Невозможное дитя

«Вот дура! Что я творю?» — ругала себя Сигрид, пока ее рука, предательница, тянулась к узкой и прохладной ладони красивой, хотя и несколько усталой, незнакомки с такими знакомыми глазами, которые столь умоляюще и тепло смотрели на нее. Отчего-то ей казалось, будто она уже ее где-то видела. Впрочем, если та не солгала и правда знала ее родителей, то они могли и видеться, но Сигрид об этом не помнит, так как была мала. Хотя Сириус не рассказывал ей о каких-либо женщинах, которые дружили с ее родителями, но и он не мог знать всех. А может это и не друг вовсе, а родственник? Больно уж эта женщина была похожа на нее, даже больше, чем ее отец, который, она иногда подозревала, и не ее отец вовсе. Сигрид же не дура и хорошо знает биологию, да и чисто внешне… Кто бы что ни говорил, она видела, что совсем не похожа на Джеймса Поттера. У того были каштановые волосы, стоящие торчком, ореховые глаза, хреновое, как и у всего рода Поттеров, зрение, слегка смуглая кожа и коренастая фигура. А она? Черноволосая, и это точно не от мамы и не ее родителей, фото которых она видела у тетки, бледная, зоркая и тощая. А еще кудрявая. Не сильно, но было. И если верить простым генетическим расчетам, то хотя бы один ее родитель должен обладать этой чертой. Но на фото Джеймс и Лили обладали прямыми волосами, хотя у первого они и не подчинялись законам гравитации. Можно, конечно, было подумать такое и на мать, но та явно была ее родительницей. Цвет ее глаза, тот, что зеленый, был точно такого же оттенка, как у мамы, скулы похожи и форма носа, а еще у них были одинаковые родимые пятна на лодыжках в форме полумесяца, о чем ей как-то сказала тетка Петунья в порыве откровения. Но может это все чушь. Изображения родителей Джеймса Поттера она-то никогда не видела и ничего о них не знает. Вдруг она пошла в них? Но все размышления о семье и ее генах вылетели у нее из головы, когда, едва ли успев моргнуть, Сигрид поняла, что больше не была в парке где-то в спальном районе Нью-Йорка, а… а где она? Сигрид, покрепче сжимая под мышкой песеля, которого рефлекторно забрала с собой, завертела головой, видя вокруг только скалы, пустой пляж и океан. Она даже ничего не почувствовала при перемещении! Ее пупок не дергало, не сжимало так будто пропихнул через тонкую трубу, и не крутило, как в камине. Просто раз и все. — Как вы это сделали? — с детским восторгом спросила Сигрид женщину, которая смотрела на нее с легкой улыбкой на лице. А потом вспомнила, что вообще-то ее увела какая-то незнакомка, чьего имени она до сих пор не знает, какие-то парни в черном с оружием пытались напасть то ли на нее, то ли на эту женщину, и это еще не говоря о том, что уже почти рассвет, а ей нужно было давно вернуться в гостиницу к Дурслям и явно злому Дадли, который теперь повесит на нее все грехи, включая смерть Кеннеди. — И где мы? И кто вы? Вы сказали, что знали моих родителей? Это правда? И кто были те люди?.. — протараторила она, вывалив на незнакомку целый ворох вопросов, которые ее мучили. Но смущенно примолкла, когда женщина улыбнулась еще шире, а ее спутник, чьи глаза, она только сейчас заметила, светились странным голубым светом, издал смешок. Незнакомка покачала головой, продолжая улыбаться и, повернув голову, слегка кивнула мужчине, который тут же посерьезнел и отошел. После чего она вернула внимание к Сигрид и подхватила ее под локоток. Точнее пыталась, но ее новый ушастый знакомый возмущенно тявкнул, и носик женщины слегка сморщился. — Это что такое? — с легким отвращением в голосе сказала она, напомнив Сигрид Малфоя. Впрочем, весь вид женщины, начиная от осанки, лица и дорого на вид платья, говорил о том, что она благородных кровей, так что ничего удивительно быть не должно. Более того, Сигрид даже не чувствовала раздражения, как бывало при виде Малфоя, когда тот пренебрежительно отзывался о ком-либо. Наоборот, это ее развеселило, и она, гордо предъявив щенка брюнетке, вдохновенно заявила: — Это Бургер. Он мой друг. Вообще-то, ей в жизни не разрешат оставить щенка себе, но с того момента, как она увидела этого песеля, то захотела оставить его. Он был такой же несуразный, разноглазый и не вписывающийся в мир, как и она, так что они почти родственные души. Женщина подняла бровь и скептично оглядела щенка, который смотрел на нее в ответ разноцветными глазами, и шевелил огромными ушами, свесив короткие лапки с ладоней Сигрид, которыми та его держала за длинное туловище, и закатила глаза, пробормотав что-то о дурных генах. — Разве у тебя нет совы или что там нынче берут в Хогвартс? — устало спросила незнакомка, звуча как одна из тех матерей, которую отпрыск пытается уговорить на хомяков, когда дома уже есть восемь кошек. — Есть, но Хедвиг далеко, а Бургер здесь, — ответила Сигрид и упрямо прижала к себе щенка. Тот согласно тявкнул и даже не рыпался, начав облизывать ее пальцы. — Ладно, — милостиво выдохнула женщина и махнула изящной рукой. Как ни странно, Сигрид ощутила себя победительницей. «Наверное, так себя чувствуют дети, получив то, что желают от родителей?» — почему-то подумала она, а потом пнула себя за такие дурацкие мысли и подобралась. — Так как вы сказали вас зовут? — подозрительно спросила Сигрид, ругаясь про себя за то, что опять во что-то влипла. Прекрасный лик женщины тут же был искажен в тоске, а изумрудные глаза стали усталыми и несколько испуганными. Обреченными. Девочке тут же захотелось ее утешить, но она только отдернула себя и стала ждать. Брюнетка на миг отвернулась к океану, на горизонте которого уже начал брезжить свет, и потусторонним голосом начала говорить: — Это будет долгая история, маленькая Сигрид. Она началась далеко отсюда, более тысячи лет назад… Впервые в жизни Локи был абсолютно честна. Она рассказала о том, как ее бросили родители, нашел Один и взял к себе. Как тот лгал тысячу лет и как наказал ее, заперев в теле Лили Эванс. И как стер ей память, когда ее смертное тело было убито, и что он узнал, что она породила дитя, и что было дальше. Только о том, что именно было в Пустоте она умолчала и о причине своего здесь нахождения. И о Торе. О последнем было сказано лишь вскользь, и, конечно, ни слова о том, что он ее настоящий отец. В конце концов, даже если Сигрид никогда не узнает, что он ее родитель, ей не хотелось потом чтобы дочь ее обвинила в умышленном очернении Тора в ее глазах. Беседа, а точнее монолог Локи, продолжалась гораздо дольше, чем они ожидали, и они обе в какой-то момент присели на плоские камни у самой кромки воды. В конце концов и этот поток слов, тщательно сдерживаемый внутри более десятка сотен лет, стих. Солнце уже успело полностью подняться и теперь заливало своим светом пустынный пляж, по которому носился щенок и тявкал на приливные волны, лениво накатывающие на берег. А Сигрид молчала. И это пугало Локи больше, чем она хотела признать. Девочка задумчиво смотрела вдаль и трудно было понять, о чем она думает. Злится ли? Не верит? Ненавидит за то, что ее бросили? Помня свою собственную реакцию на правду о своем рождении Локи ожидал худшего. — Покажи свой настоящий облик, — вдруг сказала Сигрид и перевела выжидательный взгляд на Локи. Несколько секунд они смотрели друг на друга, пока, наконец, тот не вздохнул и не принял свой мужской облик. Строго говоря он не был его настоящим, ведь он оборотень, и женский лик, который принял для встречи с дочерью, был так же истинен, как и тот, что вернулся к нему сейчас, но именно это лицо он большую часть жизни носил и считал своим и только своим. К тому же… — Ты не синий и рисунков нет, — прямо заявила Сигрид, наклонив голову на бок и несколько минут разглядывая облаченного в доспехи бога. Бога, мать его! Или точнее ее мать. Короче, Сигрид была контужена, раздавлена и в шоке. Причем все и сразу. А ведь она только недавно размышляла о том, что ее отец ей не отец. Чтобы только выяснить, что ее мать не ее мать. Точнее мать, но она отец. Или наоборот? Мордред! Она запуталась. Наверное, поэтому и выпалила первым делом про кожу, а не все те три тысячи вопросов, что крутились у нее в голове, сбивая друг друга, как болиды во время Формулы — 1. Локи моргнул. — Ты… Откуда?.. — растерянно спросил он, точно зная, что хотя и рассказал о ледяных гигантах и их принадлежности к ним, но не упоминал о том, что у них синяя кожа, что у каждого йотуна есть родовые рисунки на ней. Но тут он замер. Осознание того, что он невольно «одарил» свою невинную дочь своей проклятой кровью, этим ядом, почему-то пришло к нему только сейчас и его рваное и без того сердце вновь закровоточило. «Норны… А я возмущался из-за крови Тора, текущей в ее жилах, глупо забывая, чем проклял ее сам», — болезненно подумал он и отвел взгляд от пристального взора дочери. — На втором курсе все думали, что я наследница Слизерина, — тихо сказала Сигрид. Она удивленно поняла, что ее новоявленный… родитель ненавидит ту шкуру, что ему досталась от кровных родителей, которые бросили его умирать. И, как ни странно, ей хотелось его утешить, ведь в кой-то мере она понимала его. — Я случайно обнаружила, что могу говорить на парселтанге. Причем при всей школе. Меня стали избегать, как чуму, потому что как раз тогда стали происходить нападения на магглорожденных в школе, и все думали, что это я натравливаю на них монстра из Тайной комнаты, — задумчиво продолжила она. — Но это была не я. Вот только факт того, что я говорю со змеями был достаточным доказательством для всех в обратном. Как и тысячелетний предрассудок, что все слизеринцы — плохие. Но везде есть плохие люди и хорошие, и среди них тоже. А язык — это всего лишь язык, а не доказательство зла в душе. Сигрид робко коснулась узкой ладони, которая была все так же прохладной, и сжала ее, заторможенно осознавая, что второй раз в сознательной жизни касается своего родителя, настоящего и живого. — И цвет кожи — это просто цвет, — торжественно закончила она. — Ничего это не меняет. Я уверена и среди ледяных гигантов есть хорошие существа, и не поверю в иное, пока лично не удостоверюсь в этом. В конце концов, верить сказкам, которые рассказывают победители в войне — это глупо. Проигравшие ведь всегда будут чудовищами, даже если они такие же люди, как и победители, таков закон торжествующего в пищевой цепи зверя. Локи сначала удивленно посмотрел на маленькую ладошку в своих руках, а потом на девочку, которая даже столетия еще не прожила, но уже была так мудра. Как королева Фригг. — Мудрости в тебе больше, чем во многих с кем я встречался в своей жизни… — тихо сказал он и робко коснулся щеки девочки. — …дочь моя. Это звучало так сладко. Локи нравилось это словосочетание на вкус, но в тоже время оно внушало ужас, ибо было созвучно слабости. Его слабости, которой может воспользоваться любой его враг, чтобы уничтожить его. Или забрать его ребенка в свои очередные «дочери». Но этого он не допустит. Лучше умрет, или… расскажет Тору. Тот олух и идиот, но не тот, кто даст в обиду девочку. И не тот, кто отдаст ее в руки тому, кому в руки по глупости попал сам Локи. По крайней мере он надеялся на это. А пока он просто наслаждался мигом мира, и замолчавшем в его разуме Другим, теплом солнца, которого он был так долго лишен, да ощущением хрупких пальцев в своей ладони, принадлежавшие его настоящему и кровному родственнику, который (пока) его не ненавидел и не предавал.