Пытаться

      – Хочешь? – женщина игриво протянула дольку мандарина мужчине, что лежал с ней на кровати и задумчиво рассматривал потолок комнаты. Что-то не давало ему покоя, что-то инородное, упорно стремящееся проникнуть во все уголки сознания. Чутье говорило: что-то случится, и нужно быть начеку, но тонкая женская ручка настойчиво протягивала сочный мандарин к его губам. В итоге мужчина сдался, повернулся лицом к женщине, обхватил зубами дольку, отчего кожица лопнула, и сок фрукта начал стекать по подбородку и капать на белую простынь. Женщина хихикнула и наклонилась к своему спутнику, нежно слизывая сладкий сок с его кожи.       – Мидори, – укоризненно прошептал мужчина, перехватывая её губы и углубляя поцелуй. Сильные руки заскользили по спине, а умелые пальцы принялись торопливо снимать одежду. Комната наполнилась стонами и признаниями в любви.       Каждый мужчина-демон прекрасно понимал, как мало осталось женщин-демонов, поэтому внимание одной ценилось на вес золота, тем более если она сама изъявляла желание в близости. Чего греха таить, за такую демоницу держались и не отпускали до конца. Продолжение рода было в приоритете, и если уж женщина выбирала себе в спутники определенного демона, то остальные смотрели на него с уважением и легкой завистью.       Однако не все пары создавались так легко, многих демониц насильно заставляли выходить замуж, дабы явить на свет маленькую личность, символизирующую цикличность природы. Особенно в этом старались преуспеть наиболее известные семьи, род таких никак не должен был прерываться. Тогда уже никто не смотрел на желания женщины, она превращалась в инструмент по продолжению рода.       Однако несмотря на отсутствие любви в таких парах, смерть женщины-демона горько оплакивалась, а уж убийство подавно преследовалось. Работал принцип кровь за кровь.       Два демона, разгоряченные чувствами и эмоциями, были полностью погружены друг в друга. Даже внутреннее чутье, кричащее об опасности, было отправлено восвояси – так они нуждались в близости. Любовь или страсть в такие моменты становятся едины: мудрая любовь и безрассудная страсть теряют связь с реальностью, всё происходящее становится сном, приятной ловушкой, из которой не хочется вырываться. Кожа превращается в слух, слух превращается в кожу. Всё на поверхности, рецепторы обострены. Дотронься до кожи – услышишь, как волоски на теле приподнимаются навстречу руке и ластятся к коже другого. Скажи нежность – почувствуешь, как по коже растекается приятный ток, пробирающий насквозь. Глаза не нужны, они только мешают, расширяют кругозор, хватаются за детали, когда всё естество стремится к одной точке. К нему. К ней.       – Сейчи… – шепот сладострастия коснулся уха мужчины, и тот крепко сжал в объятиях женщину. Она хотела, чтобы эта ночь не заканчивалась. Хотела, чтобы их любовь длилась вечность. Хотела, чтобы у их чувств было продолжение в виде маленького комочка счастья. Хотела. Но судьба распорядилась иначе. Она выполнила два первых желания Мидори, зло всадив катану в два переплетенных тела. Они не сразу поняли, что произошло, лишь почувствовали, что стали ближе, словно слились в одно тело. Распахнули глаза и долго смотрели друг на друга, улыбаясь уголками губ, из которых медленно вытекали струйки крови.       Теперь эта ночь для них никогда не закончится, а любовь увековечится на этом моменте и сохранится в памяти обоих красно-золотистым пятном. Любовь со вкусом мандарина и запахом крови.       – Красиво, – хмыкнул голос и растворился в темноте.

***

      Гроза началась неожиданно. Без своих предвестников. Просто резко забарабанил дождь по крыше, словно стремился проникнуть в теплоту помещения и искоренить её оттуда. За потоками воды пришли ветер, гром и молния. И эта какофония звуков стала фоном для размышлений одного демона. Будто злой оркестр, она хотела донести до его мозга одну главную мысль. Добраться до сознания, разворошить там всё и воскликнуть: «Да очнись же ты!». Однако этого не требовалось, и без этой завывающей бури у него всё было перевернуто. Внутри. Снаружи. Душа разрывалась на тысячи надоедливых осколков, которые как мухи жужжали каждую секунду около уха. Он ничего не слышал, кроме своих встревоженных мыслей и обостренных чувств. Накопленное за долгое время, оно стремилось вырваться и припасть к одной-единственной точке. Прижаться к ней и не отпускать больше никогда. Демон понимал, если оно действительно вырвется, то всему придет конец. Хрупкому равновесию. Хрупкому доверию. Хрупкой любви? Хотелось верить. Хотелось верить, что хотя бы легкая симпатия или же признательность теплилась в той другой душе. Ибо его душа болела, болела и умирала от невозможности реализовать желаемое. Поэтому каждый его шаг, каждое его слово, каждое его действие были обдуманы и сдержаны. Лишь бы не ранить, лишь бы не обжечь, лишь бы не причинить боль. И демон терпел сам, страдал и мучился, проклиная всех и вся на этом белом свете. Скрепя сердце, он надел на себя невидимые наручники, которые были такой незначительной преградой по сравнению с его чувствами, что он сам посмеивался над собственной глупостью и недальновидностью. В порыве злости и отчаяния мужчина даже не заметил, как обратился. Воспаленное сознание беспокойной грозой бушевало на дне золотистых глаз, которые с легким прищуром взирали в беспроглядную тьму этой ненастной ночи. Такую же тьму, какую он боялся увидеть в себе.       Чикаге устало выдохнул и лег на татами. Жесткий пол давал ощущения реальности и стабильности, которых ему так не хватало, а прохладный ветер, гуляющий внизу, успокаивал и приводил в чувства. Вдохнув и выдохнув несколько раз, Казама вернул себе прежний облик, снова надел маску спокойствия и собранности.       Голова была чиста и ясна, теперь ничто не мешало ему трезво мыслить, поэтому одна хорошая мысль проскользнула в его мозгу. Мужчина зацепился за нее и даже улыбнулся уголками губ, но, осознав свой поступок, покачал головой, признавая собственное поражение.       – Женщины…       Осталось дождаться утра.       Гроза закончилась так же неожиданно, как и началась. Тяжелые тучи издавали последние слабые и недовольные громыхания и уходили на запад. Тишина плавно обволакивала это место, принося умиротворение и покой. Остатки дождя в виде крупных и холодных капель падали со слабых листьев акации, что цвела под окнами дома. Вода смыла с белых цветков пыль, отчего те стали источать тонкий приятный аромат, распространяя его по округе.       Дождь принес очищение этому дому.

***

      Проснувшись достаточно поздно, – по меркам своих обычных подъемов, когда первый луч солнца только невинно выглядывал из-за горизонта, а демон уже заканчивал свою утреннею тренировку – Чикаге буквально ощутил всем своим телом, что его ждет довольно трудный день. Трудным он должен был стать, скорее, в моральном плане, ведь физическая усталость его нисколько не пугала. Сейчас даже наоборот хотелось заняться чем-то тяжелым, изнурить свое тело настолько, чтобы потом лежать несколько часов не в состоянии шевелиться и думать. Ведь только будучи максимально уставшим снаружи, ты был пуст и изнутри. Легкость отсутствия мыслей приносила некую эйфорию. В такие моменты ты максимально освобожден ото всех обязательств и ненужных ожиданий. Ты чист, словно наличие любых мыслей, чувств и переживаний делало тебя грязным.       Казама устало выругался, протер холодными пальцами лицо и поднял свое тело с футона, ступил босыми ногами на татами, ощущая приятную шероховатость пола, которая прогоняла остатки сна.       Тишина родового поместья приносила ему спокойствие, Чикаге не любил, когда по дому носились слуги в нервных попытках что-то исправить, почистить или приготовить, поэтому каждый слуга знал свое место и молча выполнял обязанности. Обычно все действия совершались днем, когда хозяин поместья отсутствовал, а ночью здание полностью погружалось в мрачную тьму, комфортную только Казаме. На это время слуги словно растворялись во тьме, что окутывала дом, сливались с его стенами, не дышали, словно умирали для мира, а утром снова медленно открывали глаза, напрягали слух, пытаясь разобрать, где хозяин, и какие действия можно совершать, не побеспокоив его.       Казаму все боялись: слуги, люди в городе, другие демоны и даже – черт побери – Чизуру. И если всё остальное его не волновало, то от последнего становилось больно и тошно. Осознание того, что он всем своим видом заставлял юную демоницу дрожать как осиновый лист, угнетало. Это не те эмоции, которые он хотел вызывать в ней, но получалось так, как получалось. И злость на самого себя тихим зверем грызла его душу, постепенно убивая. Возможно, когда-нибудь между ними выстроится это хрупкое доверие, – которое он обязательно завоюет, – а пока он, стиснув зубы, будет пытаться не разрушить то, что у них уже есть.       Демон прислушался к звукам, приносимым легким ветерком с большого сада, расположившегося на территории дома. В пруду плескались утки и радостно покрякивали, они готовились выводить потомство, поэтому вовсю обустраивали свое новое жилище, усмотрев то в доме Казамы.       Мужчина усмехнулся: даже птицы свили себе гнездышко на руинах его собственной жизни. Видимо, она настолько успела истлеть и зарасти камышом, что утки приняли её за оплот дикой природы и не боялись нападения.       «Пусть живут, – подумал Чикаге, – хоть что-то живое будет в моем доме».       Где-то в глубине леса довольно стрекотал скворец, которому вторили другие птицы. Дятел размеренно выполнял свою работу, создавая приятное постукивание. Кукушка нагоняла таинственности, своим «ку-ку» отмеряя путнику лет. У каждого были свои дела, заложенные им природой и временем. И они усердно исполняли свою роль. Животная и человеческая жизни коротки, поэтому эти существа так стремятся успеть сделать всё, насытиться крупицами, даруемые им вселенной, и умереть с чувством выполненного долга, с осознанием, что успели многое за свою никчемную жизнь. По отношению к ним природа оказалась так жестока. Проживая свой короткий век, люди должны оставить после себя потомство, иначе их рождение будет бессмысленным. Родиться, чтобы умереть. Подобная философия веселила Казаму, чистокровного демона, способного жить несколько сотен лет, а то и тысячу. Поэтому человеческие страдания и потуги сделать свою жизнь ярче и осознаннее всего лишь вызывали презрение и кривую улыбку. Ибо эти попытки зачастую приводили людей ко лжи, предательству и убийству. Демон даже не пытался разглядеть в них что-то прекрасное. Зачем? Ведь его жизнь была вечна по сравнению с людской, а та не заслуживала его внимания. Что стоит их существование по сравнению с бесконечным потоком времени?       Чикаге направился к выходу, параллельно накидывая на плечи хаори и поправляя катану на левом бедре. Нужно было сделать много дел, и они не требовали отлагательств.       Выйдя на энгаву, Казама заметил Амагири. Тот стоял с хмурым выражением лица, уперев невидящий взгляд в голубое небо, на котором яркое солнце играло своими длинными золотистыми лучами с белыми пушистыми облаками. Кюдзю выглядел очень задумчивым, казалось, собственные мысли утащили его на дно размышлений и держали там, крепко вцепившись когтями.       – Если бы я тебя не знал, то подумал, что ты влюбился. Быть настолько не собранным – что-то новое для тебя, – хмыкнул Чикаге, подходя ближе к своему гостю и замечая в тени акации еще одного.       – Это называется доверие, Казама, но кто бы что говорил про… – здесь он сделал паузу, словно пробуя на вкус следующее слово, которое собирался произнести, – влюбленность.       – Старый черт, – зло сощурился Чикаге.       Кюдзю низко рассмеялся:       – Мы в расчете.       В этот момент второй гость вышел из тени дерева, подставляя свое лицо солнцу, посчитав, что уже может вступить в разговор:       – Добрый день, Казама-сан, – его голос был достаточно мелодичным и звонким для мужчины, но он вполне соответствовал его приятной наружности. Чуть раскосые глаза разного цвета – один золотистый, другой карий – выдавали в нем полукровку, а узкий острый подбородок и высокие скулы придавали лицу утонченности.       – Добрый, Юма. Как успехи?       Юма перевел взгляд на Амагири, словно спрашивая, точно ли ему стоит начинать первым. Кюдзю устало вздохнул, будто бы не только эта ситуация, но и вся жизнь ему надоели, он хотел на покой, а неугомонные детишки дергали его и мешали спать.       – Хороших новостей нет. Вряд ли тебе понравится хоть что-то из того, что мы сообщим.       Казама молча смотрел на мужчин, ожидая продолжения. Он и сам понимал это, но что-то в душе хотело, чтобы всё обошлось либо прошло быстро без его вмешательства. Словно эти события отвлекали его от чего-то наиболее важного, что действительно требовало внимания.       – Ну?       – Первая жертва – Дзиро Ногути. Обычный кузнец, жил на окраине города, семьи нет. Из чистокровных особо ни с кем не общался, предпочитал вести скромный образ жизни. Городские знали его как порядочного человека, который не только хорошо ковал мечи, но и всегда держал свое слово. К нему часто обращались за помощью, но никого близко к себе не подпускал, соответственно друзей нет. Его соседи даже не знали, что он был демоном.       – Вот как, – протянул Казама. – Интересно, и почему чистокровных так тянет к людям? – Это был, скорее, риторический вопрос. Он знал, что не найдет ответа на него, но если и найдет, то вряд ли сможет понять и принять. В слишком разных мирах они жили, слишком разные взгляды имели.       – Я осмотрел его тело, – подал голос Юма. Он предпочел не реагировать на слова демона. Все, кто знал Чикаге, давно привыкли к его высказываниям в сторону людей, да и в целом никак не комментировали это ненавистное отношение, лишь незаметно контролировали, чтобы не натворил глупостей. – Ничего. Вообще ничего.       – В смысле? – вскинулся Казама. – Такого не может быть. Ты внимательно посмотрел?       – Да. Хоть с первой жертвой пришлось повозиться, запашок стоял ужасный, но и со второй тоже ничего не…       – Второй? – в недоумении Чикаге переводил взгляд с одного демона на другого. – Чего я не знаю? – Зло зашипел он. Именно сейчас страх подкрался незаметно и впился в тело, заставляя то деревенеть. Незнание раздражало и заставляло судорожно искать что-то, что могло бы помочь снова взять себя в руки и встать на путь хладнокровия. Но этот страх был не за себя. Нет. И от этого становилось только хуже.       – По порядку, – твердо вклинился Амагири.       Хаяси понял, что поторопился, поэтому виновато посмотрел на Кюдзю, на что тот только махнул рукой и взял инициативу:       – Сегодня ночью до грозы. Мидори и Сейчи Такаси. Мы уже успели побывать на месте, – ему будто бы не хотелось говорить это слово, – убийства.       Казама сжал кулаки, злость вырывалась наружу, и сдерживать её становилось всё сложнее:       – Убью. Найду и убью эту сволочь.       Мидори и Сейчи были хорошими и давними знакомыми всех присутствующих. Домашняя Мидори, обожающая цветы и занимающаяся их разведением, и благородный Сейчи, несший звание воина. Никто из них не сделал ничего плохого, чтобы заслужить смерть. Не так давно они сыграли свадьбу и планировали ребенка. Когда Чикаге видел их последний раз, – как раз на свадебной церемонии – глаза молодых светились радостью и предвкушением счастливого и долгого будущего. Тогда он подумал: любовь до самой смерти. Действительно, теперь до самой смерти.       – Как?       – Во время… – Юма запнулся, думая, как назвать сей процесс, и жалея, что вообще полез отвечать.       – Во время полового акта пронзил обоих катаной, – невозмутимо встрял Кюдзю.       На какое-то мгновение воцарилась тишина, каждый думал о своем. Возможно, о смерти и кратковременности жизни, ведь даже демонов можно было убить. И кто знает, боялись ли они своей кончины? Возможно, о любви, которая никому не чужда, ибо она как цветок, прорастающий сквозь сухую землю и ищущий благодатную влагу. А возможно, о мести, которая темным кольцом опоясывала сознание, делая сердце черным от желания убить.       – Какой у нас извращенный убийца попался, – зло усмехнулся Казама и перевел взгляд опасно полыхающих рубиновых глаз на полукровку. – И ты ничего не почувствовал?       – Ничего. Ни в первом, ни во втором случае не было каких-либо ощущений или видений, словно со всеми ними никого не оказалось в тот момент. И ладно бы Ногути – он пролежал достаточно, чтобы мои способности могли не сработать, – что тоже маловероятно, – но Такаси… Это слишком свежая смерть, здесь наверняка должно было быть хоть что-то. Единственное, что я увидел, это их эмоции перед гибелью. Мидори и Сейчи были увлечены собой, они будто бы даже не поняли, что произошло. А вот Дзиро выглядел удивленным, он явно знал убийцу, потому что спросил: «За что?».       Юма был рожден от человеческой женщины, но демоническое начало в нем преобладало и было достаточно сильным, чтобы в честном бою убить даже чистокровного демона. Обычно союз демона и человека порождал слабых полукровок, но иногда случались и исключения. Тому примером выступал Юма. Помимо силы демона, он обладал редким даром видеть события прошлого, если касался кого-то. Образы, ощущения, слова и события вставали перед глазами цветным калейдоскопом и выстраивались в нужной последовательности, открывая взору смотрящего истину. Казама иногда посмеивался и говорил, что любовь творит великие вещи, раз смогла явить на свет Юму.       – Есть какое-то объяснение тому, почему ты ничего не увидел?       – Да, я думал над этим. Прозвучит странно, но это единственное, что я могу предположить, – Хаяси замолчал на секунду, словно боясь, что над ним будут смеяться. Он сам бы посмеялся над своим предположением, если бы оно не было сейчас самым логичным. – Скорее всего, он обладает способностями блокировки, то есть может как будто исчезнуть для окружающих, стереть свой запах, свое присутствие, и даже если он будет в нескольких метрах от тебя, ты его просто не почувствуешь, пока не наткнешься взглядом либо пока он сам не позволит себя увидеть.       Демоны были быстрыми и ловкими существами, их обоняние, осязание, слух и зрение уступали человеческим. Они могли почувствовать опасность за несколько километров, отразить внезапную атаку, и это зачастую спасало им жизнь. Демоны в целом обладали сверхчеловеческими способностями, однако то, что сказал Юма, выходило за рамки их привычного уклада жизни.       – То, что наш убийца несет в себе демоническое начало, это понятно. Только следом возникает другой вопрос: он чистокровный или полукровка?       – Не могу точно сказать, – Юма задумчиво почесал шею и устало выдохнул, – то, что я полукровка, обладающая некоторыми способностями, вовсе не означает, что все остальные полукровки такие же.       – Час от часу не легче, – недовольно проворчал Амагири.       Казама смотрел, как в траве копошатся жуки. Их маленькие лапки быстро перебирали по земле и куда-то несли своего хозяина. Также быстро в голове демона возникали мысли. Одна сменяла другую, образуя замкнутый круг. Замкнутый круг тревоги и злости.       Мужчина поднял взгляд на Амагири и Хаяси:       – Займитесь этим. И будьте осторожны, – последнее предложение растворилось в воздухе, как и его обладатель.