Путешествие в Совенок, или 2я смена.

Вечерний субботний Волгоград встретил приятной прохладой. Уже 21-10, народ покидает вагоны, ставшие домом на сутки. Поезд полон. Селяне, командировочные, какая-то молодежь из абитуриентов. Снует носильщик с загруженной телегой, идут встречающие, обнимаются, подхватывают вещи с московским дефицитом или подарками из деревни. Кто-то тащит полтуши поросенка, кто-то предупреждает, что в сумке лежат яйца от его деревенских кур. Кто-то везет копченую колбасу, а афганцы несли напоказ магнитофон “Sharp GF-500” серебристого цвета с пометами рыжего и царапинами на корпусе. — Похоже, трофейный, - заметила Рей. — Рей… А ты помнишь? – спросила Аска. — Вспомнила! – ответила Рей. – И где он? Как его звать-то? — Не знаю. Не помню, - ответила Аска. — Если ему надо, он придет. Не придет – так ему и надо! — Рей! Они уже шли мимо здания вокзала, и увидели девушку с пышными лиловыми волосами в пионерской форме. Она держала плакат «ПИОНЕРЛАГЕРЬ СОВЁНОК». — На Мисато похожа! – заметила Рей. — Подойдем? — Пошли, - ответила Аска. — А что скажем? — Спросим, где лагерь. Для начала. Девушки подошли к «Мисато», Аска поздоровалась и спросила: — Добрый вечер! Вы из лагеря «Совенок»? — Добрый вечер! – ответила мягким и звонким голосом девушка. – А вы с кем-то? В это время к ней подошли первые ребята с сумками, отметились. — Нам завтра надо в лагерь, - ответила Аска. – Вот! «Мисато» в ответ подняла брови, глаза стали, как у героини аниме. — Извините… А вы разве не на 410 маршруте? — Мы сами, сами приехали, - ответила Аска. – А как на него попасть? Где он ходит? — Завтра, к 12-00, у села Старица, - ответила «Мисато». – Там вас довезут, а раньше даже не думайте туда лезть. — А Вы разве… — Мы сегодня переночуем в доме отдыха, завтра заберем ребят с поезда. Но у нас все места уже расписаны. Девушки, вы точно ничего не перепутали? — Нет… — Завтра на 410 сядьте, будет ясно, - последовал невнятный ответ. «Мисато» выглядела очень-очень удивленной. А в это время Рей уже нашел какой-то мужчина, родственник ученого, и они ждали, когда Аска освободится. Аска освободилась. — Добрый вечер! — Секунду! – ответила Аска и шепнула Рей. — Рей, нас какой-то 410 должен был забрать! — И? — Завтра, к 12-00, мы должны быть в Старице, он нас там и заберет! — Поняла! А вот, за гостинцами! — Да, я от Петра Андреевича, - ответил мужчина. – Владимир Романович Галунов. — А еще у Вас «Волга» из таксопарка? – спросила Рей. — Да. Пойдем, покажу. У девушек появился вопрос, где переночевать. А пока что они снова нашли Клавдию и Марину, помогли им донести сумки до стоянки. — А где ночевать будете? Вы тут к женщине подходили с вишневыми волосами, - заговорила бабушка. – Это по поводу вашего пункта назначения? — Да, - ответила Рей. — Да. Говорит, что нас завтра в какой-то Старице должен подобрать автобус. — «Звонок другу»? – спросила Рей. — Бабушка, а пусть у нас переночуют, - ответила Марина. – Мне готовиться надо, а Рита, вон, мне по биологии подсказывает. А по литературе ты тоже? — Вообще-то, я филолог. Так вышло, - ответила Рей. — Вот! – ответила Марина. — А далеко вам? — Садовое общество «Дружба», где улица этого, борца… - заговорила бабушка. – Ну, где улица Азизбекова, поворот налево. — Понял, но не очень, покажете дорогу? — Хорошо! Вот их машина. Серый универсал «Волга-24-04» с занавесками на окнах. Хозяин распахнул двери, садитесь. Девушки уселись на заднее сиденье, на 2й ряд из 3х, взрослые – вперед. Кресла были перетянуты красным велюром, на окнах – вышитые занавески, рычаг коробки передач украшен «кооперативной» розочкой, кассетная магнитола. Мотор завелся, поехали. — Вон, видите, автобусы стоят? Гостиница «Интурист», – говорил водитель. – Вот площадь Павших Борцов, тут трибуны. Потом свернули направо, мимо гостиницы «Волгоград» и Партийной школы, ныне медицинского университета. Здания как здания, а вот слева, в сквере… — Я сюда буду поступать! – воскликнула Марина. — Вот, тут стела в память о защитниках города, Вечный огонь. Слышали про Сталинградскую битву? — Конечно! – ответили Рей и Аска. — А там еще исторический тополь с осколками и Аллея Героев. «Волга» встала у светофора, вперед… Какой там! Мотор ревет, а машина ни с места! Водитель прошептал что-то невразумительное и выключил зажигание. — Ё моё! Да что это опять?! — Сломались? – спросила Клавдия. — Да. Опять цилиндр сцепления барахлит! Все, приехали. Машина обездвижена, водитель полез под капот. Рей и Аска, Марина и Клавдия устроили совет. — Давайте на Мамаев Курган съездим! – предложила Аска. — С вещами? – спросила Рей. — Я с вами! – решила Марина. — Марина, тебе учить и учить надо! – ответила бабушка. – И еще Псалтырь читать! — Бабушка, может, отдохну? — Сейчас вечер, а ты куда собралась? — Нормально, - ответила Аска. – А далеко до него? — На метротраме доедете, - донеслось из-под капота. – Только сейчас экспозиция уже закрыта, но погулять можно. Девушки вышли. Вечер. Идут люди, смотрят, кто-то предложил помощь. Капот «Волги» открыт, хозяин с ключами ковыряет патрубки у цилиндра. — Вот он какой! Красивое здание! – сказала Марина. — А вы сами-то издалека? – спросил Галунов. — Из Рязани. — А там тоже медицинский вуз есть! На работе внучка нашей нормировщицы поступила, хоть со 2го раза. — А почему со 2го? – спросила Клавдия. — Хорошо, не с 3го. Первый раз, вроде, на сочинении завалили. — Ладно, так как на Мамаев Курган доехать? – спросила Рей. — Вон, проспект Ленина. Перейдите дорогу, и вон, сквер, там вход. Так и сделали. Марина, Рей и Аска перешли улицу и оказались в уютном сквере, разделяющим полосы движения. Уже темно, народу мало, шелестит листва, откуда-то гремит рок-музыка – местные панки, включив кассетный магнитофон на полную катушку, сидят на скамейке и о чем-то болтают. Девушки спустились в переход, купили билеты и вышли на платформу, как в метро. Народу тут раз-два, кто-то еще с поезда. Вместо метро приехал обычный трамвай марки «Татра» желтого цвета с красной полосой от окон до пола посередине, гостеприимно распахнул двери. Потом был тоннель, еще какие-то станции – он едет быстро, никакие машины не помеха. Девушки расселись, заговорили. Бабушки нет, и Марина могла говорить, что думает. — А почему ты в Рязань не поступаешь? – спросила Рей. — Потому что. Сейчас сменился ректор, новый ушел на повышение. А пока то и се, в приемной комиссии сидит доцент, что берет. Вот она этому мужчине, что к вам приехал, родственницу коллеги и завалила. — И никак не поступить? – спросила Аска. — Я знаю, что без блата народ все же поступает, потому что учиться надо! Химия сложная, медицинская биология, анатомия, гистология, латынь. В той же гистологии тебе покажут тканевый препарат, и надо определить, что это, какая патология. Точно! И ссылки на труды Маркса и Энгельса не помогут! Но есть еще причина… Марина продолжила почти шепотом: — Я в церковь хожу, а на последнюю Пасху староста нас переписала, и вызвали в комсомол. У нас староста из «тройки», она стукачка и атеистка, представляете? Типа, не наше дело, так я узнала, что председатель приемной комиссии сказала, что ни один верующий не поступит, будь он хоть будущий Пирогов или Сеченов. Знаете, как можно завалить? На русском в сочинении такой же ручкой запятую поставить! Или на биологии спросить, какой радикал входит в аминокислоту триптофан. На химии дать какую-нибудь реакцию, что по уравнению идет, а фактически нет. — Понятно, - вздохнула Рей. Увы, до ЕГЭ еще долго, а когда еще ЕГЭ доведут до ума, чтоб из угадайки он превратился в более-менее эффективный экзамен? — Поэтому ты поступаешь здесь? – спросила Аска. — Да. Владыка же благословил. Во-вторых, тут в прошлом году сняли много милицейских начальников, поэтому новые будут работать изо всех сил и реагировать на все обращения. Бабушка говорила, что зимой сразу 2 шайки дачных воров арестовали. — Хорошо, – ответила Рей. – А давно ты в церковь ходишь? Родители как относятся? — Давно. С 7го класса. Родители ворчат, особенно мать, но не запрещают. — И посты соблюдаешь? – спросила Аска. — В меру. В этот Великий Пост я отказалась от сладкого и от телевизора. По монашескому уставу не могу, мне учиться надо. А вы? — Я в Германии пару-тройку раз в кирхе была на службе, - ответила Аска. — А я как-то индифферентно отношусь, - ответила Рей. Но у нее тут же промелькнула мысль, что как бы она «индифферентно» не относилась, но последние события просто кричали, что без высших сил тут не обошлось. – Хотя, у нас, наоборот, на филфаке профессор верующая, мои сокурсницы воцерковлялись, да и понять древнерусскую литературу без знания основ веры невозможно. — Вот, хорошо, - ответила Марина. – Рита, Ася, а вы уже с высшим образованием? — Считай, да, – последовали ответы. — А куда пойдете? Замуж или в монахини? — Замуж, конечно, а куда ж еще… - ответила Аска. — Раньше, на Руси, в 16 лет выдавали… — И того раньше, - поправила Рей. – В 13. А сейчас за такое сажают в тюрьму. А что? — А я хотела узнать, думала, вы уже. У нас в соборе тайная монахиня говорит, что надо решаться уже к 18 годам. Или в монастырь, если возьмут, или замуж, на кого старец или духовник укажет, а потом нести крест с покорностью и смирением. Как моя бабушка у вас спрашивала. — Мало ли кто чего говорит, - ответила Рей. — А сама она замуж выходила, или от балды? А если жених окажется алкашом или наркоманом, или психом каким-нибудь? — Моя бабушка считает, что воля духовника – закон. Она у владыки Симона и у батюшки здесь, в Волгограде, уже давно исповедуется и советуется. А я не хочу идти за первого встречного. Но хочу, чтоб он был верующим, а не атеистом. Чтоб мы вместе молились, вместе соблюдали посты, ходили в храм и растили детей. Послушать наших бабушек, и надо, чтоб в 18, и не принимать любую волю, и исключительно по благословлению, и не за того, на кого сердце укажет, а на кого духовник. — И не надо, – ответила Рей. – Не надо гнаться за возрастом, лучше один раз и сразу по любви, чем ради штампа. И что это у вас за XVIII – XIX век? Ты мне скажи, эта «тайная монахиня», вообще… — Была, - ответила Марина. – Венчались. Вроде бы, муж был контужен. Пил, чем дальше, тем по-черному, ее бил, один раз изменил, а потом погиб в пьяной драке, лет 15 назад. Она ездила по храмам, молилась, но все говорили, что терпи, это тебе во спасение зачтется, и никаких «развенчаний». — Я б давно развелась, - ответила Рей. – Пусть спивается в одиночестве. — А я б ему еще мозги сковородкой вправляла, – ответила Аска. – Или если хочет сохранить брак, пусть идет в наркологию на лечение. — А развод – это грех, потом второбрачие не очень приветствуется… — Марина, - ответила Рей, - Слушай больше. У этой «тайной монахини» жизнь не удалась, вот она и хочет, чтоб другие точно так же страдали. — А вот, интересно, у вас в городе, откуда едете, верующие парни есть? — Методист наша, Тина, кажется, говорила, что есть, - ответила Рей. – Непьющие, работящие, служат при храме, а кого-то отец Марьян даже послал в семинарию. — Рита, если все так, сходила бы, познакомилась! Только волосы перекрась. — Еще чего, я не люблю, когда много людей, – ответила Рей. – У меня круг общения – Ася, и еще 2-3 человека. И к моим волосам они не придираются. А Ася/Аска уже стреляла глазами: «Подружка, ты время не попутала?» — Марин, а у тебя что, никого, что ли, в Рязани? — Есть, - ответила Марина. – В соборе парни ходят, служат в алтаре, не пьют, но они уже отслужили, комсомольских кар не боятся, кто-то собирается в семинарию. Во-вторых, уже все женаты или скоро женятся. Я думала, куда идти, но монастырей нет, до монашеской общины еще не доросла, как мне сказала одна монахиня в миру, а сейчас владыка благословил учиться дальше. Бабушка говорит, что мне скучно не будет, но насчет жениха она не знает, говорит, надо к владыке Пимену ехать в Саратов . Но сначала мне надо поступить и хотя бы сдать сессию на стипендию. В это время трамвай уже выехал из подземелья и бодро шел по проспекту. Справа остался центральный стадион, а слева – парк, за ним высился холм. — Извините, - обратилась Аска. – А где остановка на Мамаев Курган? — Вот сейчас, я скажу, - последовал ответ. – Выходите, вон вход! — Спасибо! Девушки вышли. Проспект Ленина. Вечер. Высокий Мамаев курган, увенчанный монументом «Родина-Мать зовет!» Народу никого. Тополиная аллея, откуда-то шум машин, а потом безмолвие. Только ветер. В этот момент девушки осознали величие подвига отцов, дедов и прадедов, что защищали страну и полегли в Сталинграде. Стояли насмерть. Вот площадь, что так и называется, и памятник воину с лозунгами «Ни шагу назад!» «За Волгой земли для нас нет!» Когда девушки шли вдоль бассейна Материнских Слез, совсем стемнело. Зажглась подсветка Родины-Матери – статуя осветилась белым светом, а острие меча - красным. Рей, Аска и Марина застыли, глядя на нее. Потом Рей сняла красоты на смартфон, понимая, что больше этого зрелища вживую она не увидит. Девушки постояли молча, вспомнили подвиги защитников города. Рей и Аска еще словно просили прощения, что не уберегли Родину, что пришедшие на волне горбачевской перестройки ельцинские демократы все развалили, угробили, украли и воплотили планы фюрера в жизнь. Только с 2000х началось прозрение. А Марина чтила память от всей души. Она еще не знает, что будет через 3 года, и что начнется позже, когда Ельцин, Кравчук и Шушкевич напьются до чертей и распустят Союз. (Или, наоборот, сначала распустят Союз, а потом напьются до зеленых чертей?). — Подниматься будем? – спросила Аска. — Бабушка уже беспокоится. Пора домой, - ответила Марина. – Что у него такое случилось с машиной? — Вроде, сцепление полетело, - ответила Аска. – Цилиндр, похоже. Девушки поспешили обратно. Пустынная аллея, только где-то проходит поезд. А вот люди – 3 человека, потом парень с девушкой с мотоциклетными шлемами о чем-то болтают, еще 4еро – народ потянулся смотреть на ночной пейзаж. А Аска заметила: — Теперь мне осталось только одно! — Что «одно»? — У нас в Союзе, - ответила Аска, - Есть 3 скульптуры. Первая – «Тыл – фронту» в Магнитогорске. Меч войны был выкован на Урале. «Родина-Мать зовет» - в Волгограде. Здесь этот меч был поднят. И «Воин-Освободитель» в Трептоф парке в Берлине. Там меч был опущен, война закончилась. Мне осталось побывать в Магнитогорске. — А в Омске? – спросила Рей. — Там недавно открыли памятник труженикам тыла . Стоянка. Тут пара машин, микроавтобус, пара мотоциклов. «Вот этот – Ява», - опознала Марина. — А это какой? – спросила Рей. — А это «ИЖ Планета», - ответила Марина. – У нас во дворе и в классе каждая девчонка разбиралась. У моего отца пару лет были сначала «ИЖ-49», а потом «Паннония» из Венгрии, пока не подошла очередь на «ИЖ Комби». У вас что, мотоциклов нет? — Они свободно продавались? – спросила Рей. — Вполне, - ответила Марина. – ИЖ ждали месяц, а на «Паннонию» очереди не было, но она стоила дороже. Рей промолчала – во время и после 90х годов мотоциклы, тем более советские, перекочевали с улиц и дворов в Красную книгу, да она была к ним равнодушна. — А как отсюда выехать? – спросила Аска. – Вон, автобус! «Икарус-280» с гармошкой №95 маршрута уже хотел уехать, но замер и распахнул дверь. Кто-то на вопрос, как добраться до вокзала или площади Павших Борцов, ответил, что он будет проезжать мимо, там и выйдите. В этот раз получилась экскурсия через город. Рей воочию убедилась, в каких условиях воевали наши бойцы и командиры. От Мамаева Кургана до Волги меньше километра, территория простреливается. Но они держались! Укрывались в развалинах, в подвалах, хранили там боеприпасы, оказывали помощь раненым перед опасной переправой их через Волгу, держали проводную связь . Сейчас от того города уже ничего не осталось – он был отстроен заново, но память жива и будет жить. — О чем думаешь? – спросила Аска. — Как тут воевали. — Мало того, еще и огрызались, - ответила Аска. – Перед наступлением провели пару частных операций, как говорит мой дед, против румын. Тут же так – в центре стоят немцы. У них самое лучшее вооружение, мотивация, снабжение. — Как «свинья» на Ледовом побоище. — Вот! – продолжила Аска. – А по краям – их союзники, румыны. У них оружие хуже, офицеры зажрались и думают только о своем кармане. Солдат еще и кормят всякой бурдой и с опозданием. По ним ударили – они сразу в труху, руки вверх. А до наступления во время такой операции по ним сделали рейд и отбили портфель у немецкого офицера с нанесенной на карту обстановкой, Румыны даже особо не сопротивлялись. Получали удовольствие, наверное. — Ася, а ты в Берлине была? – удивилась Марина. – В Восточном? Или Западном? У Аски вид был, «ну, вот как ей объяснить, что Германия тогда стала единой?!» — По обмену ездила, - ответила она. – Кто-то к нам, а я к ним. Жила в семье, подучила немецкий. — А чем занимались? — Помимо учебы ездили на автогонки. Мотогонки, ралли, кольцевые. — Это как в фильме «Мировой парень»? – спросила Марина. Рей и Аска об этом фильме 1971 года слышали первый раз. Марина напомнила, что там речь идет о советском парне, механике, что участвовал на новом советском грузовике в автопробеге, соревновался с иностранцами, а те ему пакостили. — Нет, таких гонок нет. — А ты сама не участвовала? У нас в доме Пионеров была секция картинга, пара одноклассников туда ходила. — Пробовала, но гонки за рубежом дорого стоят, – ответила Аска. – Я там долго не жила, а для результатов и прибыли надо долго тренироваться. Пару раз на картодроме проехалась, и больше не тянет. А вот мужчины гонялись, кто-то успешно, кто не очень, но многого не достигли. Конкуренция очень большая, а еще на гонки зарабатывать надо. — Капитализм, что говорить, - ответила Марина. — А еще спорт. В спорте всегда выживают и продвигаются сильнейшие, - ответила Аска. – Что чемпионаты, что олимпиады, что автогонки. — А еще вопросики. У нас в школе говорили, что в ФРГ сильны реваншистские настроения, - вспомнила Марина. – У нас еще отец одного знакомого ездил в загранпоездку куда-то, но не в Германию, и говорил, что надо обязательно знать даты съездов КПСС, какие вожди в стране, что якобы спросят. У тебя спрашивали? — Какие «реваншистские настроения»? – удивилась Аска. – Я не заметила. Во-вторых, Германия сама оккупирована, на ее территории стоят базы НАТО и британские войска. Немцы не понимают, что раз война закончилась, зачем они им сдались. А насчет съездов КПСС и прочего марксизма? Да никому это не надо и не интересно. В моей семье СССР иногда поругивали, а живых немецких коммунистов я ни разу не видела. А если и видела, то они не признавались. Что еще тебе рассказывали? — Что немцы очень скупые и бережливые. — Это так. Только одни скупые, а другие, наоборот, научились этих… как их… Ну, в литературе было, вылетело. — Плюшкиных! – подсказала Рей. — Плюшкиных доят, как коров. Особенно их муниципалитеты с налогами. А, вообще, немцы всякие бывают. Как в любой стране, есть хорошие люди, нормальные и сволота. Даже в рамках одной большой семьи. Я б никому не пожелала увидеть, если начинаются ссоры и разборки. Видела. Сначала просто ругались, потом драка, потом адвокаты пошли, а сколько дерьма вылилось! — Это когда? – спросила Рей, глядя в окно. Там мелькнул кинотеатр, потом опять жилые кварталы. — Когда дед Людвиг умер, начались поминки. «Финансисты» и «гонщики» перепили пива и начали разбираться. «Финансисты» ругались, что им приходится платить за каких-то «совков» и «русиш швайн». Их лидер сначала делал вид, что рад, а как пришел Путин, ненавидел нас в открытую и угрожал засудить. А их главного обвиняли, что он чуть не убил деда Людвига в Баварии, когда тот ехал на гонку ДТМ. Короче, его подрезал черный «Мерседес» 190 спортивного типа, потом еще кого-то, что дед улетел с холма и перевернулся. В аварии пострадали 2 машины, приезжала скорая, спасатели, деда и его друга отвезли в больницу. Тот, Ян кажется, или как его, возражал, угрожал судом, что не было у него и его сына этого «Мерседеса». — Сильно пострадали? — Они ж гонщики, они сгруппировались, втянули головы. Короче, отделались ушибами. Так во время разборки мой двоюродный брат напомнил этому зажравшемуся бюргеру, что из аэропорта нас как раз и забирал этот черный «Мерседес». А за рулем был его то ли сын, то ли племянник. И еще перечислил приметы машины, и что видел ее у него в шале. Еще поинтересовался, уж не он ли пожертвовал дому престарелых, чтоб там ошиблись с уколом его деду. — А ты тоже там была? — Нет, я на 2м этаже, но все отлично слышала. Рей, там такое началось! Грохот, вопли, треск ломаемой мебели, взорвался огромный проекционный телевизор, потом коротнула проводка, и погас свет. Кто-то вызвал полицию, на следующий день опять была разборка, но уже в присутствии адвокатов, хотя и там главному набили морду. — Ого! — Девочки, нам пора! – сказала Марина. – Подъезжаем! — Потом расскажу, - ответила Аска. – Тяжело вспоминать. Из-за этого пидараса и немецкого борова у меня семья разрушилась. Я ему высказала потом, когда уезжали, кто он такой. Он на немецком: «Чтоб вы сдохли в вашей сраной стране!» А я ему «Чтоб ты лопнул от своих денег, Schvuhtel, свинья, фашист недобитый, мы на тебя заявление в FINANZAMT отправили! Leck mich am Arsch!» Тоже на немецком. — И? — Как мы нормально доехали до аэродрома, и как наш самолет не упал по пути в Москву, я не знаю. Возможно, ему просто на взятку не хватило. У него вид был, что дай ему в руки тевтонский меч, изрубил бы нас на части вместе с машиной. — Ужас! Как таких земля носит? – ахнула Марина. Она слышала почти весь разговор. – Недаром же говорят, что сребролюбие губит людей! А ты не знаешь, чем все кончилось? Остановка. Вышли. Аска ответила: — Знаю. На меня он иск в суд накатал, но так как я не в Германии, мы его послали, а сейчас уже срок исполнения вышел. Во-вторых, когда начался кризис, он неудачно вложился в американские облигации, так его уволили, да еще FINANZAMT придралась. Короче, мне написали, что он уехал куда-то в Латинскую Америку на ПМЖ, чтоб сидел и не высовывался. Иначе его самого постигнет судьба Людвига. — АСЯ! – громко прошипела Рей. А вот их «Волга». Отъехал какой-то экзотический фургон, водитель закрыл капот. Бабушка рядом. — Вернулись! Мы уже думали вас искать! — Починили? – спросила Рей. — Да, - ответил Владимир Романович. – Сцепление. — А конкретно? Привод? – спросила Аска. — Поршень застрял. Пришлось звонить через автомат другу, он подъехал, мы вместе оживили. Словом, похоже, цилиндр был бракованный, его вынесли через проходную и продали на рынке как новый. 2 с половиной цены отдал! А вы как? Нормально? — Да, все хорошо, - ответила Рей. — А почему подруга насупленная стоит? – спросила Клавдия. — Нахлынуло, не обращайте внимания! – ответила Аска. Поехали. Таксист на «Москвиче», что уже замер неподалеку в ожидании клиентов, разочарованно махнул рукой. А Галунов проехал прямо, к воротам Волгограда, откуда открывался выход на Волгу и причал для теплоходов. Вышли, полюбовались на темную реку с россыпью огней, и дальше, по маршала Чуйкова на улицу Ленина и на Рабоче-крестьянскую через мост. Там было какое-то темное поле с деревцами. — Здесь пойма реки Царицы, что помолодела и стала Пионеркой, - заметил Голунов. — Была пенсионерка, стала пионерка, - заметила Аска. Поворот, еще один, потом под мостом, снова лабиринт улиц мимо частных домов. Запомнить, куда они едут, было невозможно. Марина помалкивала, переваривала услышанное и подслушанное. Рей тоже молчала: раньше об этом Аска не говорила. Да, жила в Германии в детстве, потом вернулась. Теперь ясно, почему. Наверное, и мать у нее родная и мачеха. Марина все ужасалась про себя, до чего же люди страх и совесть потеряли, а перед этим еще и Бога. — Ася, Ася, ты говорила, что ходила в церковь? Какую? — Я не знаю. То ли католическую, то ли лютеранскую. — А этот, который деда якобы угробил? Ходил? — Ходил, ходил. И так, и на поминальную. — Фарисей… Про таких в Евангелии написано, что гробы крашеные. С виду в орнаменте, искусных узорах, изразцах, а внутри гниль. Ася. Ася, извини, что беспокою. А разве полиция потом ничего не нашла? — К нам приезжали из криминальной полиции, раза 2. – неохотно ответила Аска. – Пытались раскрутить, будто мы, мигранты из России, виноваты, потому что завещание было и в нашу пользу. Короче, написали, что «врачебная ошибка». Якобы неграмотная санитарка, беженка из Косово, ошиблась в дозировке лекарства. Никто, типа, не виноват. А все потому, что семейный адвокат нарыл, что за 2 дня перед роковым уколом на счет дурдома престарелых поступила крупная сумма от трастового фонда, где тот «финансист» имел большую долю. Все, как обычно: кто девушку платит, тот, известно, ее «танцует». — Ужас, Господи, такие страсти говоришь! Хорошо, что ты оттуда уехала, хоть и говорят, что за границей все лучше! Аска не стала пугать, что скоро и в России будет то же самое, если не хуже. Придет режим Ельцина и объявит погоню за деньгами любой ценой – ценой крови, слез, трупов, грабежа, разврата – национальной идеей под видом «свободы». Заехали в какой-то частный сектор. Рей попросила поставить что-нибудь. — Пугачева пойдет? — Только не это! – ответила Аска. – Вот, у вас кассета с надписью «ДАЛИДА». Галунов остановился, поставил в магнитолу МК-60, и в салоне зазвучала старая-старая песня. «Sara, sara, mediterraneo! Sara, sara la musica sara!» - раздался мощный, не обработанный компьютерами голос певицы. — Погромче! – рявкнула Аска. Рей и Марина посмотрели с удивлением, но прибавили. Да еще Галунов умудрился перепутать улицы на радость Аске, узнавшей мелодию из далекого детства, Хотя Аска сама удивилась – она слышала эту песню на французском, а тут была запись на итальянском и с другим смыслом. — Рей, о чем поет-то? — Я итальянского не знаю. Но “Mediterraneo” – это Средиземноморье, sara – это как и имя Сара, так и будущее время глагола «быть», esse. После этой песни зазвучала другая, с припевом «Marie Madeleine, lève-toi». Аска и Рей слышали ее впервые. — А о чем поет, не подскажете? – спросил Галунов, когда, наконец, под чутким руководством бабушки Клавдии машина встала рядом с нужной дачей. — О Марии Магдалине, - ответила Рей. — Так-так… Это из Библии? – спросил водитель. Все вышли, бабушка открыла калитку, потом прошла вперед, подсвечивая «жучком» и включила свет на крыльце. Галунов помог донести вещи до веранды. — Спасибо вам, - ответила бабушка Клавдия. – Мария Магдалина – преданная ученица Иисуса Христа, что покаялась в своих грехах и пошла за Ним, отбросив свою гордыню. Это пример, как нам следует жить, понимаете? Пример для монахов и мирян! Она помазала миром ноги Спасителя, присутствовала при его Распятии, а потом лицезрела Его Воскресшим! Она первая проповедала Воскресение Господа! Разве это не пример? Разве это не счастье для нас – воскреснуть из мертвых? — Опять эта религия! – вздохнул Галунов и быстренько ретировался. — Вот Вы, вы, - бабушку Клавдию было не остановить. Только в этот раз «Волга» завелась с первого раза и с первого раза тронулась. — Сейчас бабушка будет проповедовать, - заметила Марина. – Она такой человек, что раз узнала о силе Христа, и теперь искренне верует. Рита, вот тебе бы не помешало узнать, до каких высот приводит молитва! Поверить в Бога, ведь Господь тебя зовет! Помнишь, ты о профессоре говорила, о какой-то девушке, что пошла в церковь? — Вот только мне не надо! – ответила Рита. – А, вообще… Бабушка Клавдия вернулась, открыла дверь, и все стали готовиться к ночлегу и ужину. Клавдия прочитала молитву, перекрестилась и принялась готовить еду: в домике были и печурка с нарубленными дровами (и небольшой поленницей снаружи), и маленький примус. На потолке – самодельная люстра о 2х лампочках. Стены в обоях. Напротив печки – обеденный стол. Столешница была без ножек, но покрыта лаком, который не смогли испортить годы. Аска шепнула Рей, что когда-то этот предмет интерьера был раза в 2-3 длиннее. Видишь, как край перемазан лаком и краской? Вместо ножек по углам в центре стоял пень с какими-то загнутыми и перегнутыми корнями. На удивление, эта самопальная конструкция получилась очень устойчивой. Там стояли сахарница, сосуд для соли, графин и серая меховая шапка, что обернулась откормленной кошкой. Кота сладко зевнула, потянулась и пошла к хозяйке, демонстративно игнорируя ее гостей. Вокруг стола 4 стула – в отличие от стульев на даче бабушки, дешевых и одинаковых, тут 2 были обычные, а 2, пусть и легкие, но не без изысков и налета монументальности стиля «ампир». В углу – застеленная кровать, над ней – ковер, на полу тоже ковер, рядом кресло с меховой подстилкой и колесиками. Еще тут была приставная лестница, нет, целый перекрашенный в черный и переваренный скоб-трап, ведущий в мансарду (в потолке был врезан люк), красный угол со старинными иконами и простой шкаф. На полочке – старые книги, включая дореволюционные со старославянским шрифтом на форзаце. Рей смотрела и оценивала: «Псалтырь». «Часослов». «Святое Евангелие». А вот современное издание – двухтомник Валентина Распутина. Внизу – несколько газет и «толстые» журналы «Знамя» и «Наш современник» за 1986 год. Все это разместилось так, что обитателям не было тесно. Рей отметила, что дача дедушки напоминала кабинет, где все было подчинено цели работать, отдыхая, а здесь был устроен уютный дом. — Чего-то не хватает, - заметила Рей. — Гостьи дорогие, не поможете сготовить еду? – попросила Клавдия, вытащив откуда-то клеенку. – Сами все только что с поезда! — Хорошо. А телевизор? – спросила Аска. — Зачем он мне? – спросила Клавдия. – Только страсти нагнетает, место занимает, стоит дорого. Мне радио хватает, брешет и брешет себе. Лучше, чем соседские сплетни, заражающие грехом осуждения. Радиоприемник, похожий чем-то внешне на CB рацию, расположился на полочке у окна. С разрешения, пока хозяйка смотрела в тумбочках возле импровизированной кухни, Аска сняла его посмотреть. Модель «Маяк-2» Днепропетровского радиозавода. Куча диапазонов – УКВ, КВ1/КВ2/КВ3/КВ4, СВ, ДВ. В 2011 таких не делают. Вообще не делают, совсем-совсем не делают, закупают в Китае. — Понравился? – спросила Клавдия. - А вы куда едете? Помогите… Пока ставили кипятиться воду, резали зелень, Клавдия поведала, что у нее еще один транзистор лежит, старый уже, сломанный. Вы ж в какой-то лагерь по распределению едете? Могу отдать, пусть юные радиолюбители руку набивают. — А как же вы без телевизора? А Новый Год? – спросила Рей. — В Новый Год идет строгий пост, - ответила Клавдия. – Да и пусть дети смотрят, мне там нечего. Алкогольные страсти, блуд, срам под названием «Ирония судьбы»? Прасковья Матвеевна сегодня его ругала, хоть и не в церкви, но понимает! А ты? — Мне тоже не зашел, - ответила Рей. – Я б на месте Наденьки позвонила бы 02. Мало, вдруг этот Лукашин уже проверил деньги и драгоценности, а теперь прикидывается пьяным в якорь. — Не только, – ответила Клавдия. – Надя говорит, что уже сколько лет встречается с женатым мужчиной! Это грех, и его со всех экранов! А еще что показывают? Как один совхоз собрал столько-то овса и пшена, а другой столько-то? Толку мне с этой цифири и этих ярмарок тщеславия, если в городе очереди за продуктами, и если люди так и живут в грехах, как жили. Зависть, мшелоимство, гордыня, а сколько клеветы на церковь! Вот все по зрелищам ходят, книги читают, а душа, душа-то какая? Что там, в душе, на самом деле? Все вещи, все земное! А ведь говорят люди умные, не гонитесь за земным, живите скромно, не ищите ничего для себя, не уклоняйтесь от страданий – радости все равно на земле нет, будет лишь на небе. Как у Иова многострадального, слышали о таком? Бдите, потому что бесы кругом и везде! Хорошо бы, мне тайные монахини говорили, сразу в монастырь уйти и ждать конца света. Что Богу предъявите по смерти? Немецкий гарнитур и японский магнитофон? Ему это не надо! Ему души наши, души нужны! Рей была уже не рада, но тут Марина пришла на помощь – в ведрах кончилась вода. — Сходите, наберите! А твоя подруга пусть зелени нарвет и земляники! Она умеет с фонарем обращаться? — Вроде, да! А где она? Рей и Марина выскочили на улицу. А где Аска? Что-то похожее оказалось в самой дали, за теплицей. Вроде, сидит, о чем-то думает. — Бабушка проповедует? Она это дело любит, и правильно, - ответила Марина. – Она желает нам спасения. В монастырь уже не возьмут, а молиться надо. Она молится много: кафизмы из Псалтыря читает, службы по Часослову. — Я видела книги. Старинные, потертые. Дореволюционные? — Конечно. По ним в церкви служили. Церковь погибла – сначала большевики закрыли, потом попала бомба. — А сама ты молишься? — Да. Утреннее и вечернее правило. Владыка сказал, что остальные подвиги пока рано. Рита, мало только читать, надо и понимать прочитанное. На улице ночь, света нет, ничего не видать, кроме контуров растений и деревьев. Стрекочут кузнечики, шелестит листва на деревьях, да над ухом прозвенел комар. С капустного листа вспорхнула ночная бабочка. Где-то рядом снова заиграла музыка, но так, что мелодию не разобрать. Марина заработала фонарем – появился свет. — Я сейчас коромысло возьму, - сказала она. — А вон тут что, под брезентом? — «Таймень-2». Дядя увлекается греблей, у него разряд, выступает в сборной завода. У него еще надувная лодка есть. Перед домиком стоял колодец, накрытый покатой крышей с металлическими створками дверей, взятых, похоже, с какого-то электрощита. Внутри – ворот с вентилем и ведро на цепочке. Рей похожий вентиль где-то видела. Совсем недавно. А еще раньше – на корабле, где ходил отец. Точно, корабельный! Ведро столкнули в воду, плеск, а теперь надо вращать вентиль (он отлично смазан). У дедушки не так: чтоб полилась вода, надо неторопливо двигать ручкой насоса. Одно ведро, другое. — Погоди! – Марина надела коромысло на плечи, сходила на веранду, вернулась с ушатом. – Вот сюда еще набери, вместе отнесем, еще надо зелень! Ушат отнесли бабушке, что и читала молитву, и варила кашу. — Соберите себе ягоды, и редиску, - ответила она. Рей и Марина прошли вглубь дачи, где шли ряды земляничных кустов. В свете фонаря хорошо заметные сочные красные ягоды. Созрели! В Калининграде раньше июля никак! Вкусно! — У нас дома огородик, там еще все зеленое, - ответила Марина. Потихоньку разговор перешел на литературу. Марина беспокоилась, как ей писать сочинение. Ее, в отличие от медалистов, никто особо не готовил. Она не была отличницей, у нее на «5» шли химия и биология. Литературой она увлеклась уже с 8го класса. — Кто-то заинтересовал? — Сейчас бабушка заговорила… А я тогда в церковь ходила и спрашивала батюшек, что мне делать. Где изучать православие? Один сказал уходить в монастырь вместо высшего образования. Я узнавала, не возьмут, и родители не поймут. Я с ними говорила, отец ругался, а потом предложил сходить к другому священнику. А другой спросил, какие у нас дома есть церковные книги. А откуда у нас? Он благословил читать классическую русскую литературу. Пушкина, Гоголя, Достоевского – и не по хрестоматиям, а полные тексты, а еще читать заветы пионера и комсомола. Знаешь, Рита, я с удивлением обнаружила, что безбожники много взяли из Православия, и нас учили истине. — Есть такое. — Но в школе, Рита, наоборот, учат, что один герой классово чужд, другой, наоборот, угнетен, и, поэтому, он положительный персонаж, и требуют читать Белинского или Чернышевского! Понимаешь, чем точнее повторишь их пассажи в характеристиках героев, тем лучше! Но ведь «революционер» и «нигилист» Базаров сам понимает, что России он чужд! — Согласна, - ответила Рей. – Выпускное сочинение всегда было такой работой, где, чем точнее повторишь критиков типа Белинского, Писарева, Чернышевского и согласишься с ними, тем лучше. Никакой отсебятины, все строго по канону. А что ты на самом деле думаешь про того же Раскольникова и его прозрение, про прозревшего Базарова, нужно только тебе. Знаешь, скажу так: напиши, как от тебя хотят, и забудь как страшный сон. — Печально, - ответила Марина. — Как вас учат, смирись. Потом, если будет желание, напишешь отдельную статью, - ответила Рей. – Пойдем. Ася! Кажется, еда уже готова! Рей отметила, что в литературе к 2011му ничего не изменилось. Нет, идеология классовой борьбы, деления на угнетателей и угнетенных сменилась на изучение психологии характеров, попытки разглядеть в них людей, а не подогнать под клише. Но сама суть сочинения как повторения мыслей Писарева, Белинского, Чернышевского, Добролюбова так и осталась. Шаг влево, шаг вправо – снятие баллов. Аска же, когда начались богословские споры, предпочла отойти на улицу. В домике она тоже не появилась. На зов не откликнулась. — Ушла куда-то. — А что Вы ей сказали? — Еще раньше, чтоб не искала хорошей жизни и радостей в жизни. Их не будет, и это не цель христианина. Если она о чем-то переживает, то пусть радуется, что ей выпало страдать и переживать. Награду получит. Иова многострадального помните? — Вам КТО ТАКОЕ СКАЗАЛ? У него самого все в порядке? – спросила Рей. — Я что, что-то не так сказала? – теперь уже удивилась Клавдия. – Это опытные тайные монахини говорят, катакомбные священники, сокровенный катакомбный старец. Они не могут ошибаться… Или? А вот ты как думаешь? — Я, когда такое слышу, - ответила Рей. – То понимаю, что услышу какую-то чепуху. И то, что вы сейчас сказали, это сплошная безнадега и пессимизм. Может, сразу предложите в гроб лечь? — Но ведь какие-то святые в гробах спали… — Бабушка, - вмешалась Марина. – Здесь не древние святые, а обычные люди! Я вот этого не пойму, зачем монашеские обеты возлагать на обычных людей? Мне, между прочим, в тайной монашеской общине так и сказали, что мне как мирской девушке, у них делать нечего! А ты на службе была же, помнишь? — Ты к чему? – вздохнула Клавдия. — Ты помнишь, о чем просят? Ну, когда дьякон говорит: «Миром Господу помолимся!» Просим Бога спасти нас, помиловать, дня свята, мирна и безгрешна. О чем еще – о спасении и помощи Божьей! А не о том, чтоб навлечь на себя все больше и больше проблем и неприятностей! Есть такая наука, - подумала Марина и продолжила, - Медицинская этика, медицинская деонтология. Взаимоотношения врача и больного. Если я буду говорить больному, что радуйтесь, что заболели, после смерти получите награду… Что будет? Минимум – жалоба главврачу или завотделением! Это не издевательство – больной пришел за помощью, а я его отправляю гроб готовить! При капиталистах еще и визитку гробового бизнеса надо было дать. Максимум – ухудшение состояния больного. А святой Василий Великий? А целитель Пантелемон? А Господь, в конце концов? Они исцеляли и помогали людям, а не толкали падающего. И нас, комсомольцев, учат помогать людям, как учила Библия. Так, может, будем им следовать, а не каким-то непонятным теткам? — У кого личная жизнь не сложилась, - дополнила Рей. — Много вы понимаете! Слишком умные все стали! – ответила Клавдия. – Вот при Царе как было, все молились, в Бога верили, в церковь ходили, каялись в грехах! А вы предлагаете со своим социализмом, что пришел человек, и без покаяния, скорбей его исцелили! Не бывает так, не поймет он, опять станет слишком хорошо жить! От горшка два вершка, а уже все знают! А как война настанет, сразу в церковь броситесь, но поздно! Рей махнула рукой и выскочила за дверь. А Маринка оказалась не такой простой и смиренной! Смышленая девушка! У ее бабушки гремучая смесь. «Станет хорошо жить!» 3-4 года, и увидите, как вам «станет хорошо жить», кликуши! Аска обнаружилась на другом конце дачи с телефоном, где и пребывала все время. Она уселась на самодельную скамейку, разложила горсть земляники и смотрела в экран на фотографии из немецкого детства и поездок в Питер. Она думала, как бы отсюда куда-нибудь свалить. Попросить соседей, благо, на даче рядом кто-то есть. Они сидят в домике, что-то отмечают, скоро спать пойдут. Нет, не годится. Эта Клавдия что, специально несет? То какие-то порядки из XVII века и раньше, а сейчас вообще какой-то бред. Нравится страдать – так почему ты сидишь на даче, а не в полуподвале или коммуналке с алкашами? Или она из той породы, у кого сейчас пока что нормальный уровень жизни, неплохая пенсия, сад-огород, дети пристроены, а она все недовольна и думает, что живет не так? Кстати, на исходе СССР многие так думали. Не ценили, что имеют, а теперь ностальгируют. Посмотрим, что ты после 1992 или 1991 (когда там эта убийственная павловская денежная реформа свалилась?) скажешь? Об этом мечтаешь? — Мяу, МРРР, МРРР! – Аска обнаружила, что к ней подошла поластиться и помурлыкать местная кошка, только рыжая. Девушка запустила руку в шерсть, погладила, а кошка в ответ продолжила мурлыкать и тыкаться мордочкой в ноги, а потом разлеглась на коленях. Прямо чует, что человеку плохо. Шаги. Рей, да, она. — Рей! – сказала она. – И ты поверила? — Нет, конечно. Я просто не стала спорить. — А сама-то, как считаешь? Что у них там за клуб мазохистов? — Мне было все равно, но Маринка умнее оказалась. Она бабушку разнесла по фактам. — Что? – теперь в темноте было видно, как Аска удивилась. – Почему? — Я поняла так, что внучка была занята. Училась, и в храм ходила редко, общалась со священниками, за ней родители смотрят. А за бабушкой Клавдией никто не смотрит, даже родные встречать не приехали. У нее пенсия, она живет хорошо, может в храм ходить и сидеть с товарками на скамейке, только обсуждать не сплетни, а свое бабкино богословие. Помнишь, у Островского, в «Грозе» была такая второстепенная барыня? — Помню. Там какая-то Катерина была, ее еще «лучом света в темном царстве» называли, не поняла, почему. Лучше бы сходила, отметилась в ПНД. И барыня та тоже. А я хочу поскорее забыть эту тягомотину. — Тогда ПНД не было. А «лучом света в темном царстве» ее назвал критик Добролюбов, а школьное литературоведение повторяет до сих пор. — А вы о ком тут? – спросила Марина. Она переоделась – сменила платье на сарафан. — «Грозу» вспомнили, - ответила Рей. – Катерину, а сначала – кликушу. Была там такая, всех пугала «геенной огненной». — И эта Катерина тоже не подарок, - ответила Аска. – Я даже с литературы отпросилась, лишь бы не участвовать в этом дурдоме по ее обсуждению. — Пойдем ужинать! – позвала Марина. – Еда готова! Я проведу! Лисичка, тебя что, не кормили? — Мяу! – ответила кошка и скрылась в кустах. Пошли. Марина заметила: — Лучше бы пошла эта Катерина в монастырь на покаяние или к священнику. — А почему не пошла? – спросила Рей. — Так решил автор. Я б подумала… — А все потому, что когда происходила «Гроза», - ответила Рей. – Уже не было лубочной картины, будто бы на Руси была духовность и православие. Уже тогда народ сначала шел в храм, а потом ругал попов. — Ты, наверное, сейчас Льва Толстого вспомнишь? – спросила Марина. — Это еще до Толстого, и без Некрасова, - ответила Рей. – Думаешь, крестьяне читали «Кому на Руси жить хорошо» и его гражданскую лирику? Не думаю. Они сами видели весь бардак. — А это что? – спросила Аска, увидев на соседней даче какое-то непонятное сооружение, и направила фонарик, купленный на Центральном рынке. Это была длинная доска, подходящая к колодцу, а конец расщеплен и опален – Молния шарахнула? — Это ж колодезный журавль, доставать воду, работает по принципу рычага, - ответила Марина. – Чтоб прикладывать меньшее усилие. — Лучше бы как у вас, или насос как у бабушки с дедушкой у Рей. — Кто что достал, - ответила Марина. – Зато у соседа есть электрический инкубатор. — Цыплят что, ли выводит? – удивились Рей и Аска. — Да. Проходите. С бабушкой лучше не спорьте, у нее другой взгляд на мир. У меня родня по бабушке из крестьян, они еще до Александра II выкупились на волю, у них была мельница и орудия труда, а после Столыпинской реформы прикупили земли. — А в 30Е? – спросила Аска. – Раскулачили? — Нет, сами вступили в колхоз, рук уже не хватало землю обрабатывать, а власти выделили им трактора и комбайн. Но сослали священника, пришел какой-то обновленец, потом ушел, из церкви сделали сарай для скота. Марина пропустила Рей и Аску внутрь. Они шли осторожно, что там бабушка еще придумает? — Если что, на улицу! – шепнула Аска. — Еда готова, - ответила Клавдия. – Девушки, руки мыли? И зачем вы в ваших джинсовых куртках? Надеть нечего? А у вас там какие-то наряды были! — Да, - ответила Аска. — Так давайте переоденьтесь! – попросила Клавдия. – Такая радость, добрались до дома. Жаль, вы завтра уедете. — А как ваш сын отнесется, что мы сюда приехали? – спросила Аска. — Нормально, - ответила Клавдия. – Все же Марине надо поступать, а мне и моей подруге нужны помощницы. Старость уже, радикулиты, остеохондрозы. Я вас свожу в Собор, в музей, познакомлю со старицей Агриппиной. Зря ты, Рита, про нее. Она благодаря тому, что молилась и верила, выжила в аду, раненых из руин вытаскивала. Спать, кстати, будете на чердаке! Девушки вздохнули и полезли с сумками наверх по скобтрапу. Освещенный лампочкой чердак. Не заброшен, обитаем. Тут было тесно, но на удивление уютно, даже нашлось место для раскладушки. Развешана старая одежда, темнеет рундук. Настоящий, корабельный рундук из дерева, и, как положено, с историей. Аска показала на отметины и торчащий из лакированной доски кусочек металла. На маленьком столике у чердачного окна – какое-то растение в болванке от снаряда, на полу 3 свечи из снарядных гильз. А из окна видны ветви яблони с наливным «Белым наливом»! Неплохо! Проснулся утром, сорвал яблоко, зажевал, и вниз, в горницу. Или через дверь на улицу, если там не убрали лестницу, иначе будет больно. — Там выход на крышу веранды, можно загорать, - заметила Марина. Наблюдает, чтоб ничего не пропало. Аска и Рей переоделись в платья. Аска надела подаренное украшение, оказавшееся в цвет платья, уговорила Рей надеть бусы. Если уж красоваться, так во всем! — Знаешь, - заметила Аска, - Я не для того тут живу, чтоб добровольно идти в ад. — И правильно. — Какие у тебя красивые бусы! Где достала? – спросила Марина. – Или кто сделал? —Мой пра-прапрадед, - ответила Рей. Девушки спустились вниз, на глаза Клавдии. — Какие красивые! Почему замуж никто не берет, красны девицы? Руки хоть помыли? Умывальник на веранде. Когда Аска, Рей и Маринка вернулись, каша уже была разложена по тарелкам, рядом стояла зелень и хлеб. Даже бабушка Клавдия приоделась, сменив старое платье на голубой сарафан. — У нас такая традиция. Мы вернулись из путешествия, - заговорила она. – Надо пусть скромно, но отметить. У нас всегда так было и, надеюсь, будет. Мы вспоминали, говорили, просили помощи! Давайте помолимся! Бабушка прочитала молитвы, отдельно – об упокоении убиенных воинов, погибших в Великую Отечественную войну. — Самое лучшее, что мы можем сделать, помимо памяти об их подвигах, - объяснила она, и все уселись за стол. – Там столько народу, столько наших православных погибло! Рей тактично поинтересовалась, есть ли у Клавдии супруг, и где он. — Помер в прошлом году, - ответила бабушка. – Прожили 40 лет душа в душу, обвенчались, 3х детей вырастили. Один сын в Рязани, другой здесь, дочка вышла замуж, теперь на Украине, в Николаеве, работает на заводе в честь коммунаров с супругом. — А что делают? – спросила Аска. — Корабли строят, - ответила бабушка. — Я смотрю, у вас тут корабельные детали, - ответила Рей. – Вентиль в колодце, рундук, кажется, штурвал у вас где-то мелькнул. Штурвал висел в шкафу, за книгами. — Рундук, похоже, участвовал в Сталинградской битве, - заметила Аска. — Это тесть помог. Он в нашем, волгоградском порту работает. Да, сундук, как вы говорите, подняли со дна Волги. — А про деда расскажите, пожалуйста, - попросила Аска, наворачивая кашу. Жизнь бывшего мужа Клавдии, Андрея Филипповича Нефедова, складывалась так: родился, учился, пошел на Тракторный завод. Началась война – завод перешел на выпуск танков Т-34 и Т-60, а Андрей Филиппович с его бригадой помимо Тракторного помогали заводу №264 развертывать выпуск Т-60 и танковых башен. В августе 1942го его бригада уже в разрушенном цеху, когда сводная группа заводского ополчения отбивала атаку немцев, под огнем и бомбами доделывал последние танки и сам вел Т-34 в атаку. Выжил. Потом едва успел вывезти документацию, ценные заготовки и раненых товарищей на уцелевшем автобусе до переправы, а оттуда в Астрахань. В пути был ранен. Потом трудился в Астрахани, на танкоремонтном заводе, попал на фронт, прошел от Сталинграда до Прохоровки, снова был тяжело ранен. — 12 августа? 1943 года? – уточнила Аска. Марина и Клавдия поправили: — 13 августа! Сражение под Прохоровкой шло почти неделю, - объяснили они. – А 12го был не очень удачный контрудар Ротмистрова! Тогда он уцелел, а вот на следующий день его подбил «Тигр». Опять ранение, опять эвакуация под обстрелом, госпиталя. Он вернулся, форсировал Днепр, сражался за территорию… — За плацдарм? – уточнила Аска. — Значит, за плацдарм, - ответила Марина. – Они переправились, чтоб помочь пехоте удержать выгодную местность. Прошла неделя беспрерывных боев – и опять ранение, второе, на переправе, опять госпиталя. Потом он служил в тыловом учебном полку, готовил пополнение, и воевал под Бреславлем, где встретил Победу. После войны вернулся в Сталинград, на родной завод, познакомился с Клавдией, что по комсомольской разнарядке отправилась на восстановление хозяйства. Последние 20 лет уже просто доживал, сначала на 3й, потом на 2й группе инвалидности, перенес 3 операции. 3 серьезных ранения, увы, не шутки. — А он не пил, не курил? – спросила Рей. Маринке как раз в назидание. — Нет, что вы! Курил махорку, а как вернулся, бросил. Пил только рюмочку на 9 мая с оставшимися в живых однополчанами и коллегами: нельзя. — Замечательный дедушка, помяни его Господь, - вздохнула Маринка. — 65 лет протянул, - ответила Клавдия. – Последние 10 на 2й группе. А его коллегу бес алкоголя сгубил за 3 года, всякие «Солнцедары» и прочая бурда. А ваши дедушки живы? Кем они работают? Аска ответила, что ее дед военный. Рей кратко сказала, что ее дед, бабушка, мама и отец моряки. Дед воевал в Севастополе, эвакуировался и до конца войны служил на флоте, а сейчас работает на СРЗ и ходит в море. — Рита, а что у тебя за бусы? – обратила внимание Клавдия. – Откуда взялись? Рей и так своим фамильным украшением произвела фурор, когда камень ярко засверкал в огнях люстры вместе с серьгами. — Мой далекий прапрапрадедушка сделал. Еще в прошлом веке. — Это бусы не наши, это дворянские. Наверное, во время революции достались? Или у тебя предки из дворян были? — Нет, еще раньше. А что? – спросила Рей. – Понравились? Нет, крепостные. — Это он для себя делал? Или для бар? Грех это, Рита, носить чужое. Покаяться бы надо, и отдать их в церковь или пожертвовать, как в книге «12 стульев». Прочитала? — А я тут причем? – спросила Рей. – Это для нашей семьи, для моей прапрабабки. — Это касалось тех, кто бусы воровал, - отозвалась Аска. – Например, перед нашим отъездом их украли. Вор, когда удирал, покатился кубарем с крыльца и выронил, а позже милиция его поймала. А еще раньше, в годы войны, к бабушке Риты клеилась какая-то тыловая крыса, и тоже хотела бусы отжать, как у нас в Омске говорят. Вместо бус пришел СМЕРШ и отправил его в штрафбат, освобождать Новороссийск. И все. — Ася! Честно? Его СМЕРШ забрал за болтовню! – ответила Рита. — Он и к твоей бабушке клеился. Бабушка успела сказать, или ты не услышала. Ко всем санитаркам клеился. — Что за болтовню? – спросила Марина. — Что? Сидел этот в тылу, медали и ордена вешал, - ответила Рей. – Вина кавказские пил и рассказывал, какой он крутой и секреты. А потом на госпиталь и другие объекты, когда туда снаряды или раненых подвозили, сыпались бомбы. — Какой ужас, - отозвалась Клавдия. – Рита, ой, не верю, слишком хорошо для нас смотрятся. Вот при царе все знали свое место, были сословия, было православие и духовность! А с революцией все перемешалось, в Бога не верят, грех стоит. — Ага, - ответила Рей. – При царе тоже греха хватало, когда помещик насиловал крестьянок, запарывал их мужей и отцов, а поп ему прощал грехи, а на жертв епитимьи накладывал! Очень духовно!! Что смотрите?! У бар свое Евангелие было?! — Господь людей на дворян и крестьян не делил, насколько я знаю, - ответила Аска. – Когда появились Адам и Ева, где были дворяне? Не подскажете? — Ой, ой, извините, не будем, - Клавдия пошла на попятный, да еще зажмурилась, когда отсвет от бус ударил ей по лицу. – Но я б советовала их не надевать, а, лучше, отдать в музей, как у Ильфа с Петровым, и смотреть на свои грехи, а не чужие. Простите, а крестьянки эти молились? Или соблазнительно себя вели…. — А, может, кто-то из дворянского рода сам лазил под каждую юбку, кобель вонючий? – спросила Рей. Аска уже ткнула ее под столом, дескать, не закипай! Нам тут еще конфликта не хватало! Рей продолжила уже тихо: «И сдох потом как помойный кобель со своим титулом!» — Не, в самом деле! – ответила Аска. — Мой прадед рассказывал, что при помещике было нормально, у них был престарелый коллежский асессор, да? Так назывался? Он просто у себя доживал век, вел переписку, ходил на охоту, курил вино, а мой прадед делал для него заготовки из рыжиков. В церковь все ходили, посты соблюдали, а ты мне какие-то страсти говоришь, как из уст большевиков 20 годов. Деточка, ты уж прости, но сними эти украшения, не надевай, а еще лучше, спрячь и покажи старице Агриппине. Как она скажет, так и будет. — Эта кто служила санитаркой в годы войны? – уточнила Аска. — Да. А она с 18и лет в Покровском девичьем монастыре в Воронеже, потом в катакомбах, и не приняла сергианство, как учил митрополит Анастасий. Он учил, что истинным христианам вообще нельзя общаться с сергианцами даже в быту, вот как! А мы слабы… Так Агриппина тверда в истине, людей насквозь видит, говорит, кому с кем сочетаться браком, кому в монастырь идти, в общину, крестит, отпевает. Грехи отпускает. — Что не приняла? – удивилась Рей. – По-русски можно? И почему в тайный? — Сергианство. Декларацию патриарха Сергия, что примирился с большевиками, и, поэтому, считает, что церковь отпала, и советскую власть не признают. А тайный, потому что катакомбное православие сейчас под запретом, гоняют, сажают за тунеядство, за проживание без документов. Агриппина сама прошла лагеря, 3 года назад лежала в дурдоме, и сейчас терпит поношения – прописка нездешняя, соседи-атеисты регулярно жалуются. Хорошо, есть люди, что ее помнят по войне. А так зайдете, поговорите, поможете ей огород прополоть, а то ей за 80, и немного рубликов подкинете. Маринка, внучка, ты тоже к ней сходи, обязательно, умных духовных советов послушай! Она тебя жизни научит, совет даст. Маринка очень недовольно посмотрела на бабушку. — Так она в расколе, ничего? А кто с раскольниками общается… - ответила девушка. – Бабушка, ну, осторожнее надо быть! Мне уже владыка Симон дал совет! — Не в расколе, а в православной катакомбной церкви. Все равно, верит и опыт у нее большой, так что надо прислушаться. Понимаешь, она говорила, что легкой жизни не будет, и требовала ее не искать! Мы совсем заелись, потерпеть не можем! Нам хорошую сытую жизнь подавай, чтоб медицина, пенсия! Рей и Аска переглянулись. — Ася, ты ж в Германии была? Расскажи, как там, – попросила Клавдия. – А то, чувствую, опять будут споры. Расскажи, как живут буржуи. Теперь настал бенефис Аски. Она вспомнила, как с дедом Людвигом и дедом Гельмутом (умолчав, что еще с матерью и парой родственников) приехали в город Хоккенхайм на уик-энд: в субботу была гонка Формулы 3000, в воскресенье гонки Porsche Super Cup и Формулы-1. Аска описывала, как они стояли в пробке, как потом разместились на стоянке, как ходили по паддоку, беседовали с болельщиками, хозяевами команд и самими гонщиками. У Гельмута тут полно знакомых и даже болельщиков, кто еще помнил его выступления в Кубке Порше 944 Турбо и старты в Кубке Порше КАРРЕРА Германии , и тут же рядом оказывался корреспондент канала «ЕВРОСПОРТ». Видела машины – пока еще беспомощные, на домкратах, с раскрытыми дверями и капотами, без колес, над которыми, словно хирурги, трудились механики. Гельмут на чистом немецком рассказывал, что эти тонкие настройки потом обернутся высокой скоростью и меньшим временем прохождения круга. — А мотор регулировать? – спросила Клавдия. — По-моему, нельзя, а управляющий компьютер опломбирован. После финиша его проверяют судьи. — Интересно. А как там с угнетением пролетариата? – спросила Клавдия. — Никак. Люди работают и получают зарплату, – ответила Аска. – Никто никого не угнетает, люди приходят посмотреть на гонки, на своих кумиров, а кто-то – сделать им машину. После гонок народ или едет домой, или отмечает победу в баре. — А зарплаты там какие? – спросила Клавдия. — Не знаю. Но потом механики могут хорошо устроиться с такими-то умениями! Или в сервис, или в другую команду, или в тюнинговую фирму. — А про социализм тебя не спрашивали? – поинтересовалась Клавдия. – Кажется, ты уже говорила в поезде. Как к тебе относились? — Никому эти социализмы и капитализмы на празднике спортивной жизни не интересны, - ответила Аска. – Всем интересно, кто сегодня победит, у кого какая тактика и сколько топлива залито. Интересно, что нового с контрактами – где освободилось место, кто куда уходит или приходит, и сколько заплятят. — Дорого стоит? — Конечно. — А деньги там откуда? — Спонсоры. Реклама, – ответила Аска. – Все эти гонки показывают по ТВ, пишут в газетах. А на машинах рекламные логотипы. — А народ там голодает? – спросила Маринка. – Нам лектор из ВЛКСМ рассказывал, что народ там голодает, богатые жируют, и у всех реваншистские настроения. — Не голодают. Там и дефицита нет. Куча супермаркетов. Там все есть, полки полные. Продавцы там не хамят, у них клиент всегда прав. — Универмагов? – спросила Клавдия. – И денег хватает? — Я б не сказала, скажем так, у немцев деньги есть, но они экономят, ждут, когда будут скидки. Они платят много налогов – налог на доходы, налог на машину, плата за аренду жилья (много), налог на телевизор (содержат государственное ТВ). Платят медицинскую страховку – иначе скорая отвезет в морг. Зато люди видят, на что идут их налоги. Дороги и улицы чистые, поезда и автобусы ходят по расписанию. Это из того, что я помню. А, еще мусор надо сортировать! Бумагу отдельно, пластик отдельно, металл отдельно, стекло. Все в свой контейнер. — А природа там какая? – спросила Марина. – Говорят, что загрязняют. — Я б не сказала. В Хоккенхайме вообще лес, трасса посреди леса проходит, а тропинки обвязаны лентами, чтоб не утаптывали почву. Аска еще немного рассказала о Германии, и что не прочь бы туда вернуться. ужин сменился вкусным травяным чаем с хрустящим советским печеньем. — Может быть. Тем более, что я могу получить гражданство, - ответила Аска. — А что оно тебе даст? – спросила Марина. – Будешь там как фрау, загнивать. Язык… — Знаю язык. Но мне на моей родине хорошо, и буду скучать по Союзу. Везде свои плюсы и минусы. Например, тебе, если ты поступишь, выучишься и решишь переехать, придется сдавать все заново. Сдашь – устроишься по специальности, а врачи в Германии зарабатывают хорошо. — Ладно, - ответила Клавдия. – Ох, посидели, пора и на боковую. А далась вам эта Германия, я б на вашем месте посоветовалась бы с людьми. С той же Агриппиной, или со старцами, что они скажут. Вдруг, скажут идти в монастырь или тайную общину? Сейчас тайных катакомбных общин уже мало, вот, Агриппина одна осталась. Не хотят молодые к ней идти, страдать ради будущей жизни, все за дефицитами бегают и по южным курортам разъезжают. Рита, а вот бусы у тебя с грехом, не по чину они тебе, лучше пожертвуй. Эх, простите бабку старую, ну, не привыкла я политес разводить, говорю, как есть. Спать будете на чердаке. — А транзистор вы обещали, - начала Аска. — Завтра заберете. Пора. Ночь на дворе. Часы показывали 23:36. Девушки по скоб-трапу поднялись на чердак. Маринка улеглась на раскладушке, гостьям постелила на полу, погасили свет. Спать после долгой тряски в поезде совершенно не хотелось, да еще снизу было слышно, как Клавдия читает долгую-долгую кафизму из Псалтыря. Хотелось поговорить. — Вот зачем нас к этой бабке тянут? – спросила Рей. – Ты сама к ней ходишь? — Уже сходила, - вздохнула Маринка. – 4 года назад. Было видно, что девчушка не горит желанием вспоминать. — И что тебе эта «старица» посоветовала? – поинтересовалась Аска. — Это было еще 4 года назад. Тогда еще Андропов был жив, дружинники ходили и ко всем приставали, «почему не на работе». Я на каникулы к бабушке приехала. Бабушка сводила в собор, а потом кто-то ей шепнул, что вернется какая-то «черница», «старица», что крестит, венчает, отпевает, проповедует, исцеляет. А то в то время опять стали церковь зажимать, служб стало мало. Чекисты пугали, да и попы все были перегружены. Неделя подошла к концу, мы пошли. Это сейчас Агриппина живет недалеко, тогда она принимала где-то на улице Окольной. Там еще холмы, поле, мусор в канаве, воняет. Зашли. Какая-то дача, там какие-то мужики, небритые, немытые, их называют «бичами», потом несет на метров 10. Похожи на волжских бурлаков с картины Репина. Какие-то старухи, словно с картинок из учебника истории про XIX век. Разговоры у них, что вот-вот конец света, все сгорит, или что кого-то посадили, кто-то 15 суток отбывает, кто-то в ЛТП, кто-то умер, его отпеть не смогли, душа в ад пошла. Рядом еще люди, но уже с нашей современности, они не понимают, куда попали, но предполагают, что так и должно быть. У них свои проблемы: кто-то болеет, кому-то надо дочку замуж, а приличных мужиков нет, кто-то просит помолиться за бабушку, кто-то за дедушку, какая-то дама влюбилась в женатого мужчину. Начался прием. Все сразу какие-то нервные, боятся, какая-то тетка ходит, требует денег, выдергивает всех невпопад. Люди выходят, плачут навзрыд, убегают, кто-то громко ругается. А тут сама Агриппина вышла, в черном, как давай орать! Визжит, слюной брызжет, как она ненавидит советскую власть, желает всем вождям и каким-то «сергианствующим» смерти, славит Николая Кровавого, говоря, что его за рубежом уже признали царем-искупителем. Вы представляете?! Говорит, что Распутин какой-то был великий духовный старец, а мы все грешники, по нам ад плачет, такие-сякие. Моя бабушка ни жива, ни мертва, я уже ее потащила, мы куда-то отошли, как мимо нас промчался милицейский «козлик», остановился. Потом слышим сирену скорой помощи. Бабушка говорит, чтоб никому не рассказывала, она сама в шоке. Мы заблудились, вышли, встретились еще с каким-то товарищем, он сказал, что якобы приехала милиция, ОМОН, всех избили дубинками и развезли по отделениям, а Агриппину забрали психиатры. Только отошли, за нами черный «Жигули». Представляете! Подъехал, открылась дверь, оттуда какой-то парень вышел и нас пригласил туда. Сели, у них там телефон в машине, он какую-то корочку показывает. — КГБ? – спросила Аска. — Да. Короче, нас отвезли на какую-то дачу, допрашивали, что мы делали, откуда узнали. Оказалось, это была секта катакомбников. Они не признают СССР, живут без документов, не устраиваются на работу, распространяют антисоветскую литературу из-за рубежа, а потом отвезли до ближайшей остановки, взяв подписку. Грозились, что если еще раз меня увидят, отправить в детдом, а бабушку в дурдом. Бабушка говорит, что отбрехалась, что не знала, куда идет. Но потом ей штраф выписали. — Ого, вот приключения! – ответила Рей. – А ты тогда уже в церковь пришла? — Пришла уже после всего этого. Священник меня поругал, сказал, что я чуть не стала мученицей сама не знаю, за что, но и объяснил, куда мы попали. Оказалось, что и в Рязани, в моем приходе, люди ходили в катакомбную церковь, но при Хрущеве, когда храмы закрывали, а потом вернулись обратно. Потому что можно было попасть в тюрьму за антисоветскую деятельность, во-вторых, общение с раскольниками – это большой грех. В-третьих, у катакомбников стало некому служить – их священники умирали, а новых не ставили, потому что некому и некого. — Спасибо, Марин! – ответила Аска. — А чего Клавдия нас туда зовет? – спросила Рей. — Давно эта «старица» опять объявилась? – спросила Аска. — В прошлом году, говорила бабушка. Живет здесь на даче, якобы охраняет. Ее судили, дали 3 года, отправили на лечение в психушку, сейчас каждую неделю ходит отмечаться в милиции. Ей еще повезло, что она в годы войны была санитаркой в Сталинграде, награждена медалями, и до сих пор живы люди, кому она помогла, собственно, почему ее в дурдоме не превратили в овоща. Говорит, что в тот летний день ее специально спровоцировали, а среди ее единоверцев был один, нет, 2 агента КГБ, а засада была организована заранее. Бабушка с этой Агриппиной общается, Агриппина хотела постричь ее в монахи, но мой дядя и мой папа против. Я уверена, что хоть сейчас «перестройка» и «гласность», но за этой бабкой до сих пор следят, и если я туда пойду, у меня будут проблемы. — Так почему нас твоя бабушка зовет? – спросила Рей. – Я не услышала ответа. Что, Агриппина эта сама порушила свою жизнь, теперь другим портит? — Агриппине этой уже за 80, она старая, больная, одинокая, у нее минимальная пенсия, - ответила Марина. – Ее жалко. Кто к ней приходит? Моя бабушка осторожничает, а, в основном, еще 2е старухи из ее общины, такие же больные и немощные. — А пионеры, тимуровцы? – спросила Аска. — Не знаю. Наверное, боятся, - последовал ответ. – Только бабушке не говорите. Я тоже боюсь, не хватало еще завалить конкурс! А она просто думает, что вы нездешние, и сможете объясниться, что не знали. Да и как сама бабушка говорит, пострадаете за веру. — За такую «веру» я страдать не буду, - ответила Рей. — Марин, вот объясни, почему твоя бабушка слушает эту старуху? – спросила Аска. – Она хоть благословение брала? Марина в ответ пожала плечами. — Понимаешь, Ася, эта старуха, ей за 80, она всю жизнь страдала за веру, воевала, сидела по тюрьмам и лагерям, для моей бабушки это пример твердости духа и крепости веры. Она считает Агриппину духовно выше, чем священников. Да не всех, но где эти священники, как владыка Симон, и где Агриппина! Вот… — А ты не пробовала ей объяснить, показать священникам? — Моя бабушка выросла в верующей семье. У них в селе открыли клуб, но закрыли храм, а народ тянулся к Богу, а не только к танцам! Вот и стали собираться тайно, звали тайных священников, монахов, вот таких вот старушек. Рей сняла серьги, бусы. Показала Марине, но попросила не примерять. — Это правда, что они какие-то заговоренные? – спросила Марина. – Красивые, ручная работа! Наверное, твой прапрапрадед был искусным мастером. — Только за них его выпороли, и он умер через 3 месяца, - ответила Рей. – Его жену помещик изнасиловал и куда-то продал, осталась моя прапрабабка. Потом этот хряк вонючий к их дочери несовершеннолетней полез и отобрал бусы. — Вот, сочувствую! Извини, не знала! — Понимаю. Но если хвалят крепостное право и брешут, что помещик был отцом для своих крестьян, и была идиллия, я вспоминаю свою историю. И, знаешь, если мечты твоей бабушки (или Агриппины, что Клавдия повторяет) о возврате крестьянской общины, крепостного права и помещиков сбудутся, я уеду на ПМЖ в Германию к Аске или еще куда. Не для того революцию делали, чтоб опять скатываться в рабство. — А с помещиком что стало? Я слышала, ничего хорошего. — Но эта грязная скотина с дворянским титулом не учла, что мастер проклял всякого, кто посмеет взять их без разрешения. Короче, пропал помещик, он же ко всем девкам лез! А потом нашли его, поеденного раками, в вонючем пруду. Мертвого. Когда отпевали, радовалась вся деревня, а моя прародительница недалеко от пруда нашла бусы. — Понятно. А ты сама не боишься? Может, снимешь проклятье? Мне один священник говорил, что нет ничего невозможного. Зачем оно тебе? — Мне бусы вручила бабушка, а защиту я снимать не буду. Между прочим, их один местный алкаш попытался украсть. Навернулся и бросил у подъезда. — А потом мы видели, как его милиция паковала в «козлик», - ответила Аска. — Еще эти бусы приносят счастье, - заметила Рей. – Именно поэтому мне их подарили с наказом передать дочке по наследству. Снова тишина. Только слышно, как внизу бубнит Клавдия. Марина уснула, а девушки открыли дверь и выбрались на свежий воздух. Оказалось, что лестница не нужна – они оказались на крыше веранды. Кругом темно. Все окрашено в разные оттенки черного и темного. Контуры домов, деревьев, построек. Где-то вдали видны огни. Телефон показывает 0:12 минут субботы, 28 июня 1987 года. Послышался лай собаки, еще одной, потом голос: «Врагу не сдается наш гордый»… - и голос резко оборвался. — Врагу не сдается, а перед водкой капитулировал, - заметила Аска. — Сдался бутылке, - отозвалась Рей. Теперь шевеление началось в доме напротив. Еле слышно заскрипела дверь, потом калитка, и по дороге пошли 3 человека, один светил фонарем, другой (или другая) катил (катила) мотоцикл. Нет, наоборот – девушка светит фонарем, а парни катят мотоцикл и мопед, чтоб не ревом моторов не перебудить дачников. Скрылись. Потом еще несколько человек, и снова установилась робкая тишина. — Квартирный или дачный концерт, - вздохнула Аска. – Мои родители так познакомились. Мама и папа пошли на домашний концерт Егора Летова и Янки Дягилевой. Народу там было полно, и они весь концерт просидели на коленях друг у друга, а сверху еще и кот. Обратно они возвращались уже вместе. — А тут с кем ни познакомишься, а если отправимся обратно? – спросила Рей. Она смотрела то по сторонам, то в насыщенное звездами ночное небо. — А я б отправилась. Не знаю. Вспомнила мать. Слушай, а NERV уже существует? — Почему спрашиваешь? — Вот ты как Рей. Сегодня видели готовую Мисато. В Питере – помнишь, Икарий. Ученый тот, что косплеил Генду. — И поехал на балет «Мертвые души». Не представляю, как из этой так называемой поэмы в прозе сделали балет! Так что случилось? — Ты ж знаешь, что в «Еве»? — Конечно! — Вот. У меня дядя закончил МГУ, стал ученым, получил распределение в закрытый НИИ в Москве. Я не очень знаю какой, что-то с лакокрасочным покрытием для военных. Даже если бы мы попали туда, нас бы не пустили. 90е. Сама знаешь – пока тебе выдадут зарплату, цены улетят в космос, и денег хватит только на булку хлеба. Он говорил, что в НИИ начался бардак. Отделы сокращали, уникальное оборудование продавалось, в 2х лабораториях помещения отдали каким-то коммерсантам. Хуже того, 2х ученых убили, несколько раз видели каких-то странных типов возле института. Говорят, они из Mi6 или ЦРУ были. Мой дядя не стал ждать, продал за валюту квартиру в хорошем доме и уехал в Германию. Впрочем, из его отдела из 4 человек в России остался один – остальные кто в Израиль, кто в Корею (Южную). В Германии дядя развернулся. Сначала помог родственникам, Людвигу с Гельмутом, с подсчетами в аэродинамике, у них в подопечной команде в формуле «Опель» машины не ехали как надо. Потом устроился в фирму, стал хорошо зарабатывать, купил себе Мазду RX7, и помог перебраться нам. Документы – приглашения, билеты, визы. Я тебе говорила, как мы сидели без денег на одних вершках и корешках в 1997м? А ближайший визовый центр в Новосибирске, до него добраться надо! Потом мы переезжали. Папа и дед остались тут, не хотели, а деда не выпустили. Я и в Москве побывала – правда, ничего не запомнила. Мы вышли из аэропорта, сели в машину и долго по МКАД через пробки ехали в другой аэропорт, откуда Airbus компании Lufthansa доставил нас в Берлин. Родители ругались – они сидят без зарплаты, денег нет, все рушится, а в столице «600х» «Мерседесов» больше, чем у немцев! Точно, надо было 2. революцию делать, а то зажрались ельцинские олигархи там, уроды! — А что случилось потом? Ты говорила, что дед Людвиг умер. — Я возвращалась из школы, шла мимо дома, где он жил – там стояла скорая, NOTARZT, деда вывезли на носилках в кислородной маске и увезли в больницу. Инсульт. Это в самый разгар сезона Andros Trophy и зимних этапов чемпионата WRC , что он отслеживал, там его подопечные выступали. 2 месяца в больнице. Что говорить, медицина в Германии его поставила на ноги. Помню, мы через пробки к нему ездили в больницу. Там молодой доктор, из немцев, и еще одна врач, из репатриантов, его вели. Отвечали на вопросы, объясняли, как его лечить дальше и реабилитировать. Он все вспомнил, нормализовалась речь, но требовалась реабилитация и поддерживающая терапия, и тут вылез этот дом престарелых. Дедушка Людвиг не хотел туда. Он думал нанять сиделку или, если уже так захотели, ехать на лечение в Литву, Россию или на Балатон, чтоб и денег сэкономить, и где остались специалисты. — В Россию? – Рей удивилась. — Да. В какой-то санаторий, где остались профи из бывшего 4 Главного Управления Минздрава СССР. Но финансисты упрятали его в тот, что выбрали. А дальше знаешь. Вернулся Людвиг домой. В черном резном ящике и в длинной черной машине, не гоночной, а в катафалке. Скандал, разборки. Завещание. Кризис доткомов. — А чем финансистам мешал дед? — Главный, как же его… Ян, кажется. Я не до конца поняла, но он мутил какие-то схемы с отмыванием через Ичкерию, Косово, Северный Кипр. Регулярно летал в Москву, в Тбилиси, куда-то в Эмираты, в Тирану. Так вот – как-то он спросил у моей матери, что такое «контртеррористическая операция», что такое «спецназ» и причем тут Ханкала и «412 военный госпиталь». В 2000м в Чечне шла 2я война, его какой-то деловой партнер не успел эвакуироваться в Грузию, и во время разговора он был убит. Потом с его спутникового телефона Яну перезвонили и по-русски объяснили, кто он такой, и что с ним будет, а деньги у его партнера вместо заказчиков пошли на лечение наших солдат. Поэтому он делал все, чтоб нас выгнать. Мне пришлось вернуться обратно. — А почему? Без мамы? — Мама уже работала, у нее был ВНЖ. Ты пойми, в 2000м кризис еще не кончился, бюджетники по-прежнему в нищете сидели! А меня ради моей же жизни. — ??? Тебя могли убить? Почему? — Для устрашения, Рей. Чтоб мы молчали, пока будут делить наследство. Ты знаешь про JUGENDAMT? Это служба по делам молодежи. Нас с мамой поставили на учет, а меня уже собирались отправить в немецкий детдом. Сварганить донос – пара минут, выдумать какое-нибудь «психологическое насилие» - запросто! Инспекторов специально этому учат. Или указать, что в холодильнике лежат бананы из LIDL, а не ALDI. А потом – или превратить в овощ, или в какую-нибудь «семью» педофилов, и все, прощай, мама и счастливое немецкое детство! К счастью, нам кто-то сказал, и меня в последний момент посадили в машину и купили билет на самолет. Обломались они там! Пока Ян или кто-то из его людей звонил, договаривался о взятке, самолет уже давно взлетел и пересек границу Германии! Представляю, как этот klein Pimmel матерился! — Повезло, Ась! – ответила Рей. — А моя мама потом тяжело заболела, да еще папа привел мачеху, - ответила Аска. — Понимаю, - ответила Рей. — К счастью, я с мачехой поладила. Она мне помогала. — А как с немцами отношения сложились? — От Людвига что-то перепало, а потом Ян или кто-то из его клана прислал огромное письмо из суда с иском и приговором. Взыскать что-то там какую-то фантастическую сумму, высосанную из пальца – в 2000м кризис на бирже был. Да пошел он, ни пфеннига не получит! А в этом году 10 лет истечет, можно будет попробовать поехать. А с Гельмутом и его родней я переписывалась и переписываюсь по электронной почте, и они прилетали. Гельмут уже совсем старый, ходит плохо, умер в прошлом году. — В Омск? — Да, в Омск. В 2007 году, когда они работали на ралли Trans Siberia, на этапе Тюмень-Омск и Омск-Новосибирск, и в 2008, но уже без Гельмута. Говорили, что пока ехать не надо, срок не истек. Главное, я их увидела вживую! Я еще думала, что один, Ханс, приедет в Калининградскую область проездом из Литвы, или я смогу выехать в Польшу, потому что ему в области делать нечего. Но нет. — А мне интересно, кто ж нас сюда послал, - ответила Рей, не отрывая глаз от неба. – Почему сложилось именно так? Портал выкинул нас в 1987й. Я встретила бабушку. Увидела Советский Союз, о котором мне столько говорили! Калининград свой родной. Сейчас много изменилось. — Тоже хорошо. — Я б еще б туда попала. Знаешь, хотела бы увидеть дом, где жила семья моего одноклассника. Целый замок! — Замок? — У нас в области есть жилой замок Тапиау в Полесске. А его семья жила в форбурге, как они говорили, замка Брандербург, в Ушаково, пока не смогли перебраться поближе, в Шоссейный. Он все хвастал, как играли в рыцарей со старшим братом (он тоже наш лицей закончил), только в 90х замок опустел, и его разобрали. Там лагерь «Солнечный берег» есть, с нашей школы медалистов туда отправляли. Рыбколхоз. И очень красивый вид на залив, что мы видели из «Ракеты», но с берега. Замок «Бальга». — Здесь тоже не хуже, - ответила Аска, глядя в звездное небо. А вокруг по-прежнему безмолвие, редкий стрекот кузнечиков, разок ухнула сова. Вот переругались громким многоэтажным мявом кошки. Где-то моргнул свет и погас. Повеял прохладный ветерок, – Как будто вне времени! — Согласна. А мы еще до «Совенка» не доехали. — Девушки? Вы тут? – дверь со скрипом отворилась. Маринка. — Да. Чего не спишь? — Это вы почему не спите? Бабушка уже легла. — Поговорить захотелось. Мы все в поездах, а тут на свежем воздухе, - ответила Аска. — Хотите дождаться Карлсона с банкой варенья? Нет, ему сюда далеко! – ответила Маринка. – Или что-то случилось? — Случилось, - ответила Аска. – Правда, уже давно. Расшевелили. — С личной жизнью? – поинтересовалась Маринка. – Я не лезу, просто хочу помочь. — Учишься деонтологии? – спросила Рей. — Не бери в голову, - ответила Аска. – Это мои проблемы в моей семье. — Я вас познакомлю с дядей и его семьей. У вас же будет выходной в вашем… куда едете. Приезжайте к нам. Возвращайтесь. Мы с бабушкой желаем вам добра. И вы, смотрю, тоже желаете мне добра. Мне ж не с кем поговорить про веру, про мою жизнь, чтоб без нравоучений, без проповедей, без атеистических клише. Без всяких подковырок из Нового завета: у меня в школе в параллельном классе учился Вовка, у него отец работал в партийной школе, занимался вопросами научного коммунизма и научного атеизма. У него была хорошая Библия, еще дореволюционная. Так он начинал задавать вопросы, там такие дебри! А я не хочу быть доктором богословия! Вот вы говорите просто, объясняете, раскрываете то, о чем я не задумывалась. Вместе пойдем на службу. Может, объясним бабушке, чтоб она отошла от Агриппины. Рей легко улыбнулась. Нет сейчас интернета, где можно скачать, что угодно, и никакой тебе нагрузки в лице начетника с замашками тролля. Да даже если такой объявится, его можно парой-тройкой кликов отправить в черный список с припиской «не надо сношать чужой головной мозг». — Марин, я в таких случаях отвечаю, что в философы или теологи, как их там, не записывалась, и философией ваших Рассела или Беркли меня лучше не грузить, - ответила Рей. – Да, вообще, лучше думай своей головой. — Давайте еще посидим, - предложила Аска. – Красиво как! Полчаса пролетели незаметно. На небе по-прежнему мерцали яркие звезды, ночную тишь нарушал шелест листвы, стрекот кузнечиков, и разок прозвучал обиженный кошачий мяв, и где-то одна за одной пролаяли собаки, сопровождая одинокого путника. Те мгновения, когда нет суеты, и что остаются в памяти, в месте, где по-иному идет время. Место, где можно все обдумать. И все равно тихо-тихо, чтоб не шуметь, перебраться в мансарду спать. Свежий воздух, прохлада, дерево – все как в далеком детстве, даже колебания тела, что пока еще не прошли после поезда, напоминают колыбель.