было слышно лишь потрескивание воска свечей в огне. Конечно в их доме было электричество и его гул был слышен тоже, но писать она предпочитала при свете свечи. В этом была какая-то магия.       - Чего ты хочешь, Эдит? – наконец-то спросил он.       - Иногда я хочу умереть. Что очень глупо, учитывая сколько сил я приложила, чтобы выжить. Но я должна была остановить вас, ради всех тех девушек и ребенка… И ради тех, кто должен был быть после меня.       Томас молча покачал головой, отрицая собственные мысли.       - Вы бы не остановились, даже если бы с машиной всё вышло. Впрочем, я думаю, тот дом еще успеет собрать кровавую жатву, пока не развалится полностью. Но это уже не моя забота.       - Чего ты хочешь, Эдит? – вновь повторил призрак.       - Тебя. Только тебя и больше никого и ничего.       - Я буду медленно сводить тебя в могилу. Никому еще не доставало сил вытащить человека с того света.       Она вся подалась вперед и поцеловала его ледяные губы. Возможно это самообман, а возможно её веры хватает на то чтобы сделать невозможное возможным хоть самую малость – его губы немножко теплее его кожи на щеках.       - Меня это устроит. А потом мы вместе исчезнем в молчаливом забвении, потому что ты привязан не поместью, не к машине и не к Люсиль, а ко мне.       - И там, наконец-то будет тепло.       - Что?       - Там будет тепло для нас двоих, такое же, которое ты сейчас отдаешь мне, моя любимая Эдит.