Кайберовы цепи

      Пасмурный день наводил тоску. Уныло и монотонно барабанил холодный дождь, безрезультатно гоняя тяжелый воздух.       К немолодому мужчине в баре подсели трое. Многие невольно отмечали жутковатый вид и явную ограниченность в движениях. Незваные гости охотно пили за его счёт, а один — совсем мальчишка — без особого труда снял с его руки хроно и поразился дороговизне.       Мужчина будто бы ничего этого не замечал и продолжал глупо улыбаться, явно не надеясь ни на помощь, ни на то, что его добровольно оставят в покое.       Когда все трое, наконец, поняли, что «ловить больше нечего» и потянулись к выходу, самый молодой вдруг сильно споткнулся в полумраке и упал, выронив хроно. Грязно выругался, но искать пропажу не рискнул — их компания и без того успела привлечь к себе излишнее внимание.       Мужчина слабо улыбнулся. Он не знал имени того, с чьей «случайной» подачи упал мальчишка, но заранее был благодарен и почему-то уверен, что хроно ему вернут. А ещё он не знал, что именно этот человек, положи перед ним хоть сотню аналогичных вещиц, отличил бы его хроно за пару минут. Сердце невольно сжалось, когда слуха коснулось имя. Чужое оно или нет — мужчина сомневался и только пустым взглядом смотрел на говорившего сквозь отросшую чёлку пепельных волос, прилипшую ко лбу.       — Гален?       — Кажется, — хрипло согласился он.       Выглядел странно, если не сказать страшно. Полурваная мешковатая одежда, сильно отросшие грязные волосы, кожа, будто вымазанная углём, подслеповатые глаза с тёмными синяками под ними. Он выглядел глубоким стариком, с сутулой спиной, слабыми морщинистыми руками и болезненной худобой. Перемолотым и выброшенным.       — Поднимайся, — чуть ли не скомандовал человек, назвавший его странным именем. Спешно забрав со столика остатки рассыпанных денег, надел хроно ему на руку.       Гален безвольно повис на плече безымянного спасителя. Практически сразу отключился, не имея энергии и сил даже дышать.

***

      Орсон старательно пытался уверить себя, что обознался. Происходящее выглядело невероятной дикостью, но нет, глаза не лгали.       Перед Орсоном точно сидел Гален. Уже гладковыбритый, в его чёрной рубашке с расстёгнутым воротом и закатанными рукавами, лениво поглощающий предложенный обед. Под несколькими бакта-пластырями спрятались синяки и кровоподтеки на лице и руках. То, что творилось на груди и животе, пришлось целиком перебинтовать. Отросшие волосы были убраны назад. Когда Гален расчесывал их, Орсон заметил полузажившую гематому на затылке.       Кто сделал это с тобой?       — Спасибо.       Орсон едва расслышал это слово, когда Гален отодвинул пустую тарелку.       — Я вам очень благодарен.       — Гален, — с нажимом произнёс Орсон, положил ему руки на плечи и внимательно посмотрел в помутневшие карие глаза, — ты узнаёшь меня? Ты помнишь мой голос?       Гален медленно, через силу помотал головой. Единственное, что он помнил, выглядело полуночным бредом, в который он никогда раньше не падал. В нём было больно дышать, невозможно двигаться, в нём был туман, не позволяющий разглядеть лиц, а ещё шёпот. Шёпот незнакомый и ядовитый, вязкий, пророчащий ему скорую гибель. А потом град ударов и мерзкий химический запах, чьи-то липкие руки. Дождь… в этом кошмаре он был единственным, что принесло хоть краткое, но блаженство. Очередной удар. Белый лист.       Чей-то далёкий голос говорил, что всю свою жизнь он наполнял такие белые листы невероятными научными знаниями. Но Гален и их не помнил. Он больше вообще ничего не помнил.       По единственной не угасшей привычке пролистал туманные воспоминания обратно, словно надеясь, что имя спасителя, крепче сжимающего его плечи, вспыхнет само собой. Но он увидел женщину. Темноволосую, кареглазую, так похожую на него, или это всё тот же бред. Град ударов, металлический вкус крови во рту. Женщина не бьёт, лишь наблюдает. Кто она? Почему ему ещё больнее, когда он видит её?       — Гален? — почти неслышно коснулось слуха, что-то горячее скользнуло по щеке.       Сильно кружилась голова, тянуло затылок. Его собственный, абсолютно сейчас незнакомый, голос внутри иронично произнёс: «Гении не живут долго». И Гален уронил голову на грудь. Пустота. Белый лист.

***

      Орсон много курил, ожидая приговора медицинского работника Галену, как собственного расстрельного. Но война уже давно кончилась для него.       О возрасте никогда не шло речи, Орсон всегда оставался харизматичным и слишком обаятельным для того, чтобы оставить кого-либо равнодушным. На слегка потускневший взгляд голубых глаз по-прежнему «западали» молодые сотрудницы местного медицинского учреждения.       Элл сразу же откликнулась на его просьбу приехать. Помимо личной симпатии к Орсону недавняя студентка была жадно увлечена наукой, и пусть мечты о новом грандиозном открытии звучали из её уст неуверенно, Орсон чувствовал в ней потенциал. Он верил в неё, и она это ощущала всей кожей, когда садилась в его кар с увесистым чемоданчиком на глазах у вышедших на перерыв коллег. Элл не знала его настоящей фамилии. Она знала его как приезжего инженера, талантливого архитектора, чего было вполне достаточно. А ещё она строго придерживалась правила, которое предписывало необходимость помогать всем и каждому.       Здешняя медицина не могла похвастаться тем уровнем, которым славилась Империя, но что-то могла и она. Орсон из последних сил старался в это верить.       — Ваш друг в очень тяжёлом состоянии. — Элл появилась в дверном проёме и сложила ладони в замок. Эта щупленькая девушка с тёмными короткими волосами в часы работы из робкой студентки превращалась в настоящего врача, уверенного в собственных словах и поступках. — Нужна госпитализация, но можно и обойтись вот этим. — Она посмотрела в окно, будто бы опасаясь чего-то, и выложила на стол бокс с ампулами. — Знаешь, бакту не так часто к нам завозят, как хотелось бы. Но ему нужно много. Ещё следует очистить кровь, показатели меня тревожат. Его явно накачивали чем-то и долгое время.       — Я понял, Элл, спасибо, — взгляд Орсона потемнел, но недовольство тут же размылось короткой расслабляющей улыбкой.       Элл собрала не пригодившиеся медикаменты и обернулась у входной двери:       — Говори с ним. О чём угодно. Он должен вспомнить.       Гален пришёл в себя глубокой ночью. Он не вставал целые сутки и, возможно, впервые за много времени спал так крепко. Взгляд стал яснее и отозвался в Орсоне выстрелом. Гален по-прежнему его не помнил, но то, как он внимательно всматривался в лицо перед собой, наводило на тревожные мысли.       Орсон Кренник никогда не страдал проблемами с памятью. Обширный нарыв в груди, поросший грубой коркой лет, дал маленькую болючую трещинку. Это как стоять против бластерного дула и верить, что оружие — бутафория, а тот, кто держит его, никогда не выстрелит. Гален действительно всегда открещивался от того, чтобы использовать оружие. Орсон не шутил с ним по этому поводу, чувствуя: Галену не нужен бластер. Гален убивал поступками, не теряя при этом лица.       Вот и сейчас Орсон ждал, когда карий взгляд некогда единственного друга перестанет излучать страх и отстранённость. Орсону стоило сделать лишь шаг, и в Галене мелькнёт осознанность. Он выпьет его до дна за все взаимные и заслуженные раны, а потом вышвырнет в первую же канаву.       Гален глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Слабость приковала его к постели и камнем легла на грудь. Орсон никогда не видел его таким измождённым: лицо осунулось, мышцы высохли, на некогда сильных руках выступили воспалённые вены.       Орсон приложил к его губам стакан воды, но первый же глоток организм Галена воспринял как инородное тело. Второй уже дался легче.       — Прости… Простите, что трачу ваше время, — сквозь сухой кашель сказал Гален.       — У меня его предостаточно. Пей.       — Я даже не знаю твоего имени, — забота откликнулась в нём виноватой улыбкой.       — Орсон. Мы давно знаем друг друга.       — Ты друг мне?       Орсону не хотелось отвечать на это. Они давно разошлись в понятиях о дружбе, обоюдно вычеркнули друг друга из общей системы координат, и Орсон уже не знал, что именно творилось между ними ещё со студенческих лет.       — Мы были близки.       Единственный друг, брат... головная боль.       Орсон начинал злиться, хотя ещё не до конца понимал природу злобы и нетерпимости. Ему нужны были имена. Он был готов разорвать любого, имевшего отношение к случившемуся с Эрсо. Прямо как в студенческие годы, которые предательски прокручивались в сознании.       Тогда всё казалось таким невинным и простым: общая любовь к науке, соперничество, контрольные задания, баллы, первые награды, драки в подворотне, ибо «всезнайка-тихоня с первой парты» опять кому-то не дал списать, усомнившись в отсутствии у коллеги собственного ума.       Гален всегда находил особое удовольствие в самоличном поиске решения. Пустое списывание для него не имело никакого значения. Он никого не подставлял перед преподавателями, но на воре, как говорилось, шапка горит, и Галену доставалось и за несуществующие доносы тоже. Хотя, это всего лишь преподаватели, в большинстве случаев, не были глупцами и всё видели сами.       Сначала Орсон не вмешивался. А потом им досталась работа в паре. Парни шутили: «Любимчик женщин и ботаник — взрывная смесь». Гален участливо помогал ему. Орсону бы оставить всё на самотёк, доверившись чужому уму, уйти на очередную вечеринку, но когда Гален загорался идеей, становился таким живым и горячим, что Орсон погружался даже в то, чего не понимал. Орсон не боялся перед ним ошибаться. Гален никогда не называл его «кутилой, получающим баллы за натуру». Он знал правду, он единственный в него верил.       — Недурно, Кренник, — сказал профессор, ознакомившись с проектом. Он был как раз из тех, кто на дух не переносил Орсона. — Правда, учитывая то, с кем вы работали, думаю, данный труд стоит оценивать неравномерно. Вы же не станете отрицать, что Эрсо сделал за вас более чем половину?       Гален хотел возразить, но его прервали.       — Понимаю, ваше рвение вступиться за коллегу, Эрсо, но наука не терпит позерства и обмана. К тому же, я заметил, проект вы знаете наизусть. Я с удовольствием изменю своё мнение, как только Кренник сможет сказать хоть слово без ваших подсказок.       Орсон побагровел от злости. Он не собирался ничего доказывать этому престарелому самодуру. Возраст никогда не предполагал присутствие интеллекта, имей ты хоть тысячу званий. Ни один студент не знал лекции, на которой бы этот заслуженный-разнородный не наглаживал свои древние награды и не говорил о том, что «находится на своем месте, с которого его не подвинет ничей самоназванный ум». Он не признавал ничего нового и, более того, высмеивал изыскания своих же коллег, купаясь в лучах их уважения.       — Вы же в курсе, что эта шарага ваш «потолок»? — обаятельно улыбнулся Орсон и гордо покинул аудиторию.       После пар он всерьёз решил покинуть стены Брентаале. Не из-за профессора, которому «жить осталось два понедельника», а просто потому, что было тесно и душно. Куда ехать — роли не играло, главное, что он был свободен как ветер.       — …в крайней степени непедагогично.       Орсон обомлел, услышав знакомый голос в директорской.       Многие в институте неприкрыто гордились тем, что «заполучили надежду науки» в качестве студента. А теперь эта самая «надежда» интеллигентно чихвостила их по первое число и отрекалась от их «корочек». И из-за кого? Из-за Орсона Кренника.       — Если вы считаете, что он достоин вашей дружбы, Гален, — разочарованно ответил директор, сделав упор на имя, — мне странно и горько это слышать.       Окончание разговора Орсон не дослушал. То, что за него вступились, не спросив, взрывало голову. По быстрым шагам за спиной он понял, что не успел уйти незамеченным, но в какой-то момент посчитал это удачей.       — Кто тебе дал право?!       Гален оказался прижатым к стене.       — Я сам, — прямо заявил он, не пытаясь убрать руку со своего горла. — Пусть уйду я, а не ты. Ты чертовски прав, Орсон. Во всём.       — Зачем…       — Затем, что ты ещё всех за пояс заткнешь. Я это знаю. Если решат отчислить тебя, мне нечего здесь делать. Это несправедливо.       В синем взгляде метался огонь. Возмущение медленно плавилось, касаясь спокойного лица Галена. Он чувствовал как бьётся сердце у самого горла, но слов не находил. Гален мягко сместил его руку ниже, но так и не выпустил из своей теплой ладони. Они почти соприкоснулись лбами, и всё то время, что так стояли, Орсон что-то недоверчиво выискивал в его лице, в невозможных карих глазах. Гален ни разу не отвёл взгляда, словно обнажал перед ним все свои мысли, будто бы Орсон мог их прочесть.       Кренник отступил назад, развернулся, даже сделал пару шагов прочь, но остановился, коротко усмехнувшись.       Тут же дорисовал в голове картинку того, как Гален его отталкивает, как лицо его озаряют презрение и разочарование, как то, во что его только что призывали верить, оборачивается против него.       Потому что так не бывает. Так бывает с другими, не с ним. Его жизнь не была счастливой с самого рождения и никогда не станет иной. Он ещё не перед кем так не открывался и не позволял открываться себе самому. Кто знает, чем может обернуться человеку откровение «не тому». А Орсон часто считал себя «не тем».       — Мы учились вместе. Потом работали, — вздохнул Орсон, коротко улыбнувшись. — Ты очень талантливый учёный. Лучший.       Гален зажмурился, приложив руку к голове. Орсон уже решил, что для первого раза мозгового штурма достаточно. Но Гален тихо спросил:       — Как думаешь, гении живут долго?       Орсон медлил с ответом. Оглядываясь назад, ему хотелось сказать «нет». В молодости Гален много раз говорил о том, что собственные знания мучают его, что он начинает обесценивать вещи, которые не укладываются в точную науку. Что то, простое человеческое, чем он жертвует ради науки, убивает тех, кто его любит, в отместку за «гениальный ум». Его семья, жена и дочь, тоже были его формулой. Но Лира Эрсо мертва, а дочь — Джин пошла совсем не по стопам отца, и виноват в этом только один человек. Орсон. На миг в сознании ворвалась мысль: а мог ли Гален сам начать то, благодаря чему забыл даже собственное имя? Мог ли он настолько устать? От себя. От памяти. От того, что его извечный враг ещё дышит, а победить его он не может.       Гален оказался в бегах. Он мечтал совсем не о том, чтобы плясать под чью-то дудку. Гален оказался в темноте, в пустоте, ведь только в неё мог вернуться, нужный лишь тем, кто мечтает поиметь его мозг как куклу.       — Нет, — так же тихо ответил Орсон. — Но ты ошибаешься, если думаешь, что я дам тебе умереть.       Гален печально улыбнулся. Его глаза, так похожие сейчас на звёзды, блестели. Орсон почти узнавал в них прежнего Галена Эрсо.       — Ты сказал, мы были близки.       Орсон кивнул, отведя взгляд. Наиглупейшим решением было бы лгать, накачивая Галена излияниями по поводу лучших друзей. Рано или поздно, он сам всё узнает и решит, что с этим делать. Переубеждать или переиначивать жизнь Галена Эрсо он не собирался, даже имея на руках «чистую тетрадь».       — Ты не голоден?

***

      Прошла неделя или чуть более того. Гален редко вставал с постели: голова ещё сильно болела и кружилась, плюс накатывала тошнота.       Орсон был рядом. Орсон всегда был рядом, сжимая по ночам его руку, морально готовый к тому, как начнёт падать пульс. Гален первое время действительно напоминал покойника, когда спал.       — Как красиво, — завороженно сказал Гален, и Орсон замер в дверях, снова решив, что к другу вернулась память.       Та же стать, голос, ставший куда ровнее, выправка.       Орсон вернулся поздно в непривычную прохладу комнаты и сразу оказался во власти его чёрной тени на фоне окна, залитого жемчужным светом далёкого светила.       — Не спишь? Как себя чувствуешь?       — У тебя кровь, — Гален указал на воротник собственной рубашки, и Орсон тихо ругнулся, расстегнув свой. Это Гален ещё не видел разбитые костяшки его рук и не слышал короткого вскрика в освежителе, когда его прострелила боль в подреберье.       Орсон был бледен, тяжело дышал, но его какая-то извиняющаяся улыбка и хитрый прищур голубых глаз указывали на абсурдность любой тревоги.       Галену казалось: он знал его таким. Из мягкой прохлады ночных красок на него смотрел совсем ещё юноша в белой рубашке на выпуск, с чёрными волосами, сильно отросшие концы которых вились. Из разбитой губы лениво стекала кровь, но выглядел юноша настоящим победителем. Он что-то протянул ему, но тут видение рассыпалось.       — Могу бесконечно смотреть на звёзды.       — Всегда любил, — обронил Орсон, с полуулыбкой взглянув на диск самой яркой из звёзд. — Ты мечтал, чтобы во всех домах Вселенной горел огонь. Было тепло, и чтобы за него не нужно было расплачиваться.       — У меня получилось?       Орсон промолчал, выбирая слова для ответа и попутно ловя взгляд Галена, который, казалось, уже догадался.       — Не так масштабно, но кое-что есть. Тебе многие благодарны.       — Ты говорил, мы работали вместе.       — Тебе нравилось, — ответил Орсон, хотя на деле мечтал снова уйти от этого разговора. Боль в подреберье, подкравшись змеёй, опять напомнила о себе и, чтобы не вскрикнуть, пришлось усмехнуться. — Ты очень… своеобразная личность Эрсо.       — Ты ранен?       — И проницательная, — кивнул Кренник. — Не волнуйся об этом.       Орсон поймал себя на мысли, что не привык видеть Галена таким внимательным. Пацифист до мозга костей успел ему попортить достаточно крови.       — Я причинил тебе боль?       Услышав вопрос, Орсон вдруг понял, что озвучил последнее. Отмахнулся, не помогло.       — Расскажи. Мне важно.       Орсон нехотя кивнул, садясь на постель. Возвращаясь мыслями далеко назад, он избегал смотреть Галену в глаза. Строительство «Звезды Смерти», побег семьи Эрсо. Волны яда в лицо и нож в спину за то, что опять же был рядом, как и сейчас, спасая от смерти и излишнего внимания со стороны высшего руководства. Взрыв. Взрыв, унесший миллионы. Потому что лучший учёный в Галактике знал, как причинить архитектору Орсону Креннику наибольшую боль.       — Я просил у тебя прощения за это?       Орсон осёкся, услышав вопрос.       — Слова ничего не исправят. Всё уже кончено, — он встал и подошел к окну, забыв о боли.       — Ты сказал, у меня есть дочь.       — Она отреклась от тебя, — бросил Орсон, поздно осознав, что слишком жёстко. — Когда вы, наконец, встретились, — продолжил мягче, — ты понял, какой она стала. Ты нашёл абсолютно сломленного ребёнка, который вырос без тебя и уязвимость превратил в преимущество. Пользуется твоими деньгами, принимая как есть «одумавшегося» папу, водит в твой дом интересных личностей, пока ты увлечённо работаешь. Я тоже во многом виноват перед тобой, Гален. Поверь, мы стоили друг друга, но поверь и в то, что не было ни дня, когда я не хотел бы всё исправить.       Гален не ответил. Когда Орсон обернулся, увидел, как он отнял руку от груди и опустил голову.       — Прости, не надо было, — Орсон привычно сжал его плечи ладонями, но Гален так и не открыл глаз, уткнувшись в плечо.       Из груди его вырвался судорожный вздох, а в сознании снова вспыхнул безликий кошмар. Смеющаяся женщина, так похожая на него, град ударов, беспамятство, туман. Лицо виделось уже чётче, но теперь Гален сам не хотел в него вглядываться.       — До чего же красиво, — печально сказал он, открыв глаза. — Я хочу запомнить это. И тебя.       Окно всё так же заливал жемчужный свет.