Желаемое за действительное

У меня была мать — искусная мастерица, Никому в швейном деле с ней вовек не сравнится. В ее пальцах кружились нити, плясали ткани, И она ткала полотно из воспоминаний. Она помнила первый смех и детские слезы, Как баюкала сына, пока он не падал в грезы, Как отец ворковал, всем сердцем меня любя, А я слушал, но не узнавал себя. Мое детство прошло за тысячи миль отсюда, И семья нарекла меня непостижимым чудом, Потому ли соседи глядели, как на проказу? Мол, беду навлеку, боялись порчи и сглаза? Я терзал свое сердце зовом далеким и громким, Рассекали мне душу прошлого острые кромки, И покуда сменялись дни, а за ними недели Неизменно влекло меня в даль к неизвестной цели. Лишь однажды услышал я шепот прибрежной пены: Мне велела держать путь на юг морская сирена И сказала, что там, за последним изгибом реки, Меня ждет моя мать, изнывая от тихой тоски. Так я тронулся в путь, поверив русалочьей песне, И быстрее меня неслись к краю света вести О всех битвах со злом, что я посвятил небесам, Искупая то зло, что некогда свершил сам. Моя совесть чиста, только сводит с ума ночами. Мне четырнадцать лет, только целая жизнь за плечами. Я невинен во всем, но вина встала в горле комом. Я не знаю ее, но она так неясно знакома. И в какой-то момент я верю. Я так хочу верить, Что есть мать и есть сын — вернувшаяся потеря. В ее пальцах кружатся нити и пляшут ткани, Но трещит по швам память — что-то зовет за гранью. Это что-то незримо близко, украдкой рядом, И без этого рай покажется подлинным адом. Только... имя чужое эхом трезвонит тихим. Имя мертвого сына давно овдовевшей портнихи. Этот город, пронизанный злом куда ни кинь глазом, Так обманчиво мил, что заметишь подвох не сразу, Как не сразу заметишь: она, присев у реки, Омывает от крови в волнах двойные клинки. Что по сути есть зло на проклятом богом свете, Если некогда грех ныне чистая добродетель? Снова меч занося, я пронзаю лезвием небо. У меня была мать. Только сыном ее я не был.