Чревато взаимностью

Лила запомнила сверкание ночных дорог, ветер жадно целующий лицо и вплетающийся в волосы. Маринетт не нужен был водитель, она сама справлялась с этой задачей и отказывалась называть кабриолет иначе, как «девочка». — Этой девочке много лет, — гордо предупредила Маринетт и добавила почти с угрозой. — Не хлопай дверцей. Как бы там ни было, выглядела машина весьма молодо. — Откуда ты знаешь Луку? — поинтересовалась Росси, безуспешно пытаясь поправить волосы. — Какого именно? — Куффена, того, который скрипач. Маринетт если и удивилась, то виду не подала, но взгляд, брошенный в сторону Лилы, говорил о многом. — Он был моим любовником, — губы Маринетт прошила жёсткая улыбка. Лила ощутила, как руки холодеют, в то время как по лицу растекается жар. — А сейчас? — Боже упаси, — Дюпен-Чен покачала головой, в её ушах затанцевали серьги. — Не знаю как сейчас, но он был в меня влюблён. А это всё портит. Всегда. Лила отвернулась, ветер окончательно спутал волосы. — Я подслушала ваш разговор с Бобом, — не оборачиваясь, созналась она. — Ты защищала его. — Детка, — сладко протянула Маринетт. — Я много кого защищаю. Пол Парижа под моей протекцией. Лила поняла наконец, что вытащить из неё что-либо бесполезно, если она сама не захочет рассказать. «Кто она?» — задумалась Росси, слишком поздно, как оказалось. Спокойствие, укрывавшее её все это время розовой дымкой, начало развеиваться. Лила стиснула пальцы на коленях и, кажется, почти перестала дышать. В голове возник образ: Феликс прибивает булавкой очередное фото, на всю комнату разносится треск диктофона, где через помехи взволнованный голос свидетеля вещает о жутких вещах. Их хочется проигнорировать, не слушать, не замечать. Но это подобно безвкусным заголовкам газет — преследует разум. Всякий знает, что Лила обручена, а значит, автоматически влюблена. — Приехали. Снаружи в жёлтых пятнах фонарей белеет кусок чьего-то дома. Лила закусывает губу и выдаёт: — Знаешь, я не люблю Феликса, хоть мы и обручены, — врёт, не краснея. Страх гладит её по голове и царапает ненароком до боли. Маринетт изящно выгибает бровь и покидает салон автомобиля. Оглушительно громко — цок-цок, — целуют каблуки асфальт. — Так брось его, чего тянуть? — обращается Дюпен-Чен к вышедшей из машины Лиле. — Разорвать помолвку проще, чем брачный договор. Та ещё головная боль… Проходи. Лила на ватных ногах переступает порог чужого дома. «Стиль арт-нуво», — напоминает голос отца, что мог часами спорить с такими же как он, о том что лучше: английская сдержанность классицизма, пёстрая пышность борокко или светлая простота прованса. Лила топчется у вычурной вешалки, пока Маринетт буквально не утаскивает её за собой (и откуда в столь тощем теле такая сила?). «Не иначе, сам дьявол», — сказала бы мама. Маринетт усаживает гостью на мягкий диван, ставит наполненный бокал на столик, и располагается напротив. Лила не может оторвать взгляд от тонкой, белой шеи Маринетт. «Наверное, я могла бы с ней справиться», — думает Росси, ненавидя себя за подобные мысли. — Ещё немного, Лила, и я решу, что ты собираешься меня покусать, — Маринетт рассмеялась собственной шутке и скосила взгляд вниз, выставив плечо вперёд. — У меня там где-то синяк, да? Это Вирджиния перестаралась, сучка. Лила поспешила заверить её, что всё в порядке. — Я просто устала. Маринетт осталась довольна подобным ответом. Она скинула туфли и устроилась на софе поудобнее. — Боба интересует только собственная выгода, — промолвила она и взяла мундштук. — Ты слишком хороша, чтобы бегать под дудочку этого жирдяя. — Словно у меня есть выбор, — напряжение спало с Лилы, она начала приходить в себя. На этот раз окончательно. — Я знаю, что такое подмостки театра. Пыль и мыши в гримерных, два с половиной зрителя в зале… — Росси вскочила на ноги, сама того не заметив. — Это не моё. Я хочу славы, хочу быть… Маринетт, что слушала её с неявным одобрением, подобралась: — Замеченной, — подхватила она, пуская лиловый дым. — Узнанной! Известной… Лила застыла, устыдившись своего недавнего порыва. Несмотря на смущение, она кивнула, с подозрением уставившись на Дюпен-Чен. — Я могу дать тебе это, — объявила нарочито спокойно она, плавно соскальзывая с дивана на пол. — У тебя будет зритель, сцена и каморка без мышей. — Маринетт обошла Росси по кругу. Браслеты на бледных запястьях мелодично позвякивали в такт каждому слову. Маринетт останавливается в дюйме перед Лилой. Бесстыдный взгляд синих глаз скользит по растерянному девичьему лицу, застывает патокой на губах. — Ну, что скажешь? — Я должна подумать… Лила чувствует подвох, она видит, как он выглядывает из глаз Маринетт. Та фыркает, бесцеремонно хватая ее за руки и ведя за собой по просторным хоромам. — Этот дом стоил мне целое состояние, — небрежно бросила она. — И знаешь что, Лила Росси? — Маринетт выпускает её руки и теперь удерживает одним лишь взглядом. — Я не была актрисой даже на жалкий час, ни разу. Лила смущенно отступает. — Кем же ты была? — холодно спрашивает она. — Просто красивой женщиной, — беззаботно отвечает Дюпен-Чен и вновь затягивается. Лила сверлит ту взглядом несколько обшарпанных, искалеченных секунд, а потом громко смеётся. Так громко, что приходится зажать ладонью рот. Маринетт терпеливо ждёт, пуская дым и поглядывая в краешек тёмного окна, ночь за которым медленно собирает седину на горизонте. — Прости, Маринетт, — выдавила Лила, качая головой. — Но мне это не слишком подходит. Лучше быть никому ненужной актрисой без шикарного дома, чем куртизанкой. Теперь пришла очередь Маринетт смеяться: дурдом. Сплошной дурдом. — Детка! — отсмеявшись, воскликнула Дюпен-Чен. — Скажи честно, я похожа на одну из этих шлюх с улицы красных фонарей? Лила вспомнила портовых девиц в Лондоне, они прикуривали у случайных мужчин и хриплыми (одновременно почему-то писклявыми) голосами предлагали «хорошо провести время». Лила подумала о парижских «дамах лёгкого поведения», они были кокетливы, и в отличии от английских, сбивались в стайки… И Маринетт… Не была похожа ни на одну из них. — Вот видишь, — резюмировала Дюпен-Чен, прочитав всё по лицу Росси. — В отличии от проституток, я… — Не хочу ничего слышать, — резко перебила её Лила. — Могу я от тебя вызвать такси? Быстрым шагом она вернулась в гостиную, зная, что Маринетт следует за ней. Лила ощущала трепет негодования, но никак не могла определиться, что именно его вызвало. — Не хочешь остаться? — глумливо поинтересовалась Маринетт и пронзительно рассмеялась. Лилу пробрала холодная дрожь. А она ещё сравнивала Эмили с ведьмой! Лила яростно набирала номер, вращая диск, цифры расплывались у неё перед глазами. — Жаль, — выдохнула Маринетт на прощание, странным взглядом провожая Росси. — Я бы лично за тобой смотрела. Никому бы в обиду не дала. Лила ещё никогда не думала, что разочарование может быть таким. Таким болезненным? — Всё в порядке, мадемуазель? — водитель такси оказался некстати внимательным. «Всем бы такую чуткость», — подумала Лила, некстати вспоминая мальчишку-музыканта. Находясь в растрёпанных мыслях, ей стоило большого усилия, чтобы не упросить шофера сделать крюк до улицы Риволи.

___

Дом встретил её темнотой и прохладой. Включив лампу на кухне, Лила нашла сложенный пополам лист на столе.

Кажется, мне удалось выйти на преступника. Надеюсь, ты хорошо провела время. (Аспирин в крайнем левом шкафчике)

Лила покачала головой, с удовольствием избавляя голову от впивающихся шпилек, она ощутила тяжесть распущенных волос на плечах. Лила отправилась в спальню, на ходу вылезая из парадной одежды. Вздрогнув от ночного холода (Феликс постоянно забывал закрывать балконную дверь), Росси нырнула в постель, и долго мучалась, пытаясь заснуть. В ушах то и дело звенел смех чёртовой Маринетт. Как самая въедливая грязь, её слова никак не желали исчезнуть из мыслей. Росси засыпала, чувствуя ядовитый осадок их неудачного и дурного знакомства. Утро началось у Лилы поздно, она удивилась, встретив бодрствующего Феликса. — Ты вообще спишь? Выглядел он ещё хуже, чем после смерти Амели: Лила и представить не могла, что можно быть ещё бледнее. А казалось бы — Парижское солнце! Феликс стал почти прозрачным. Отец говорил с явным пренебрежением, что все англичане поехавшие, потому что редко бывают на солнце и питаются чем попало. Феликс поднял лицо, отрываясь от написания очередного отчёта, Лила неодобрительно поджала губы, заметив темные круги под глазами. — Ну, зато ты отсыпаешься за нас двоих, — бросив взгляд на часы, парировал Феликс. Лила усмехнулась и залезла к жениху на колени, не обращая внимания на его недовольные вздохи. — Я скучала, — прошептала она. — Да-да, я тоже, — проворчал Феликс. — Теперь будь добра, твои волосы загородили мне показания мсье Рамье. Лила бросила на него укоризненный взгляд, но оставила его в покое. Она собиралась спросить про успехи в расследовании, но подумала, что никогда не задавала подобных вопросов, и Феликс тут же заподозрит что-нибудь. — Я рассказывала о визите мадам Агрест? — спросила вдруг Лила, застыв напротив изуродованной стены. Её передернуло, когда она представила, что все люди на фотографиях — возможно, мертвы. — Эмили была здесь? — откликнулся Феликс. Удивительно, но он даже обернулся, чтобы посмотреть на Лилу. — Ага. — Почему ты не сказала сразу? — Не уверена, что у меня была такая возможность, — Лила многозначительно покосилась на руку Феликса, в которой он до сих пор держал отчёт. — И что она хотела? — его тон звучал враждебно. Лила изумленно уставилась на него. — Ну-у, я думаю, она хотела поговорить с тобой, — Росси рассеянно пробежалась взглядом по гостиной, и вспомнив, быстро добавила. — У Адриана скоро день рождения, и Эмили сказала, что ты приглашён. Только сейчас Лила вспомнила, как странно мадам Агрест выделила эти два слова, словно подразумевала нечто совсем другое. — Она собралась устраивать приём в честь дня рождения сына? — Феликс откинулся на спинку стула, бездумно вращая ручку между пальцев. — Это странно. Лила пожала плечами и заметила небрежно брошенный на софу пиджак. — Отчего же? — спросила она, распрямляя вещь, намереваясь отнести ту в гардероб. — Мои родители закатывали пышные вечеринки, приглашали пол города. Съезжались знакомые отца, коллеги-иностранцы, — Лила осеклась, когда из кармана пиджака выпала фиолетовая бумажка. Бабочка! Такую же она видела в доме Агрестов. — Они никогда не занимались подобным, — продолжил Феликс, объясняя свою точку зрения. Ворчливо заскрипел паркет, когда по нему проехались ножки стула. — Агресты нелюдимы, на всё у них было своё мнение, в том числе насчёт подобных торжеств. К тому же после похорон… Лила уже не слушала его, парализованная текстом, обнаружившимся с другой стороны бумажной бабочки.

Дорогой Феликс! Мне знакомо твоё чувство потери. Правда-правда. Кто остался от твоего некогда цветущего семейства? Ты один? Быть брошенным почти в одночасье по вине страшного вмешательства (рука злоумышленника, перерезавшая тормоз) — это горечь, понятная не всякому. А что, если я скажу крамольную, почти запретную вещь? Впрочем, позволь предположить: ты думал об этом. О том, что твою маму можно вернуть. И я здесь, чтобы зародить в тебе надежду: смерть — это еще не конец. Предвижу вопросы. И я готова ответить на них, но не здесь. Знакомо ли тебе чудесное место «Химера» на левом берегу Парижа? Уверена, полночь — идеальное время.

— Что ты делаешь? Лила вздрогнула, когда голос Феликса раздался из-за спины. Она не слышала, как он подошёл. — Что это, Феликс? — Лила прочла до последней строчки. Её голос звучал натянутой тетивой. — Кто такой Бражник? Она не смела обернуться, будто её тело приросло к полу. Прочитанное не казалось безобидным. — Только не говори, что это связано с расследованием, — припечатала Лила. — Я не дура. Тут явно не об этом. Феликс вытащил заклятую записку из её оледеневших пальцев. — Я не знаю, кто это. Но очень хочу узнать, — Феликс развернул Лилу к себе лицом. Он рассеянно, устало улыбнулся. — Вообще я думаю, что Бражник может быть связан с убийствами. — Убийствами? — Несколько тел были всё же найдены, останки прибило к правому берегу, — взгляд Феликса потемнел. — Жертвами становятся преимущественно молодые. Лила перехватила его руки. — Скажи, а это правда, что преступник выбирает тех, кто… — Имеет романтическую привязанность? Это неподтверждённая версия. Лила кивнула, чувствуя нечто вроде облегчения. — Мне жаль, что мы проводим так мало времени вместе, — признался Феликс. — Правда, жаль. Это было неожиданно, и совершенно сбило Росси с толку. — За тобой ещё не начал ухлёстывать какой-нибудь француз? — шутливо полюбопытствовал Грэм-де-Ванили, разбавляя слишком серьёзную атмосферу. Лила кокетливо повела плечом и взлохматила светлые волосы Феликса. — Уверена, ответ тебе не понравится, — тихо произнесла она. Феликс хмыкнул: — Тогда оставь его при себе, — проговорил он и склонился над губами Росси. Сердце её сжалось, задыхаясь в надеждах, что их глупая отстранённость друг от друга закончилась. Так было каждый раз. Феликс был уже женат, с лёгкой печалью понимала Лила, — на работе. А она была лишь ревнивой любовницей, возомнившей о себе слишком много. — Точно, — прошептал Феликс, отрываясь от неё. — Как же я раньше об этом не подумал! Извини, Лила. Надо бежать. Росси даже разочарования не ощутила, лишь очередное доказательство… Чему? Лила боялась этого слова. Знала, что если вытащит его на поверхность, то ничего не станет прежним, рассыпется всё на множество маленьких, блестящих осколков. Зелёных, как глаза Феликса. Как бутылочное стекло. — Я тоже пойду, сегодня первая примерка костюма, — сухо промолвила Лила, выходя из гостиной. Феликс её, конечно, не слышал.

___

С Цуруги шутки были плохи. Лила старалась лишний раз не выделываться, а то мало ли, булавкой проткнёт. У неё и имя тоже булавочное было — Кагами Цуруги. Будто остриём в самое сердце. — Ты опоздала, — проинформировала та Росси, как обычно, металлическим тоном. — Знаю, — Лила даже не взглянула на неё. — Прости. Удивлённый взгляд Кагами остался незамеченным. Кто-то притащил в костюмерную радио, и теперь по душной комнате разносились сопливые песни. — Можешь выключить? — не выдержала Лила. — На нервы действует. — А мне нравится, — выдала Цуруги, но неожиданно выполнила просьбу. — Спасибо, —Лила выдохнула. В любой другой день она бы максимально придирчиво оглядела себя в зеркале, но Лила будто сквозь смотрела — её мало интересовал наряд в египетско-греческом стиле. Да что там! Войди в ту секунду Боб, и скажи, что отыскал на её роль какого-то более подходящего, она бы не стала спрашивать «Почему?». — Ты сама на себя не похожа, — проницательно заметила Кагами, водружая на её голову тиару. — Лоб, виски не жмёт? Не слишком тяжёлая? — Всё в порядке, — заверила Лила. В зеркале десятки пятен-огней: красные, зеленые, синие, оранжевые — отражался искуственный камень с тиары. Слово, похороненное глубоко внутри головы, начало тревожно шевелиться. — Цуруги! — раздался окрик Рота и следом нетерпеливый стук в дверь. — Я занята, — Кагами ни с кем не церемонилась. Она считала, что на съёмочной площадке все равны, и вклад каждого важен. Лила находила её рассуждения довольно наивными. — Тащи костюм Клеопатры! Со стуком дверь костюмерной распахнулась, налетев на стену. Боб сник, наткнувшись взглядом на Лилу. — А! Росси… Я же тебя не утвердил на роль, вроде. — Вы выдали мне текст. — И впрямь, зараза, — Боб почесал затылок. — Слушай, не хорошо вышло в самом деле. Но эта мадам Россиньоль… В общем, её муж хороших денег отвалил. — А, — равнодушно протянула Лила, сняв с себя тиару и протянув её опешившей Цуруги. — Хорошо, если так. А то я уже начала думать, что дело в моей игре. Она проследовала за ширму и начала снимать с себя идеально подошедший костюм. — Ты даже не будешь истерику закатывать? — удивился Боб. Лила покачала головой, а потом вспомнила что её не видят. — Не буду, — спокойно произнесла она. — Ты глупец, Боб, — равнодушно резюмировала Кагами. — Будешь так раскидываться актрисами, она всех у тебя заберёт. Лилу пробила холодная дрожь, она вспомнила аконитовые глаза Маринетт. Кагами смотрела ей вслед почти с сочувствием. Лила набросила на плечи жакет и поспешила к выходу. Она воспользовалась чёрным выходом, чтобы покинуть удушающие катакомбы съёмочного павильона. Росси казалось, что она бежала, пока в глаза не ударил дневной свет. — Лила, верно? — тоненький, призрачный голос раздался совсем рядом. — Привет, Аврора, — улыбнулась Лила. Бореаль вытянула тонкую сигарету из пачки: — Ты куришь? — Иногда, — Росси приняла сигарету и зажигалку, будто не делала весь этот ритуал впервые. — Боб опять что-нибудь учидил? — ласково спросила Аврора. — Тебе не стоит так сильно переживать. В этой ерунде с вампирами я впервые получила главную роль. — она выдохнула дым и наклонилась к Лиле, глядя на неё огромными затуманенными глазами. — Мой папа постарался. Заплатил, конечно же. Лила стряхнула пепел на землю. — На этот раз я сама отказалась от роли, — невинно пожав плечами, заявила Лила. — То что делает Боб, это не искусство. Он ведь не режиссер, а торговец. — Правда? — Бореаль пришла в восторг. — Ты такая решительная. Я всегда считала, что лучше держаться за то, что имеешь, иначе, ну… — она шмыгнула носом и зябко обняла себя за плечи. — Как попасть на Бродвей, если ты никто и звать тебя никак? — Теперь Боб будет искать другую жертву, — надменно произнесла Лила. — Готова поспорить, из всех желающих выберет Россиньоль. Она ему заплатит больше. От самой себя Лиле стало противно, но остановиться она уже не могла. Это как расковыривать болячку. Боль быстро обесценивается. — Вот мерзавец, — протянула Аврора. — Американец, — развела руками Лила. Аврора, девушка с льняными волосами до поясницы, и туманными глазами, как воздух над Темзой рекой, посмотрела на Лилу почти с детским восхищением, натягивая рукава шерстяной кофты до кончиков пальцев. У Лилы её образ чёрт разбери почему, но в сердце засечку оставил.

___

Заведение «Химера» на левом берегу Сены оказалось тем ещё злачным местом, пускай и вовсе непримечательным снаружи. Напускная простота: кусты жасмина у фасада и затемненные витражами окна. «Что я здесь делаю?» — в пятый раз задаётся Лила вопросом, но так и не совершает спасительного шага назад. Её тянет вперёд, через весь полукруглый зал, наполненный сладким дымом, к барной стойке. — Вы видели здесь на днях этого человека? — быстро спрашивает Лила, поправляя солнцезащитные очки. Она положила фотографию Феликса, сделанную в тот вечер, когда он при всех объявил о помолвке. — Хозяйка может помочь с этим, — отозвался бармен. — Она в это время обычно у себя. Он указал рукой себе за спину. Лила поблагодарила его и забрав фотографию, обернулась через плечо. Она будто на карнавал попала! Точнее на одну из его извращённых пародий. Вычурно одетые, с претензией на откровенность, девушки бродили по залу. Часть их лиц скрывали маски: у каждой разная. Девушки уводили посетителей за собой в отдельные кабинки, и Лила не была уверена, что они там просто разговаривают. Она никогда не считала себя ханжой. Итальянцы всегда гордились свободой в выражении любви. Но ни один вид проституции не вязался в понимании Лилы с любовью. И вновь, оглушая мысли, внутри черепной коробки разбился смех Дюпен-Чен. Чтобы его заглушить Лила громко постучалась в дверь, на которую указал бармен. — Вовсе не обязательно здесь всё ломать! — Простите, мне сказали, что вы можете… Они осеклись одновременно. Лила на трёх языках прокляла себя за то, что успела сдёрнуть очки. На губах Маринетт медленно расцветала торжествующая улыбка. — Поверь, это не то, что ты подумала, — хмуро заявила Лила. — А что я подумала? — нахальная улыбка прочно обосновалась на лице Дюпен-Чен. — Неважно, — процедила Росси. — Ты можешь мне помочь? Мимо них, хихикая, прошла полураздетая парочка. Маринетт непроницаемо посмотрела им вслед и затащила Лилу внутрь, плотно затворив дверь. — Какая помощь тебе нужна? — деловито осведомилась она. — Информация, — Лила была готова выбежать в любой момент. — Про человека. — Я думаю, мы можем договоримся, — изрекла Дюпен-Чен. — Сможешь заменить одну из моих девочек, и я достану тебе любую информацию, какая тебе нужна. На лице Лилы отразилась нескрываемая смесь отвращения и досады, поэтому Маринетт тут же подлетела к ней и взяла за руку. — Это всего на несколько часов, до рассвета. Подумай! Лила выдернула свою ладонь. Она не скрывала своего разочарования. — Об этом и речи быть не может. Она ожидала чего угодно: смеха, уговоров и даже угроз. Но Маринетт догнала Росси у порога и положила ладонь на плечо. — Ты по поводу своего красавчика, да? — мягко проговаривает Дюпен-Чен. — Его трудно было не запомнить, сюда такие редко заглядывают. — Так он был здесь, — осознаёт Лила. — Был, — Маринетт смакует каждое слово во рту. — Был. И не один, а с женщиной. Молодой и красивой. — Одна из ваших? — оборачивается Лила, сердце безобразно трепещет, колотится внутри. — А вот этого я уже не скажу. Задаром, — на губах Маринетт расцветает дрянная полуулыбка, ни следа былой человечности. — Больно надо, — равнодушно бросает Лила перед тем как уйти. Кажется, что каждый присутствующий смотрит на неё: и пьяные посетители, и разряженные женщины. Лила цедит каждый шаг, будто от этого зависит сама жизнь. Подставляющая объятия ночь не приносит ожидаемого облегчения. Закопанное внутри слово прорывается сквозь почву и ожившим мертвецом вышагивает по опустевшей голове, неся одну единственную мысль, Лила теперь никак не может от неё отвертеться, будто от назойливой мухи. Она для Феликса ничего больше не значит.