ОДИН ВЗДОХ ДО РАССВЕТА

Багряный кристалл отозвался гулким звоном и залил темноту ослепительно-яркими лучами цвета свежей крови. Они вонзились в мозг острой болью, распарывая сознание, как бритва. Они ударили в сердце эхом страдания, безумия и ярости. Эхом агонии. … Это просто не могло быть реальностью. Никак не могло. Иначе пришлось бы допустить, что мир помешался. Все и впрямь напоминало лихорадочный бред. Краски были болезненно-яркими, а звуки – резкими и отчетливыми. Безжалостно отчетливыми. …– Итак, что вы решили, милорды? – последнее слово Берилл произносит с издевкой. Они молчат. Это молчание тигра, попавшего в смертельную ловушку. Полное бессильной ярости и тщательно скрываемой тревоги. Берилл тихо торжествует. Она загнала их в угол и знает это. Их собственная честь закует их в цепи, более прочные, чем любые угрозы, любая магия. Но она все еще боится их, этих воинов, до конца не признающих над собой ничьей власти. Она будет бояться их и все следующие тысячелетия, скрывая это под маской Темной Королевы. Бояться и ненавидеть их за этот страх… – Нет, я вас, конечно, не заставляю. Как бы я посмела… У вас всегда есть выбор, вы ведь помните? Они помнят. Очень хорошо помнят. – Правда, за него придется платить… Так с которой из четырех мне начать? С твоей золотой отрады, Кунсайт? Или… может, с твоей феи, Зой? – НЕ СМЕЙ ТРОГАТЬ ЕЕ!!! – Четвертый Лорд Терры бледнеет настолько, что его веснушки кажутся черными. Еще чуть-чуть, и он не сможет удержать себя в руках… Берилл заливается визгливым издевательским смехом. – Надо же, как сильно ты ее любишь! Может, мне позволить вам умереть вместе, а? Или хочешь сначала посмотреть? Я могу сделать это медленно… – Мы согласны на твои условия, Берилл. Ледяной голос Первого Лорда заставляет всех вздрогнуть. Самый старший из них, он принимает всю ответственность на себя. Как и всегда. Королева неторопливо оборачивается и улыбается почти ласково. Между тонких лиловых губ мелькают клыки. – Ты всегда был необыкновенно мудр, Кунсайт. Я знала, что ты не разочаруешь меня. Единственная твоя слабость – у тебя человеческое сердце. Мягкое. Но это дело поправимое… – Мы принимаем твои условия, но у нас есть и свои, – с небрежной, почти беззаботной интонацией говорит Нефрит. Трое его друзей, знающие самообладание Второго Лорда, понимают, чего стоит ему сейчас эта небрежность. – Да-да, конечно, – с готовностью отвечает Берилл. – Все по справедливости. – Во-первых, ты не разрушишь ни одного города Терры, – ровным голосом говорит Джедайт. – Не разрушу, – королева по-змеиному улыбается. – Зачем мне это? – Во-вторых, ты не причинишь вреда ни одной из четырех принцесс Внутренних планет. У Берилл вырывается тихий смешок. – Даже пальцем их не коснусь. – И в третьих, – в голосе Джедайта появляется тихая угроза, – мы перейдем в твой лагерь, Берилл, но твоими рабами не станем. Никогда. – Ну конечно, вы не станете моими рабами, – улыбается она. – Как рабы вы мне и не нужны. Вся ваша сила останется с вами. – Немного помолчав, она спрашивает: – Ну так как? Вы согласны принести мне присягу? Несколько мгновений тишины, вязкой, как черная смола. Потом Кунсайт приглушенно говорит: – Да, согласны. Берилл опускает ресницы, скрывая торжествующий блеск в глазах. Потом поднимает посох, с матово блестящим черным шаром. – Тогда не будем медлить. …Все, что происходило потом, было затянуто тонкой кроваво-красной пленкой болезненного бреда. – Вы принимаете власть Повелителя Металлии? – Принимаем. – Вы добровольно соглашаетесь служить ему? – Добровольно. – Вы отдаете ему свою душу, разум, тело? Молчание. Потом: – Отдаем. На лиловых губах медленно расползается улыбка, полная неприкрытого злорадства. – Тогда… добро пожаловать! Черный шар вскипает ржаво-коричневым дымом, напоминающим запекшуюся кровь. Этот дым стремительно заполняет все вокруг, стискивает тело раскаленной смолой, смешивается с дыханием… И мир стремительно превращается в кошмар. В кошмар, когда ты чувствуешь, как злобная липкая мерзость просачивается в тело, расползается по венам, превращает красную кровь в зловонную бурую жижу. Как тягучая мерцающая боль постепенно скручивает каждый нерв, каждую мышцу, добирается до горла, душит, вырываясь наружу диким животным криком, который нет никаких сил удержать… Когда ты чувствуешь, как бесцветный морок затягивает мозг, кислотой выжигая воспоминания, искажая в кривом зеркале события и лица. А потом зеркало раскалывается с болезненным плачущим звоном, разлетается на крошечные иглы-осколки – не собрать, не склеить…И эти мириады стеклянных кинжалов впиваются в сердце, парализуют эмоции, чувства, память… Когда ощущаешь, как чужая злобная воля незаметно смешивается с твоей собственной, ядом просачивается в душу, заполняет ее… И ты уже не принадлежишь себе. И глухая, тяжкая, непонятная ярость затапливает сердце, превращая его в черный лед. Выдавливая из него тепло, нежность, свет… Выдавливая жизнь. И чужой вкрадчивый голос липкой паутиной заплетает мысли, парализует остатки воли, выпивает силу, заменяя ее своей, обжигающе-ледяной, темной. Силой ненависти. И ты последней угасающей искрой сознания говоришь себе: «Нет… я не сдамся… не исчезну. Мы сильны… мы сильнее Берилл… сильнее Металлии… мы не можем проиграть. Я смогу, я прорвусь… я выдержу… я не…» Пустота. Падение. И ты понимаешь, что все кончено. Не смог. Не успел спасти, уберечь. Все потерял. Безвозвратно… И ты разбиваешься на миллионы осколков. Больно. Но это все равно. Тебя больше нет. …Они медленно приходили в себя, привыкая существовать по-новому. Существовать – не жить. Они все видели, все понимали, но уже ничего не могли сделать. Они чувствовали, как цепенеет душа, они постепенно умирали, но не могли это предотвратить. Боль была такая, будто с тела заживо содрали кожу, выставив наружу оголенные нервы. Контуры и очертания предметов утратили краски, тени углубились и почернели, воздух казался сухим и резал горло, во рту чувствовался мерзкий сладковатый привкус гнили. Холодно. Очень холодно. Тягучий, мучительный холод выкручивал суставы, медленно расползался по венам, заполненным вязкой слизью. Подбирался к сердцу, заставляя его замедлять удары. Они еще пытались вспомнить свои имена, своих любимых, друзей – и не могли. Только тени призрачных образов скользнули по краю сознания, отозвались мгновенным горячим уколом тоски… и исчезли. Исчезли, ударив напоследок в сердце такой болью, что даже Кунсайт упал на колени, стиснув грудь руками и раскрыв рот в беззвучном вопле. – Что? Больно? – почти ласково спросила Берилл. – Это ничего, милые, надо немного потерпеть – и скоро привыкнете. Вам даже понравится, я обещаю. Первый Лорд хотел что-то ответить, но не смог. Желтые змеиные глаза с интересом и удовольствием наблюдали за ним. – Вам кажется, что вы умираете? О нет, друзья мои, нет. Теперь ваша смерть зависит от меня. А вы еще для многого мне необходимы. Так что вы будете жить. Долго. Очень долго. – И Темная королева залилась визгливым торжествующим смехом. Насмеявшись вдоволь, она добавила: – Осваивайтесь, голубчики мои, привыкайте. – И, уже выходя вон, обернулась: – Да, чуть не забыла. Наш уговор. Города мне незачем разрушать – там и так уже не осталось живых. И рабами вы будете не мне, а Повелителю Металлии. А что касается жизни воительниц Внутренних планет… – она издевательски улыбнулась. – Их жизнь я вам дарю. Можете забрать ее, когда сами захотите. А вы теперь обязательно этого захотите. Видите, я держу свое слово… – И отзвуки ее смеха затихли вдали. Глухая тишина накрыла их куполом, где единственным звуком было лишь их собственное надрывное дыхание. Они с трудом разлепили веки – свет резал глаза – и впервые увидели лица друг друга. Чужие лица. Лица, в которых была только ненависть. … А потом они неслись на крыльях бури, и их окружала ледяная пустота, и ледяная пустота пожирала их изнутри. И сами они были холодны, мертвы и холодны, как стальные клинки. Оружие в руках Повелителя Металлии. Оружие ничего не желает. Ничего не чувствует. Сталь знает только одно тепло – тепло чужой пролитой крови. А потом был стремительно приближающийся перламутровый шарик Луны, и пылающие небеса, и прозрачные колонны, разлетающиеся вдребезги, как старое стекло. Черные молнии бичами рвали воздух, вспарывали атмосферу, как меч вспарывает живую плоть. Деревья со стоном корчились в огне, и вихри белых лепестков носились среди пепла и дыма, словно мертвые бабочки. …Резной серебристый купол взлетает к черному небу, слепящие осколки впиваются в обугленную землю. Волна пламени цвета запекшейся крови прокатывается по садам и паркам, выжигая озера. Крики. Много криков… Ярость… боль… отчаяние. Чей-то исступленный, совершенно безумный смех… Это их смех? Это они так смеются?.. …Битва, дикая битва, смертоносный водоворот клинков и магических атак. И вдруг… Глаза. Ярко-синие, непреклонные, но… Неправильно. Что-то неправильно. Ах, да. В них нет ненависти. Только удивление. – Кун? Ребята, вы здесь? Что случилось с Террой? Они не ведут бесед с врагами. Они – стальные клинки, лишенные души. Лишенные эмоций. Лишенные сердца. Но… почему вдруг так больно? – Что случилось… с вами? Это сделала Берилл? – Синие глаза вдруг темнеют до черноты. Понимают все. Рука, сжавшая меч, опускается. – Я все равно не стану сражаться с вами. Ни с кем из вас. Никогда. Тихий голос неожиданно легко перекрывает какофонию битвы. Взгляд держит, не отпускает… Надо нанести удар. Это враг. Но… невозможно. Больно. Почему вновь так больно?.. Тонкий, почти детский вскрик доносится откуда-то издалека. В синих глазах мелькает тревога: – Серенити… – И их соперник мгновенно и беззвучно исчезает в дымной тени. Хорошо. Он все равно умрет – раньше или позже…А сейчас пусть идет. Пусть не тревожит их ледяного покоя. Вокруг творится безумие. Вокруг агония и смерть. Но это неважно. Они знают, зачем они здесь. Чтобы забрать то, что им принадлежит. Не обращая внимания на вопли и стоны битвы, они смертоносными серыми тенями разлетаются в стороны. Коршуны спешат на охоту… И только ветер плачет им вслед. …Он быстро нашел ее. Да она и не пряталась. Еще не обернувшись, он почувствовал прикосновение ее сознания к своему. Когда-то он сам научил ее этому. Она стояла в проеме полуразрушенной арки, и волосы даже в дыму пожарища казались покрывалом из солнца. И странно – она улыбалась. – Ты меня ищешь? – Она спрыгивает со стены, подходит ближе. В руке – тонкий, хрустально поблескивающий клинок. Меч Предводительницы. Но никакое оружие не спасет ее. Он намного сильнее, и они оба знают это. – Я пришел за тобой. – Зачем? – ее голос совершенно невозмутим. – Ты принадлежишь мне. Она подходит совсем близко, так, что он может видеть каждую ресницу на ее глазах. Очень грустных. Очень спокойных. И это – спокойствие близкой смерти. Их взгляд неожиданно вонзается ему в сердце раскаленным лучом, жжет до боли. – Мне очень жаль, мой воин, – ее голос нежен и печален. – Мне очень жаль, но здесь нет больше ничего, что принадлежало бы тебе. – Ты принесла мне клятву. Она грустно улыбается и качает головой. – Не тебе. Того, кому я клялась быть верной навеки, больше не существует. А у того, кто стоит сейчас передо мной, нет на меня никаких прав. – У меня есть право, воительница Венеры. Это право силы. Ни тени страха не отражается в отрешенно-ясных глазах. – Я не пойду за тобой во тьму. Ни живая, ни мертвая. И тебе меня не заставить. Он обнажает меч. – Что ж. Я предлагал тебе жизнь, но ты сама сделала свой выбор. Снова мимолетная улыбка. – О нет, мой воин. Это ты сделал свой выбор. Теперь наши пути лежат порознь. Она поднимает свой клинок, плашмя касается лезвием лба в древнем воинском приветствии, затем опускает его и ждет. Он заносит меч, она легко ловит удар. Безумные вопли битвы неожиданно уходят куда-то вдаль. Две серебряные молнии бесшумно танцуют в сполохах дымного пламени. Лишь тонкий музыкальный звон парит в тишине. Длинные волосы взмывают в воздух, как золотые крылья. Лента из красного шелка струится по ним, как кровоподтек. Она очень умелый воин. Но каждый раз, когда отточенное полупрозрачное лезвие готово нанести ему рану, она отклоняет его так, что сталь проходит в миллиметре от кожи. Она не хочет убивать его… или не может? Он не будет таким же глупцом. С резким рыдающим звоном клинки сталкиваются друг с другом. Они замирают с мечами, устремленными друг на друга так, что их острия упираются каждому в грудь. Любое движение – и смерть настигнет обоих. Она грустно улыбается. – И кто же будет считаться победителем, мой воин? – Тот, кто первым нанесет удар. Ее улыбка становится нежной. Она делает неуловимое движение кистью, и ее меч со звоном ударяется о камни под ногами. Но секундой раньше инстинкт воина заставляет его выбросить руку вперед, не дожидаясь ее удара. «Ударь первым, пока не ударили тебя»… Она резко вздыхает, и зрачки голубых глаз сужаются в точки от боли. Меч с влажным скользящим звуком проникает в девичье тело, легко разрывает тонкую шелковую ткань матроски и еще более тонкую шелковую кожу под ней. Он слышит хруст ребер, ломающихся о сталь. Липкие густые струйки красным кружевом стекают по металлу на его ладонь, обжигая до кости. Их взгляды встречаются, и ее боль с размаху бьет его в сердце так, что перехватывает дыхание. В ее глазах нет гнева. Нет страха. Только печаль и… нежность? Побелевшие губы пытаются улыбнуться: – Неужели… ты и правда подумал… что я смогу… убить тебя? Он не может ответить. Странный ужас парализует мысли. Она тянется к нему, глубже насаживая себя на клинок, касается ладонью щеки. – Я всегда хотела… умереть… рядом с тобой… Прохладные пальцы слегка дрожат, гладя его волосы, и эта ласка почему-то причиняет ему невыносимую муку. Сердце сходит с ума от боли. Почему?.. – Я не хотел… убивать тебя… Почему он это говорит? Холодеющая ладонь проводит по его щеке, утешая. – Я знаю. Рука соскальзывает ему на шею. Золотоволосая голова клонится ему на плечо. Теплое дыхание шелестит где-то у уха: – Я… сберегу… твое сердце… мой воин… до тех пор, пока… пока… Тихий протяжный вздох колышет ему волосы. Ее голова медленно, будто засыпая, ложится на его плечо. Похолодевшая ладонь падает вниз, и он слышит чистый плачущий звон. Это звенит, подпрыгивая на обгоревших камнях, тонкое обручальное кольцо. Безумие глухим молотом взламывает сердце изнутри, он хрипло кричит, обхватив ее за плечи руками, перепачканными в крови, трясет, не желая признавать, что ее здесь больше нет… Больно. Больно, больно, БОЛЬНО!!!... Во всем мире не остается ничего, кроме этой боли. И мертвых голубых глаз, которые спокойно и строго смотрят куда-то за пределы сгоревшей планеты. Глаз, которые больше не видят его. Секунда – и ее тело рассыпается вихрем золотых искр. Они взмывают вверх и быстро исчезают за багровыми облаками. Окровавленный меч с лязгом падает на камни. И тихо ложится сверху алая шелковая лента. А пепел все летит и летит над сожженной Луной…