Как укротить степного коня

       Я закрыл лицо руками, гадая, как можно вернуть бедную книжку, хрустящую в зубах лошади Пржевальского. Атаман продолжал манить меня, щурясь и насмешливо качать головой. «Осмелишься ли ты взять своё у меня, коня, только недавно грозившегося убить тебя?» — немой вопрос читался в бездонной пропасти больших глаз.       Ох уж эти глаза!.. За три дня я столько раз смотрел в эти глаза, подобные древней тьме, и каждый раз находил что-то новое. Порой чёрное зеркало на солнце светлело, приобретая коричнево-пламенный оттенок. Тогда звериный взгляд становился человеческим: похожая на радужку оболочка прочерчивалась вокруг так и оставшегося тёмным зрачка. И в этом «солнечном» взгляде скользила тоска… — Осмелюсь, — ответил я, заворожённый глазами жеребца.       Я шагнул на полосу хвороста. Под моим сапогом хрустнула несчастная веточка, что заставило притихшего Атамана прижать уши. Испугавшись недовольного выражения дикаря, я поднял ногу. И уши вернулись в первоначальное положение, с интересом направившись в мою сторону. С облегчением выдохнув, я снова наступил на хворост — и снова прижались уши! Убрал ногу — и снова они выпрямились! Тогда я опустил ногу в просвет среди веток и снова покосился на черногривого жеребца, теперь уже не прижимавшего уши.       Что за игру затеял этот палевый гордец со мной? Почему? Я ответа не искал, играя по правилам, продиктованными принцем Свободы.       Под пристальным взглядом обсидиановых глаз и под мелодию хрустящей бумаги я кружился в неведомом танце. В моих глазах древесная сеть и яркие пятна листвы смешались в единое существо, на которое было опасно наступить. Воображение услужливо рисовало образ стоглавого Мирового Змея, что только подстегивало меня точнее выбирать путь пляски — никому не хотелось увидеть лик Смерти в острых клыках и разверстой пасти цвета степных далей… Увлечённый игрой, я не заметил, как пересёк полосу хвороста и тем самым прошёл испытание коня из легенд.       Я замер, когда почувствовал на шее горячее дыхание. Медленно повернулся, с широко распахнутыми глазами оглядывая морду лошади Пржевальского, ничего не выражавшую. Он не шевелился, лишь слегка наклонил голову набок. — Владыка степей… — прошептал я, страшась опасной близости с диким выходцем краев Одина.       Но Атаман не боялся такого короткого расстояния. Не дождавшись моих действий, он вытянул голову, перестав хрустеть моей книжкой. Я с трепетом протянул руку в ответ, молясь всему сонму наших богов — лишь бы он снова не выкинул чего… Сжал корешок блокнота. И дикарь наконец отпустил несчастную книжку: кожа обложки была увлажнена слюнями. Отпуская, Атаман задел бархатными серыми губами мою ладонь, и я в очередной раз замер, чувствуя, как по телу разливается мягкое тепло, не подобное ничему другому. «Не может быть…значит он — тот конь, что предназначен мне Судьбой?!» — шумно выдохнул я, заставив вольного коня всхрапнуть.       В нашем племени ходили легенды о дуэтах, с самого рождения предназначенных друг другу. Я не верил в такие байки несмотря на то, что именно таким образом мой отец, Стоик Обширный нашёл спутника себе под стать.       О, их история заслуживает отдельного внимания! Вороной и нетерпеливый Калле, чьё имя означало «горячий», был одним из череды ночных гостей. Первым и последним конём, сумевшим очень долгое время безнаказанно тревожить людей — ночная мгла была его укрытием, от чего конные отряды возвращались с недовольными лицами! Но всему приходит конец, и визиты ретивого гостя прекратились, когда в лунную ночь принц Лохматых Хулиганов Стоик сумел нагнать его и повалить на землю, дёрнув верёвкой, что змеей обтянула изящную шею вороного красавца. Тогда занесённая с ножом рука безвольно опустилась, не довершив кровавое дело, ведь по телу, несмотря на холод ночи, растекалось тепло от прикосновения к боку будущего Калле…       Фырканье Атамана вернуло меня с небес на землю. Я невольно задал себе вопрос: почему тогда я раньше не обнаруживал в себе этой волны. И тут же нашёл ответ — тогда я был занят лечением раненого зверя, меня мало волновало то, что творится с телом. — О, конь… — негромко проговорил я, протягивая руку к лошади Пржевальского. — Станешь ли ты мне другом или же, выздоровев, с весёлым ржанием устремишься навстречу раздолью, обгоняя ветра?       Жеребец медленно поднял голову, изгибая мощную шею. Ясные глаза подёрнулись туманной дымкой. Он принимал решение.       Нет всё-таки животные похожи на людей… «Он может и не выбрать меня».       Я со вздохом прикрыл глаза и отвернулся, с обречённостью оставив вытянутую руку. Спустя пару мгновений я вдруг чуть не дёрнулся, с изумлением почувствовав коснувшийся пальцев бархатный нос! Горячее дыхание обдавало теплом ладонь, а кончики пальцев чутко улавливали подёргивания верхней губы. Не веря нежному ощущению морды под рукой, я повернул голову. Что не понравилось дикому коню, тут же отпрянувшему от меня и перескочившему на другой берег реки из веток…       В мыслях на мгновение промелькнуло, что, возможно, Атаман пожалел о своём опрометчивом решении. Но я не зациклился на этой печальной ноте — наоборот, моё сердце радостно стучало, а душа радовалась тому, что наконец-то сделан первый шаг к той дружбе, что может продержаться десятилетия.