Очки

Жену Доктора трудно представить без очков. В них она с раннего утра и до позднего вечера, что вполне разумно, иначе ей было бы просто невозможно различать знаки, надписи, людей и выражения их лиц — с таким минусом, как у жены Дока, окружение безнадёжно размывается, чем-то напоминая цветастый калейдоскоп. Однако под конец дня, наглядевшись на новости по телевизору, рекламные баннеры, ценники, лица прохожих, зачастую далеко не радостных, женщина начинает думать, что лучше бы она всего этого и не видела. Всматриваться порой очень утомительно, и многие вещи в итоге не оправдывают той пристальности, с которой их изучали. Какой был толк, например, напрягать зрение ради статьи во всю газетную полосу, которая в конечном счёте ничего толком и не сказала, лишь повторила панически за многими: «Мы все скоро умрём!» Как будто до этого жене Дока никогда не грозила смерть, и ей следовало бы как минимум удивиться после прочтения. Или наоборот, есть вещи настолько важные, что от постоянного наблюдения за ними глаза перестают выдерживать: дом, счета за коммунальные услуги, бесконечные рубашки, пиджаки и галстуки мужа, сам муж, особо нервный пациент мужа… Даже следить за собой отнимает достаточно энергии. Жена падает на диван рядом с Доктором и запрокидывает голову на спинку. Очки, которые были ей опорой, теперь давят, словно тяжёлая броня. Рука силится её скинуть, но Док опережает супругу, аккуратно снимая очки за дужки. Комната вокруг начинает плыть, от этого становится и легко, и тревожно. Упускать всё из-под строгого надзора непривычно, но желание сбросить с глаз изнурительную ношу, не ощущать хотя бы ненадолго натиска чёткой картинки, в которой надо приглядываться к каждой мелочи, перевешивает. Жена Доктора слышит усталый выдох супруга. Он сегодня тоже достаточно насмотрелся, наверное, не меньше, чем она. Одно перекошенное от злости лицо Психа чего может стоить. Сейчас ей вовсе не хочется упрекать мужа, что приличная часть её зрительных сил уходит и на него. Ведь нельзя утверждать, что Доктор не поступает так же относительно неё. Док вслед за женой стремится поскорее избавиться от обременяющих стёкол, в два раза толще и в два раза тяжелее. И на столике, издав лёгкий стук о поверхность, остаются лежать две пары очков. Теперь они оба беззащитны перед расфокусированным миром и друг перед другом. Без линз их взгляды больше не кажутся непроницаемыми и холодными. Вокруг глаз явно проглядываются морщины, а в самих глазах — измотанность и уязвимость. Но вместе с тем на их дне теплятся нежность и умиротворение, потому что супруги наконец могут сделать передышку и разделить свою слабость. Никому бы другому они её не доверили. Доктор несколько секунд смотрит в упор, созерцая такое редкое даже для него лицо жены, не спрятанное за ширмой из стёкол. Однако вскоре он отрывает взгляд и, приобнимая супругу за плечи, утыкается носом ей в шею. Сейчас видеть не обязательно. За столько лет брака визуальная составляющая, кажется, исследована вдоль и поперёк, и можно не тратить время на присматривание и прикипание, полагаясь на другие чувства. Док касается губами шеи супруги, поднимается выше, целует в щёку. Жена с облегчённым вздохом расплывается в довольной улыбке, целует в ответ, кладёт голову на грудь мужу. В ушах отдаётся стук сердца психотерапевта, и жена, будто в такт ему, медленно и спокойно начинает рассказывать, сколько дел за сегодня успело на неё свалиться. Доктор перебирает пряди её волос и отвечает убаюкивающим голосом. И так, в касаниях и тихих переговорах они сливаются друг с другом в гармонии. Как в картине глазами близорукого, больше нет строгих границ. Есть что-то мягкое, расслабленное и неуловимое для зрения. Когда жена Дока снова надевает очки, окружение уже не кажется опостылевшим и не давит своей перегруженностью. Наоборот, всё ощущается ярче и чище, как будто помимо стёкол заодно протёрли что-то внутри, и женщина мысленно забирает слова, брошенные в начале вечера. Всё-таки, пока ещё хватает того, что ей стоит видеть. Доктора, как минимум.