"Дорогой Гарри..."

Я задыхаюсь от нежности, От твоей-моей свежести. Я помню все твои трещинки, Пою твои-мои песенки. Ну почему?... © Земфира

…Он будит ее посреди ночи, проникнув в спальню для девочек в анимагической форме, чтобы обойти запреты охранной магии… Габриэлла крепко держит палочку, нацеленную точно в морду огромному черному псу. …Они с хохотом убегают от Филча. Несутся по ночным коридорам Хогвартса, опьянённые молодостью, свободой, силой. Кажется, вот-вот взлетят под сводчатый потолок. Крепко держась за руки, вываливаются наружу, полной грудью вдыхая сладкий запах весеннего разнотравья и теплого ветра… Второй раз за последние тринадцать лет она действительно готова применить Непростительное. …Они взлетают по ветхой лестнице на второй этаж Хижины, заваливаются на огромную кровать под пыльным балдахином. Дыхание все ещё тяжелое, и говорить трудно от разбирающего счастливого хохота… Блэк перекидывается в человека и медленно поднимается с пола. Теперь палочка Габриэллы смотрит ему прямо в грудь. …В какой-то момент их лица оказываются непозволительно близко друг от друга, и смешливосить как рукой снимает. Горячие губы, касания кожа к коже, неуверенные, но страстные движения… Габриэлла сглатывает подступивший к горлу ком и смотрит в серые глаза, когда-то такие родные. Давным-давно она знала его настоящего, все его раны и трещины, и он знал, что она знает, поэтому оставлял игру в золотого мальчика, вечно скучающего и недовольного, когда рядом была она — единственный человек, помимо двух лучших друзей, которым он искренне дорожил и боялся потерять. Блэк медленно выставляет руки перед собой, демонстрируя безоружность, и замирает, продолжая смотреть Габриэлле прямо в глаза, неверяще, с восхищением. И совсем без страха.       — Габи, — некогда приятный баритон теперь похож на хриплый собачий лай. Габриэлла дёргается, как от удара. Сколько раз она слышала это котороткое «Габи», которое у Сириуса всегда выходило особенно мягко. Блэк едва уловимо подаётся вперёд, желая сделать шаг навстречу, но Габриэлла тут же направляет палочку ему на горло.       — Стой на месте, — выдавливает из себя, не в силах назвать его по имени. Ей больших трудов стоит ежесекундно напоминать себе, что перед ней — не тот Сириус Блэк, обаятельный бунтарь, которого она знала и любила. Она смотрит на фанатика, предавшего близких ради торжества Волдеморта, вшивую псину, из-за которой погибли её брат и любимая подруга. Убийцу, который пришел за Гарри.       — Габи, — повторяет он, — послушай. Мальчику угрожает большая опасность… — Габриэлла начинает хохотать, не дав ему закончить.       — Габриэлла! — рявкает Блэк, — где крыса этого рыжего мальчишки, друга Гарри? Смех резко оборывается. Да, Азкабан действительно лишает рассудка.       — У него ведь есть крыса, верно? — продолжает Блэк, — я видел в газете… Там, в Азкабане, министр дал мне ее… Это Петтигрю! — неожиданно заканчивает он. Терпение Габриэллы лопается, как мыльный пузырь. Какого черта она стоит тут и выслушивает бред сумасшедшего преступника? Правда, напасть на нее он даже не пытается. И что он только что сказал? «Петтигрю»? Уж не имеет ли он в виду, что Питер имеет какое-либо отношение к той истории? Конечно, он превращался в крысу, но… Смешно сказать: Питер Петтигрю — слуга Волдеморта. Этот жалкий трус, над которым Сириус потешался на протяжении всех лет их дружбы. Пока не убил, прихватив заодно дюжину магглов.       — Петтигрю? Не ты ли говорил, что он полное ничтожество? — ну почему она поддерживает эту фантасмагорическую беседу, вместо того чтобы заавадить Блэка к Мерлиновой матери или хотя бы оглушить его и отправить прямиком в министерство? А лучше — лично к дементорам, для поцелуя. Всенепременно с летальным исходом. Но она просто стоит и смотрит, и не может остановиться.       — Палец, — выдает Блэк. На секунду Габриэлла забывает, как дышать. Ее озаряет, будто прошибает молнией насквозь, от макушки до пяток.       — Ты же не хочешь сказать, что… — медленно начинает она, и Блэк тут же кивает. Кусочки мазаики встают на места. Прибывшие на место преступления мракоборцы утверждали, что от Петтигрю остался один палец. Габриэлла изо всех сил попыталась припомнить крысу Рона Каросту. Кажется, у нее и правда была повреждена лапка. Но мало ли на свете волшебных крыс с увечьями? К тому же, Гарри рассказывал, что Кароста живёт в семье Уизли уже сто лет. Но точно ли сто, а не тринадцать?       — Хорошо, допустим, — глаза Сириуса загораются, и Габи поспешно добавляет, — только предположим, что это правда. Почему ты сразу никому не сказал?       — У меня не было доказательств. Петтигрю сбежал, инсценировав свою смерть и убив тех магглов. И хранителем тайны Поттеров считали меня. Да к тому же тогда мне было наплевать на все — Лили и Джеймс убиты, Питер оказался предателем. Но я должен был… Ради тебя… и Гарри… Слышать эту часть рассказа совершено невыносимо.       — Плевать, говоришь. А год назад, значит передумал? На свободу захотелось? — голос Габриэллы звучит едко и холодно.       — Я узнал, что Петтигрю в Хогвартсе. Помнишь, прошлой весной Фадж посещал Азкабан? Я заметил у него газету, там была колдография этих Уизли, а на руках у одного из их детей сидел Питер. Я ведь миллион раз видел его в облике крысы, когда мы сопровождали Люпина во время полнолуний. Тогда я понял, что Гарри угрожает смертельная опасность. И Габриэлла ему верит. Она опускает палочку, приближается почти в плотную и влепляет Блэку такую звонкую пощёчину, что его голова дергается в сторону. Сириус дотрагивается до щеки, и на его лице появляется та самая улыбка-оскал, которую Габи так любит.