"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      Ботинки Франклина Флауэрса отчаянно чавкали по грязи. Ноги тонули в холодной жиже, каждый шаг давался с трудом.       «Ненавижу, блядь, осады. Сидишь себе без дела в лагере, провонявшемся говном, ссаниной да вонью тысяч согнанных в одну кучу мужиков. И чего ждешь? Что первая же вспыхнувшая зараза отправит нас всей толпой на свидание с Неведомым…»       Стояли утренние сумерки: тьма ночи еще не отступила, небо на востоке все еще окрашивалось розовым. Проснулся наемник сегодня с дурным предчувствием. Бил озноб, кишки превратились в размазню. «Вот бывают же в жизни дни, когда точно знаешь, что все пойдет наперекосяк с самого начала…» Наемник просто не знал, как именно это проявится и почему. Быть может, все дело было в холодах. Франклин родился и вырос в землях Фоссовеев, недалеко от дорнийской границы. «Эх, и песни у нас там лучшие во всем пограничье, и яблоки самые сладкие. Куда слаще благородных лордов, намалевавших их себе на гербе». Зимы там конечно были холодными и сухими, точно косточки Злого Клинка, но куда больше морозов там страшила убийственная летняя жара. Когда он отправился искать удачу на восток, в Эссос, там тоже было по-другому. Волантис оказался жарче родины, да еще и влажнее в придачу. А в первую зимовку в Норвосе и Квохоре Флауэрс думал, что отморозит себе яйца и мужского в нем останется еще меньше, чем в Мааре.       Ветеран уже понял, что в Белерианде будет намного хуже, понял по ломоте в костях, когда с трудом встал с койки. Постоянно давало о себе знать и простуженное горло. «Ни выпить, ни посмеяться – так больно». Повод для смеха у Червивого Яблока был: Гарри прописал ему пить глинтвейн как лекарство. Когда речь шла о болеутоляющих, то «старуха» разбирался в них не хуже мейстера. «Он стареет, да и ты моложе не становишься».       Со стороны походных костров, на которых готовилась пища, донесся характерный шум ссоры. Повернувшись в ту сторону, рыцарь узрел стайку солдат, громко выяснявших отношения. Выглядело так, что еще чуть-чуть – и дошло бы до драки. – Эй, вы там! – рявкнул он. –Смирно! Отставить разговорчики! – Есть, сэр, – прокричали они, взяв равнение на командира. Первый из зачинщиков похож был на дорнийца, у него было два золотых браслета на руках. Остальными оказались гискарец и два западноземельца. – Что все это значит? – требовал Флауэрс объяснений. – Вам что, сражения недостаточно, что вы тут разборки устраиваете? – Сэр, мы только в кости играли. Это гискарец решил потасовку затеять, – оправдывался один из западноземельцев.       «Сын гарпии» явно был с этим не согласен. – Потому что андал сжульничал! – возразил он, тыча пальцем в клеветника, – я все видел, он даже не показал, что у него выпало! – Чтобы ты и дальше врал, оскорблял мою честь и съехал в итоге со сделанной ставки? Давай, дружок, гони-ка свой шикарный шлем. – Я его честно добыл у врага в бою, – ответил гискарец. – Ну так и я его честно выиграл у тупого гискарца, который кости кидать не умеет, – огрызнулся западник.       Раздраженно охнув, Флауэрс обратился к дорнийцу. – Ты, – проворчал он, – ты уже два года как в отряде. Так какого же рожна маешься этой дурью? – Пытался прекратить это, сэр, – ответил солдат, – не слушают. Сущие мальчишки, что с них взять.       «Все мужчины одинаковы, все они в конечном счете мальчишки, что вельможи, что простолюдины», так когда-то говорила мать. И это дурачье служило ее словам подтверждением. – Ставки сняты, не то сам сниму и шлем, и половину жалования вместе с ним. Ты, дорниец, сходи-ка к поварам, скажи, что Франклин Флауэрс приказал выкатить тебе пол-меха вина.       Все-таки старослужащий пытался предотвратить стычку; пусть ему это и не удалось, но такое благоразумие кой-чего стоило. – А остальные, будете так выделываться – шкуры спущу! – пригрозил Бастард из Сидерхолла, указав на замок за рекой, – мы вот с ними сражаемся, а не друг с другом. На носу себе зарубите. Если продолжите в том же духе, то враг закатит вам взбучку похлеще моей. Поняли?       Провинившиеся неистово кивали.       «Если сейчас подобному положить конец, то дальше проблем не будет. Каждый сам находит, чем отвлечься и забыться, было бы время. Но если оставить этот гнойник, то в будущем начнутся проблемы. Не доверять товарищу по оружию… что тогда останется от Золотых Мечей, если каждый в лагере начнет себя так вести, и неважно, будь у него хоть трижды вызолоченный череп». – Хорошо, – ухмыльнулся Флауэрс, – только не забудьте о моих словах. Не то Джакхо на вас натравлю.       И ушел прочь, весело улыбаясь – наемник направлялся по куда более важным делам.       Казалось, прошла целая жизнь с тех пор как спустя долгих двенадцать лет, Флауэрс впервые вновь встретился с Джоном Коннингтоном. Выглядел он тогда жутко, синеволосый, выскобленный и высушенный, постаревший раньше срока, точно дырка тирошийской шлюхи. Но все равно, то был человек, которого Франклин помнил и знал. Теперь же лорд Грифоньего Гнезда, скрестив руки на груди, стоял у берега реки, не обращая внимания на воду, лижущую его сапоги; рыжий плащ из волчьих шкур развевался на ветру за спиной. Десница внимательнейшим образом изучал вражеский замок и надзирал за работой трудившихся рядом солдат. Строились суда для переправы через реку, а саперы отряда были с головой погружены в изготовление для них подходящего вооружения и осадных машин: малых камнеметов, скорпионов, метателей огня и прочих механизмов, с которыми Бастарду из Сидерхолла довелось познакомиться за годы службы. Сооружались щиты, укреплялась обшивка, чтобы защитить суда от стрел и пламени. – Лорд-Десница! – окликнул он Коннингтона, – ты в одиночку, что ли, крепость штурмовать собрался?       Джон неторопливо поворотился лицом к Франклину, как всегда, суров лицом и взглядом, сжав губы в нитку. Окаймлявшая его рот рыжая борода становилась гуще с каждым днем, хотя теперь в ней встречались пряди, пепельные или седые как соль. Он всегда был рослым мужчиной, но если годы предпочли одарить Флауэрса большим брюхом, то Коннингтон стал жилистей и стройнее, чем в дни своей молодости. Что в нем уж точно не изменилось, так это голубые глаза – бесстрастные, цепкие, проницательные. Прежде говорили, что Грифоний Лорд придирчиво оценивал каждый их шаг, задавая свою высокую планку. Одни ненавидели его за это, другие пахали днем и ночью, доказывая, чего стоят. Так что злопыхателям выпал в свое время хороший повод смеяться и ехидничать, когда высокомерный дворянчик из Штормовых земель оказался, будто бы, казнокрадом и дезертиром, упившимся до смерти в каком-то борделе. Но Франклин Флауэрс знал его гораздо лучше. Ну да, Джон был типом нервным, уж точно похлеще волантийца-казначея с его кровавыми патлами. Резкий, взыскательный – но по отношению к себе не меньше, чем к другим. «Себя он судит строже всех», думал Флауэрс. Стоило узнать его поближе, и Коннингтон оказывался не так уж и плох, и то, как холодно он порой себя вел, было уже неважно. А главное, он был верным слову, преданным – намного отличаясь этим в лучшую сторону от большинства тех, кто опустился до ремесла наемного меча. – Сэр Франклин, – холодно произнес десница, не более, чем признав присутствие наемника. – Да то же что и ты, решил посмотреть поближе на замок, который будем брать, – ответил Бастард из Сидерхолла, уставившись на Минас-Тирит.       Осаждаемую крепость ему было видно так же хорошо, как и собеседнику. Выглядела она крепким орешком. Да еще с таким-то многочисленным гарнизоном. Даже будь на их месте войско в два раза большее, при попытке взять ворота или вскарабкаться на стены оно бы истекло кровью, как резаная свинья. «Было бы здорово, если бы наши союзнички взяли бы это на себя». Да только он сам никогда бы не стал швыряться людьми ради такого безнадежного предприятия. Если эти эльфы были настроены сопротивляться всерьез, то штурмующим пришлось бы мостить гать собственными мертвецами, чтобы пробиться к дамбе и воротам. Франклину было искренне жаль тех несчастных сукиных сынов, которым придется ломать их тараном, осыпаемым стрелами и камнями со всех сторон. Хуже того, на мост, ведущий к замку, взобраться было крайне трудно. Высокий, арочной конструкции – казалось, он подвешен в небесах на невидимых цепях, а не опирается на возведенный человеческой рукой фундамент. Будь времени достаточно, его можно было бы разрушить. Но то была задача не из легких, вдобавок, не дававшая ничего, кроме дальнейшей изоляции противника. Все равно отряду пришлось бы полагаться на свою флотилию. Но Франклин сильно сомневался, что Грифоний Лорд окажется настолько бесчувственным, чтобы бросить Золотых Мечей на штурм. «Не сомневаюсь, у него на уме нечто другое». – А корабли – это чтобы реку прикрыть? – спросил он вслух. – Да, – обрубил Джон.       «Холодный прием, даже для него». – Ночью мои ребята видели огни в цитадели, а часовые у моста слышали голоса во тьме, – сменил тему Флауэрс, – мне это не нравится.       Червивое Яблоко не кривил душой. Голоса и огоньки в ночи… судя по всему, нолдоры ждали момента, чтобы устроить внезапную вылазку в лагерь или пойти на прорыв. Чтобы перерезать глотки спящим солдатам. «После того погрома, что мы устроили им на поле боя, у них наверняка чешутся кулаки». Никакая гордыня еще не останавливала от грязных уловок там, где они спасали жизни. – Я тоже о них слышал, сэр, – сказал Коннингтон, – Майрон говорит, что это все дело рук врага, колдовство, призванное сломить волю Золотых Мечей.       Десница так легко и естественно произнес слово «колдовство», что наемник не поверил своим собственным ушам. Впрочем, и самому Франклину этого тоже хватило. – Ну да, конечно, так бы он и объяснил, – тяжко вздохнул он, понимая, что, скорее всего, и это обернется правдой. Амарфион-Майрон, или каким там еще именем наградили его боги, еще ни разу не подводил Золотых Мечей, помогая не заблудиться, даже несмотря на то, что никому в отряде его солдаты не были по душе. – Логично, чего уж, – фыркнув, продолжал ворчать Флауэрс, – Как и все остальное, что последнее время происходит с нами. Я-то думал, заколю мечом пару-тройку Фоссовеев, да во славу короля, а тут… вот это все. Пауки, эльфы, другой мир, колдуны, грампкины и снарки. Два разведчика болтали, будто в нескольких милях от лагеря рыскал волкодав с доброго дестрие размером. («После всего, что мы уже повидали – почему бы и нет? Раз тут пауки гигантские есть, куда уж удивляться огромной псине»). И все равно не могу поверить, что все это реально – даже когда оно прямо под носом, да еще на меня таращится... Так что не усложняй еще больше, я уже не мальчик, чтобы в думах киснуть.       Суждено ли ему привыкнуть к этому всему, Франклин не знал – как и не знал, проживет ли он для этого достаточно. Но то, что он это признал, не скрасило горечи слов; захотелось ее чем-то смыть. Флауэрс поднес к губам фляжку, отпил от души, смакуя выраженный сладкий вкус того самого вина, которое они добыли у эльфов. – Но есть чего похуже, чем служить его величеству. Не ожидал, что он не примет меч, когда Бездомный Гарри ему предложил. Знаешь, я говорил это в Волон-Терисе, скажу и сейчас: парень твой – кремень, – хохотнул наемник, сполна глотнув больным горлом леденящую сырость.       Коннингтон злобно прищурился. – Сперва, значит, вы отворачиваетесь от короля, а теперь вдруг решили ему «кое-что показать», – холодно заметил он.       «Так вот почему он холоднее обычного», понял наемник. Грифон все еще на него злился. Но при всей суровости лорда, наемнику льстило считать его приятелем, причем с его статусом десницы это было никак не связано. – Ну, да, и что с того? – ответил он, – я защищал тебя в долине, поддерживал в Печальной обители, – пока ты и твой проводник не принесли нам весть, что нам не суждено попасть обратно. – А ведь ты поддержал Бездомного Гарри, когда он советовал бросить нас, – свирепо, безжалостно глядел на него Джон. – К херам свинячьим Бездомного Гарри, плевать я хотел на его словесный понос, – прошипел Червивое Яблоко, – ты всегда был себе на уме, даже когда служил в нашем отряде. Вот почему я не поверил сказочкам, будто ты обокрал казну, спился и помер. Я помогал тебе, как мог. Но, видишь ли, сударь мой Джон, причиной тому не Дом Дракона. Меня с ними ничего и никогда не связывало.       Коннингтон прищурился вновь, а потом и вовсе отвел взгляд. – Флауэрс, ты наемный меч, мне это хорошо известно. Но я думал, что ты мне друг. И не ожидал, что ты так охотно примкнешь к моим противникам, – не без грусти заметил он.       Бастард из Сидерхолла себя вспыльчивым человеком не считал, но этот взор десницы, эти его слова всколыхнули его сердце яростью. «Ах, меч наемный…» Все лорды презирали наемников и бастардов. Даже возведенных в рыцари, даже тех, что сражались с ними плечом к плечу. – Знаешь, сударь мой Коннингтон, задолго до того, как тебя изгнали из твоих владений, я уже из сражений не вылезал, – печально начал Флауэрс, – все-таки в наемниках двадцать пять лет хожу. Не думаю, что проживу еще столько же, но я-то надеялся все-таки провести остаток дней, сидючи в своем замке, а не мотаясь в поисках сражений на свою голову. Женой хотел обзавестись, и неважно, будь то хоть знатная леди, хоть шлюха полковая, лишь бы не уродина, как я, – да и заделать ей ребенка, который получит законную фамилию, а не бастардово «Флауэрс». Вот это было бы здорово. А еще лучше, если бы все это приключилось в моем родном Сидерхолле. Но, кажется, у богов на мой счет иной замысел, никакого блаженства, одна война. Делом всей твоей жизни, Джон, был Дом Дракона, а я просто хотел вернуться домой. И вот ты пришел ко мне и сказал, что родины мне больше не видать. Неужто ты ждал, что я останусь этим доволен? Неужто думал, что хоть кто-то будет рад такое услышать?       На последних словах першение в горле доконало Флауэрса, он закашлялся и, отвернувшись, харкнул комком желтой слизи. Наемник думал, что слова его заденут Коннингтона, но на десницу они впечатления не произвели. Непохоже было, что он поражен или не находит нужных слов.       «Или он это хорошо скрывает» – И ты, стало быть, думаешь, что я был рад это услышать от Майрона? И что Его Величество, очутившись в новом мире, был счастливее меня? – резко возразил Джон.       «Твою же мать, все та же заносчивость дворянчика». – Сомневаюсь, сударик. Держу пари, тебе, точно так же, как и нам, пришлось с этим примириться. Принять новые условия. Просто ты успел оклематься первым, только и всего. Ты, Стрикленд, Фоссовей, – все лорды считают наемников ниже своего достоинства, но ты не лучше нас, что бы там себе не воображал. Я поддерживал тебя, считал тебя своим другом.       Повисла пауза. – Все мы выбираем свой путь, Флауэрс, – наконец, произнес Джон, – ты тогда тоже выбрал свой. Не притворяйся, будто это не так. – Точно так-с, выбрал! Потому что все мы были в отчаянии: ты же сказал нам, что обратной дороги больше нет. Только вот, я полагаю, мы все для тебя по большому счету сброд, отбросы, сколько бы крови ради тебя ни пролили. – Я не забываю о пролитой крови, – помрачнел Коннингтон. – Но не забуду и то, почему вы сражаетесь за Его Величество. Скажешь, ни один из твоих капитанов не предаст нас при первой же возможности? Ну, так а я тебе скажу, что это ложь. – Так назови мне хоть одного такого, потому что никто из нас так не поступал, – отбил выпад Флауэрс, – никто не предал короля, мы все сражаемся за него. Мы же никогда не разрывали контракта и не меняли стороны. Но ты все равно относишься к нам так, будто это для нас обычное дело. Слова это ветер, важны только поступки. Король-то это понял, а вот ты – нет. – Для короля честь, что ему служат сами Золотые Мечи, – заявил Коннингтон в ответ, – я тоже этому очень рад. Но не в моих правилах слепо доверять кому-то. Ты сам сказал, вы были в отчаянии. А отчаявшиеся люди таят в себе самую большую угрозу.       Флауэрс скорчил рожу: сколько еще отряду надо доказывать деснице свою преданность? Сколько еще крови нужно им пролить, чтобы он соизволил им доверять? Он спросил Коннингтона напрямую – но от ответа у него мурашки забегали по коже. – Я тебе доверяю, Флауэрс. Я верю, что на поле боя ты покажешь себя как хороший наемный меч. Хоть, кажется, тебе последнее время не нравится, когда тебя так называют. Я доверяю тебе достаточно, чтобы сполна вознаградить за твою службу. Но сверх этого? Нет.       Это было не лишено смысла: никто в других наемных отрядах не мог ожидать или просить чего-то большего. Так почему же слова эти обдали Франклина таким холодом? Хотел ли он, чтобы Коннингтон считал его своим другом? Чтобы лорд-изгнанник признал бастарда ровней? Чтобы старый приятель, тем более, будучи десницей короля, перестал смотреть на него как на пыль под ногами? Хорошего наемника, по идее, не должно было заботить подобное – только золото.       «Как же разжижили годы твои мозги: стал дурак и размазня. То же и с Коннингтоном, окаменел совсем, хуже чем те прокаженные в Горестях». – Грифоша-Грифоша, каким ты был, таким остался, сущий дьявол с каменным сердцем, – проворчал Флауэрс и отвернулся от Коннингтона, – я-то думал накатить с тобой, но теперь мне вино самому нужно. Залить твои горькие слова.       Наемник побрел прочь. Каким бы кислым ни было начало дня, еще неизвестно, что там он уготовил дальше...