Жених поневоле

      Время шло, а сёстры Урсулы всё не отвечали на письма. Как и предполагал Ричард, Урсула не сильно переживала по этому поводу, хотя её и удручал тот факт, что возможность спасти королевство от тирании Тобиаса ускользает из-под пальцев. Однако, она всё ещё надеялась, что сможет справиться без поддержки сестёр, поэтому уделяла много времени и сил созданию новой речи — намного больше, чем в первый раз. Ричард ей, конечно, помогал, но теперь не слишком верил в успех — он, в отличие от Урсулы, рассчитывал на помощь её сестёр и не видел иных способов выйти из сложившейся ситуации победителями. Но, тем не менее, оставить Урсулу, лишить её своей поддержки, он не мог.       Наступил день повторного народного голосования. Вновь на площади собрались люди, вновь на трибуну вышел самоуверенный Тобиас и обратился к своим подданным:       — Доброго вам дня, уважаемые! Я долго думал над речью для сегодняшнего дня, размышлял над тем, что же ещё стоит всем вам сказать, но, в итоге, ничего не подготовил. Не потому, что решил оставить трон и не потому, что не могу пообещать ничего хорошего. Просто я уверен, что правда на моей стороне. Так зачем же мне что-то доказывать? Пусть те, кто желает развалить наше королевство и лишить его законного правителя, доказывает, что это необходимо, пусть они тренируют изощрённость своей лжи. Я не хочу иметь ничего общего с этими людьми. Я хочу лишь, чтобы вы тоже увидели, на чьей сторону правда и отстаивали её вместе со мной.       Шквал аплодисментов больше напоминал массовую истерику. Очевидно, люди были впечатлены простой речью Тобиаса, в которой он огульно обвинил Урсулу во лжи, в то время как сам всего месяц назад с таким вдохновением обманывал этих же людей.       Урсула мельком взглянула на Тобиаса. Он тоже смотрел на неё и мерзко улыбался. В этот момент Урсула вдруг поняла, что у неё ничего не получится, поняла, что Тобиас об этом знает. Урсула была уверена, что Тобиасу известно о письмах, которые она отправила сёстрам и о том, что она не получила на них ответа. Возможно, он с самого начала знал, что Урсула попытается написать сёстрам и что они не удостоят её ответом. Возможно даже, что сам Тобиас и позаботился об их молчании…       На негнущихся ногах Урсула вышла к трибуне и начала говорить. Речь вышла не такой, какой она её себе представляла — главным образом из-за того, что не могла скрыть дрожь в голосе:       — Доброго вам всем дня! Я много думала о результатах предыдущего голосования и поняла, что вам нужны доказательства моего происхождения…       Люди из дальних деревень решили освистать Урсулу — с Тобиасом они не позволяли себе таких вольностей:       — Мы знаем, что у тебя нет доказательств — откуда они могут быть у такой, как ты?!       — Лгунья!       — Самозванка!       — На плаху!       Урсула не пыталась перекричать толпу — знала, что ничего не выйдет. Вместо этого она смотрела в пустоту, чуть выше людских голов, и чуть не плакала. Она смогла бы смириться с тем, что народ предпочёл бы Тобиаса в качестве короля, но ей было трудно смириться с тем, что её огульно обвиняют во лжи. Урсула чувствовала себя униженной — все оскорбления, которые пришлось ей услышать за жизнь не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило на площади.       Вдруг Урсула услышала за своей спиной знакомые голоса, но если раньше они были снисходительными или даже несколько высокомерными, то теперь они были запыхавшимися, как от долгого бега, но не растерявшими своей властности:       — Ну и с чего вы взяли, что у неё нет доказательств?!       — Да! Я могу подтвердить каждое её слово!       — Да пустите же нас к ней наконец!       — Знайте своё место! Вы что, забыли, кто мы такие? Вы имеете дело с носителями королевской крови, вы не имеете права так с нами обращаться!       Урсула обернулась на голоса и увидела своих сестёр, всех четверых — самая старшая, строгая и властная Виорика, Тереза, смотрящая на мир огромными и самую малость наивными голубыми глазами, хрупкая Анна, будто бы сделанная из фарфора и, пожалуй, самая громкая из них — младшенькая Серения, обычно смешливая и самую малость бестактная, а теперь пылала яростью. Трудно было поверить в то, что когда-то эта девушка не слишком красиво повела себя на свадьбе Урсулы — так рьяно она стремилась защитить её.       Урсула хотела броситься к сёстрам, но не решалась — их окружили королевские солдаты, которые не пускали их к Урсуле. Неужели они делали это по приказу Тобиаса?       Очевидно, что это действительно было так — когда Тобиас понял, что ему не удалось скрыть присутствие сестёр от Урсулы, подал знак гвардейцам, и те отпустили сестёр. Те сразу же бросились к Урсуле и заключили её в объятия — Урсула никогда раньше не чувствовала от них столько любви и тепла. Этот жест принцесс по отношению к Урсуле заставил наблюдающий за этой сценой народ удивлённо охнуть. Первой к народу обратилась самая старшая из сестёр — Виорика:       — Просим прощения за эту некрасивую сцену — нас не желали пускать к нашей сестре.       — Да, Урсула действительно наша сестра. Тот факт, что ваш король не желал признаться вам в этом, должен заставить вас задуматься, — продолжила Анна.       Люди, собравшиеся на площади, ошеломлённо молчали. Первым нашёлся один из прихвостней Тобиаса:       — Допустим, что в этой девушке действительно течёт королевская кровь. Но это ничего не меняет! Женщина не может править королевством! Это — вопиющее нарушение традиций!       Площадь вновь загудела. Люди боялись что-то менять, боялись нарушать традиции. Кто-то считал, что, несмотря на страхи, нужно рискнуть, а кто-то — что из-за нарушения традиций всё станет хуже, чем когда-либо. Теперь люди спорили друг с другом, и никто не хотел слышать противоположное мнение.       Урсула смотрела на происходящее и понимала, что исход будет таким же, как и в прошлый раз — люди не смогут придти к единому мнению, голоса разделятся примерно поровну, и неизвестно, какое решение по этому поводу примет Тобиас. Урсула уже успела смириться с этим, как вдруг произошло то, чего никто не мог ожидать.       За спиной Урсулы вновь послышались звуки борьбы, но теперь гвардейцы, видимо, не слишком хотели мешать той, что пыталась пройти к трибуне.       Это была Кэтрин. Она шла, чеканя шаг, гордо вздёрнув подбородок. Урсула никогда бы не подумала, что простая служанка может быть настолько величественной.       Не обращая ни на кого внимания, Кэтрин вышла на трибуну и громогласно произнесла:       — Ваш король — отцеубийца. Этого вам должно быть достаточно, чтобы сделать правильный выбор.       Площадь затихла. Со стороны прихвостней Тобиаса послышался робкий вопрос:       — Откуда ты можешь это знать?       — Я знаю это, потому что помогала ему.       Толпа гневно зашумела, но Кэтрин властно подняла руку с раскрытой ладонью, призывая всех к тишине. И к ней прислушались — едва ли люди так прислушались к Урсуле или даже к Тобиасу:       — Я делала много ужасных вещей, за которые мне нет прощения. Но многие из вас должны меня понять — я влюбилась в вашего короля. Многие могут подумать, что я надеялась на какое-то особое положение в замке, надеялась получить власть и богатство, но это не так. Любовь заставила меня потерять саму себя — мало того, что я пала, как женщина, так ещё и стала соучастницей убийства. Как оказалось, мною просто воспользовались — мои чувства растоптали и выбросили. Не буду лукавить: то, что я делаю сейчас — это месть. Но я не лгу в своей мести. Ваш король убил собственного отца. Да, он сделал это моими руками, но идея принадлежала ему. Мне нет смысла лгать — в конце концов, я тоже совершила преступление и тоже должна понести наказание. Оговаривать саму себя мне незачем. Вопрос в другом — должен ли преступник, а тем более — отцеубийца, править королевством? Я так не считаю. Я готова понести любое наказание за свои прегрешения, но понести его я должна не одна.       Урсула услышала за спиной страшный грохот. Обернувшись, она с удивлением обнаружила, что королевские гвардейцы бросили оружие и направились к ней. Подойдя ближе к Урсуле, солдаты преклонили перед ней колено.       Первая крупная победа была одержана, но убедить гвардейцев в своей правоте было проще, чем всех остальных — во-первых, они точно знали, что Урсула и правда принцесса, а во-вторых, они любили старого короля, при нём они жили в довольстве, а вот Тобиас не желал обеспечить своим защитникам достойное существование. Это и было его главной ошибкой.       Вслед за гвардейцами колено преклонили прихвостни Тобиаса — они уже поняли, что лебезить перед ним больше нет смысла, что нужно выступить против него, чтобы не впасть в немилость новой королевы — а в том, что новой королевой станет Урсула сомнений у них больше не было.       Народ бесновался — простые люди любили старого короля и требовали правосудия. На трибуну поднялся старый советник, дабы восстановить порядок:       — Кажется, единогласное решение принято. Пожелает ли новая королева принять своё первое решение в качестве правителя?       Урсула понимала, к какому решению её пытаются подтолкнуть, но не была готова принять его прямо сейчас. Она знала, какого наказания заслуживает Тобиас, но для того, чтобы народ не усомнился в её справедливости, Кэтрин она должна была наказать точно так же. И вот к этому Урсула готова не была:       — Нет, не сейчас. Мне нужно всё хорошо обдумать.       — Это разумно, — ответил советник. — В конце концов, официальной правительницей вы станете только после коронации. Но тогда вы должны будете принять решение сразу после церемонии. Убийство с целью государственного переворота — серьёзное преступление, и решение по нему не может быть отложено слишком на долго, и уж тем более столь тяжкий проступок не может быть проигнорирован. Может быть, желаете заточить преступников в темницу?       — Нет, пусть остаются в замке, но постоянно находятся под стражей.       — Как пожелаете… — поклонился советник, про себя недоумевая от решения принцессы — неужели ей не противно и не страшно жить в непосредственной близости от убийц? Но спорить советник с Урсулой не смел — не перед народом. Когда-нибудь он непременно попытается наставить её на правильный путь, но не здесь и не сейчас.