Что-то

Обычно мелодия души у людей изменчива. Оттенки и звуки сменяют друг друга в нестрогой последовательности, создавая картину человека, что называют его внутренним миром. Художники видят эти картины и переносят их в пространство, чтобы все видели, сколь прекрасен или ужасен тот мир, что был представлен. Музыканты, – настоящие музыканты, – это слышат. Их чувства должны быть переполнены, их голова должна быть пустой, а сердце тяжелее камня. Истинный музыкант проникнется внутренним миром человека и превратит его в песню, дарованную миру. Он может сделать выбор: уйти и искать дальше – или же остаться в том мире, что подарил вдохновение. Второе зачастую губительно для многих, потому что любой сосуд, рано или поздно, опустошается. У Луки подобного выбора не было. Стоило ему встретиться с большими, синими, словно неспокойный океан, глазами, как его засосало. Он слышал ее песню так, как ничью другую раньше. Отчетливый звук заглушил все остальные: даже собственное, бешено стучащее, сердце, что грозило вырваться и ускакать прямо в ее маленькие ладони. Эта мелодия просто божественна,  словно его уши умерли и попали в рай. Музыка бросалась из крайности в крайность, ноты взлетали и падали, как американские горки, но это ни в коем случае не отталкивало. Наоборот, притягивало, ласкало слух, создавало ощущение полной гармонии между симфонией и душой окрыленного, возвышенного человека, который имел кучу земных забот, но находил радость в простых житейских вещах. Человек, который наслаждался каждой секундой и одновременно слишком много думал о будущем. Удивительный человек, с ног до головы пропитанный любовью к людям и желании помочь всем, чем может. Боже, он даже не знал ее имени, но уже влюбился. — П-привет, я Ма...Ма-Ма-Маринетт! Твоя мама прислала меня... Груша...Группа ждет тебя наверху! Он едва сдержал восхищенный вздох: вместе с ее голосом, так мило заикающемся в явном смущении, мелодия звучала даже еще лучше, что казалось почти невозможным. Однако смешка не сдержал: она была слишком милой с этими покрасневшими щеками и нервными движениями. — Привет, Ма-Ма-Маринетт. Она поникла: вместе с этим поникла и ее мелодия. Он чуть не взвыл в протесте. "Дурак! Сам ее расстроил! Надо извиниться, сию же секунду!!!" — Прости. Я просто пытался настроиться. Гитара привычно легла в его руки. Он объяснит все, что испытал, намного лучше, если сыграет ей. Похлопал по кровати, чтобы села рядом. Улыбнулся. "Только бы не спугнуть. Не хочу доставлять ей дискомфорт." Она села: ее мелодия стала чуть открываться. Не сдержал любопытства и копнул глубже. Только чтобы найти открытую рану на сердце. Разочарование, обида, обреченность. Все то, что она не должна была испытывать. Не заслуживает. "Таких чистых и искренних мелодий не бывает у кого попало. Кто так расстроил тебя, Маринетт?" — Как странно. Кажется, у тебя на сердце что-то такое. – пальцы привычно прошлись по струнам, играя спокойную и душевную музыку. "Не буду напоминать ей это, – чем бы или кем это ни было вызвано. Лучше успокою. Я знаю, она все поймет." Он не прогадал: она явно поняла, что он пытался сделать. Благодарно улыбнулась, – самая красивая улыбка, что он видел, – и прижала кулак к сердцу. Закрыла глаза и просто слушала. "Надеюсь, ей нравится." И ей правда нравилось, если судить по ее мелодии: словно над теми американскими горками запылали салюты. Так прекрасно. Она прекрасна. Лучшие пять минут его жизни. — Как ты это делаешь? Она поражена: даже восхищена им. Сердце налилось приятным теплом, как, в принципе, и щеки. Лука редко краснел, но это был особый случай. — Иногда музыка говорит лучше слов. Она снова улыбнулась, и он внутренне поплыл. Лука не помнил, что он говорил или делал дальше: в глазах стояла только Маринетт. Было что-то про Джагетта и медиатор, потом его мама как Капитан Хардрок, Леди Баг и Супер Кот, фестиваль – все слилось в сплошную кашу, выделяя только океанские глаза и иссине-темные волосы. Он старался делать вид, что не замечает лукавый взгляд своей матери и понимающий от Джулеки. — Похоже, наш музыкант наконец нашел свою музу. — Только дай нам поспать сегодня, а не играй всю ночь любовные песни под ухом. Послушал их и ушел на палубу, когда они заснули. Так звук не будет таким доставучим для них. И пропал. Никогда прежде Луке не удавалось написать аж двенадцать разных песен за одну ночь. Он сам неверующе уставился на гитару и сбитые в кровь пальцы. Потом на восходящее солнце. Что ж, поздравьте его, он действительно не спал всю ночь, играя любовные баллады и сладкие пустяки. Его сестра критично посмотрела на синяки под глазами и, как он был уверен, его слишком уж глупую улыбку. — Ты понимаешь, что безнадежен? За одну встречу, Лука! Маринетт, конечно, очень хорошая, она отличный друг, который всегда и во всем поможет, но ты видел, как она ведет себя с Адрианом? — Я не слепой, Джул. — Думаешь, что у тебя есть хоть шанс? — Спасибо за доверие, сестра. Длинноволосая девушка только вздохнула. — Я переживаю, Лука. Не хочу, чтобы тебе разбили сердце. Больше скажу: Маринетт сама убиваться будет больше тебя, если поймет, что причинила кому-то боль. — Что делает ее еще лучше, не находишь? — Ясно все с тобой. Не переубедить, да? — Когда это у кого-нибудь получалось? — К сожалению, ни у кого. Упрямый баран. — Я тоже люблю тебя, сестренка. Джулека ушла в школу, а он остался со своими мыслями и мечтами. Ему нужно было написать еще парочку песен. Он надеялся, что сердце после этого хоть немного утихнет. Потом он сможет начать поиск истинной мелодии его Музы. Музыка ее души быстро стала его собственной, но, к сожалению, его мелодия ей точно не подойдет. А это значит, что нужно искать какую-то еще. Он не скажет, сколько неразумной радости ему принесло то, что и мелодия Адриана не резонирует с Маринетт. Он будет работать над этими звуками, и, быть может, у него что-то получится. Он усовершенствует музыку собственной души для нее, создаст абсолютно новую, если потребуется. Лука очень терпеливый человек – он знал, что справится с подобным. И тогда, – он очень на это надеялся, – у них, даже из них, может что-то получится.