Игра мерцаний

Солнца маленький фонарик, по утрам туман кисельный, Снег крупинками по коже, как стиральный порошок, Улыбается Гагарин на монетке юбилейной, Пусть смеется - хоть кому-то хорошо. Н. Гринько

И вот что ей так неспокойно? Она проснулась в квартире Дани, под его поцелуи, в его объятиях. Вместе приехали на работу, даже ни разу не встали по дороге. Он, конечно, опоздал, но перед кем, кроме нее, отчитываться-то? Вот девчонки катают программы. Обе ее вроде готовы. Алинку поматывает, но тоже все неплохо. Она становится старше. Появляется больше осознанности, цель становится четче, и ради нее ребенок отодвигает что-то, на что раньше обратила бы внимание. Ей шаг до мечты. И характера эту мечту, если не взять, то подобраться близко-близко, Этери уверена, у Алины хватит, особенно сейчас, когда некому лишний раз жалеть. У Алины прекрасная мама, нежная, как цветок, Алинка с ней тоже - маленький нежный цветочек. Это хорошо, хорошо, когда ты цветочек. Только в их деле цветы топчут коваными сапогами. И, увы, если родители не готовы смотреть, как по любимому цветочку идут ротой солдат, и орать - “вставать, тряпка!”, выйдет не так много. Нельзя жалеть спортсмена. Опасно это. Этери переводит взгляд на Женю. Жене больно. Женя падает и плачет. - Медведева, за рев у нас не дают повышение в баллах! Репетировать эту часть не обязательно!- и отворачивается. Сил смотреть на боль Женьки нет. А не смотреть - нельзя. Дишка сама ее спровадила со своих стартов. Сказала, надоело видеть, как мать психует, хотя самой Этери казалось, что она неплохо держится. Женьке хуже, она не может выгнать тренера со своих тренировок и стартов. Этери, впрочем, и сейчас кажется, что перепадает девчонке не больше, чем той же Поле. - Полина! Где твои ноги? И где твоя голова?! Завтра вылетают. И они обе готовы. А сердце не на месте. Переводит взгляд за бортик. Вдоль ограждения идет Людмила Борисовна. Женщина балетной выправки и многих достоинств. Даня заканчивает работу над связкой с Аленой. Мать спокойно ждет. У Этери с Даниной мамой вполне дружеские отношения. Конечно, не такие, когда готовы облобызаться друг с другом, но деловые, профессиональные, по-человечески уважительные. Ей нравится Людмила Борисовна. Вот она как раз вполне способна смотреть на свой аленький цветочек под сапогами и гнать вперед, до предела. Хорошая мама спортсмена. Знающая толк в целеполагании и целеустремлении. А все же Этери ее не то что не любит, скорее не понимает во многом. Ей все время мерещится какая-то легкая игра в тонкую и звонкую нимфу, хотя по сути балетмейстер - женщина со стальной арматурой внутри бетонных блоков. И Даня всегда к матери относится именно так, как к нежной и тонкой, хрупкой. Ей ли, Этери, жаловаться, что в железных леди ее мужчина видит хрупкое создание, а все же не дает душа себе приблизиться к маме Дани. Глейхенгауз, заметив мать по окончании связки, оставляет спортсменку, с которой работал и отъезжает к бортику. О чем-то разговаривают. Сын кивает, мама наставляет. На прощание хлопает ладошкой по руке мужчины, улыбается Алине, которая тоже с удовольствием подъезжает, чтобы поприветствовать человека, работающего на ее успех. Может быть, во всем виноваты сны Этери? Она ни в какие пророчества не верит, но беспокоят ее эти ночные видения. Не кошмары, а просто смутные и тревожные разрозненные картинки. То видит своих родителей, идущих под руку в тумане, то Даню с мамой, уходящих по той же дороге непонятно куда. То все мешается, и она называет мамой Людмилу Борисовну во сне. Понимает, что неправильно, что не мама это, а зовет. И женщина в ответ даже не оборачивается. А если оборачивается, то смотрит пусто и холодно. Бывает снятся Алина или Женька. Со слезами на глазах. И как выговаривает им: “Терпите!” или, что чаще “Соберись!” девчонки терпят, стараются. Огромные детские слезы катятся по щекам, но терпят. Молчат. Поля снится реже, но бывает и она. Странно, на катке все они чаще смеются, чем рыдают, а вот в снах, плачут - от боли, от обиды, от злости. - Женя! Ну, что же ты делаешь, Медведева!- только отвернись, обязательно что-то пойдет не так.- Что ты ногу уводишь из-под себя. Ты же делаешь хуже! Голову включай, не только автоматизмы! Оборачивается в поисках Алины. Та все еще стоит у бортика, о чем-то продолжая разговаривать с Людмилой Борисовной. Даня внимательно слушает. - Загитова! Наговоришься в танц-классе! Время идет, работа стоит!- простимулировала и девочку, и Даниила. Решила после, что перебор, надо бы извиниться перед сотрудником, который пришел, скорее всего по делу. Шалашова уже покидала каток, когда Этери ее окликнула: - Людмила Борисова! Пожилая женщина развернулась с приятной улыбкой на лице, но почему-то Тутберидзе не поверила этому добродушию. Снова себя одернула. Нервы. - Не хотела прерывать вас, но сейчас на льду каждая минут - это шаг к медали или от медали олимпиады,- объяснила бывшей балерине. - Вы правы, Этери Георигевна,- поддержала ее мысли мама Дани.- У меня возникла идея, которую я бы с удовольствием отработала в свободное время. Пришла предложить Алиночке и Дане прийти сразу после ледовой тренировки. Зря разболтались во время работы. Большим плюсом было то, что Людмила Борисовна предлагала массу идей, часть из которых украсили постановку и создали нужную атмосферу. - Хорошо, мы придем, конечно,- согласилась с предложением хореографа Тутберидзе. - Не знаю, удобно ли вас отвлекать ради мелочей,- покачала головой мать Даниила,- но взгляд ваш, конечно, совершенно бесценным будет. Ну вот, отлично же поговорили, а недобро на сердце. Нет, что-то надо делать с нервами, а то так к олимпиаде на людей кидаться начнет. А по законам жанра кидаться должна во время олимпиады! Вон в 2014 так гавкнула на одну журналистку, что та до сих пор отойти не может. И от лая, и от ее несчастной группы. Кстати, во время первых интервью именно с этой представительницей прессы было вот ровно такое же чувство непокоя, как от мамы Дани. Все время боролись разум, требовавший уважения к профессионалу и великой спортсменке, и сердце, которому совершенно не нравилось, как взрослая женщина пыталась начать дружить, чтобы влезть под кожу. И теперь разум и сердце не мирились друг с другом никак. И самым разумным объяснением этому была банальная ревность любовницы к матери любимого человека. Сознаваться в подобном неприятно, но ничего уж не сделаешь. Даню делить с его матушкой не хотите вы, Этери Георгиевна! Ехидный внутренний судья вынес ведикт и этим даже успокоил мятущиеся мысли и душу женщины.